Слепой. Большой куш

– Откуда такие чистюли? – возмутился Шмайсер, – Может, на «вы» надо было разговаривать с тем сивым мерином, что броневик пытался захлопнуть? «Подождите, любезный, мы хотели бы сесть».

– Кончайте базар, – сухо потребовал краснолицый человек с фальшивой бородой и настоящими усами.

– Свое дело я сделал, – сообщил Шестаков. – Компьютер работает, координат не выдает.

– Спасибо, – мрачно поблагодарил Вождь.

В тускловатом освещении салона его прямые темные волосы до воротника казались совсем черными, а красноватая кожа лица еще красней. Часы на приборной доске продолжали отсчитывать минуты и секунды. Снаружи, с улицы, слабо доносились крики и автомобильные гудки – первая волна погони уже ушла за Шумахером, теперь настал черед второй.

Прошла еще минута. Вождь продолжал прислушиваться к звукам с улицы, как врач прислушивается через стетоскоп к дыханию больного воспалением легких. Наконец, он положил руку на плечо Дегтя, и броневик тихо выкатился из бокса в густом белом тумане.

Глава 9

Вторая встреча с Мишей Шестаковым тоже была необычной. Мобильных телефонов тогда еще не изобрели, и сигнал о срочной необходимости прибыть в гостиницу «Космос» Глеб получил по малогабаритной рации.

Тогда он еще числился в штате, но по специфике работы очень редко показывал кому-то свое служебное удостоверение. Сунув швейцару трешку, он проследовал к лифту и поднялся на нужный этаж. Дежурная по этажу пока еще не знала ничего о происшествии в номере. Она увлеченно читала «Огонек» и даже не повернулась, услышав шаги по коридору.

Другой сотрудник открыл Сиверову дверь номера. Они поздоровались, но знакомиться не стали. Глеб сразу прошел в спальню, где висел на крюке от люстры труп смуглого мужчины с аккуратной бородкой. Покойный был в европейском костюме и галстуке, но на голове у него красовалась аккуратная чалма из бледно-зеленой ткани.

– Военный атташе Пакистана, – мрачно сообщил коллега Сиверова. – Работали с ним на предмет вербовки.

– Надавили слишком резко?

– Наоборот, – было видно, что сотрудник Комитета боится именно этого обвинения. – Я только намекнул. Сказал, что никто его не торопит.

– Когда?

– Три часа назад.

Сиверов терпеть не мог дел, связанных с внутренним расследованием, с установлением вины или невиновности сослуживца. Неужели его решили использовать на этом фронте? Не нашлось никого более подходящего в ближнем радиусе от ВДНХ?

Оказалось, пакистанцу тривиально подсунули девицу и многократно сфотографировали их времяпрепровождение скрытой камерой. Наибольшим компроматом оказался даже не секс, а возлияния: коктейль «бурый медведь» из водки и коньяка. Пакистан – страна строгих мусульманских нравов, а употребление спиртного по шариату гораздо более серьезное прегрешение для мужчины, чем блуд.

Конечно, пакистанца не забили бы дома камнями, но с работы точно поперли бы. Тот самый сотрудник, который теперь нервно курил в форточку, показал дипломату красочные снимки и предложил сотрудничество – информировать о новых военных программах на родине. Конечно, не бесплатно.

Пакистанец сперва гордо отказывался, потом раскачивался и причитал нараспев – «посыпал пеплом голову», как говорят на Востоке. В конце концов, вроде бы притих и смирился. Никаких письменных обязательств с него, конечно, не собирались брать. Сотрудник Комитета просто дружески попрощался и ушел, пообещав скорую встречу.

И вот такая неувязка, такой быстрый и плохой конец. Шила в мешке не утаишь, в ближайшие часы придется сообщить в посольство. К этому времени никаких комитетчиков не должно быть поблизости – только милиция. Дежурной по этажу надо твердо запомнить свои показания. Неплохо бы еще подыскать пару свидетелей, способных подтвердить версию. Только вот какую?

Доставать покойника из петли было никак нельзя – соотечественники из посольства должны были увидеть картину в оригинале. Атташе тихо покачивался все время пока шло предварительное обсуждение ЧП. Потолки в здешних гостиничных номерах не шли ни в какое сравнение с высокими потолками гостиниц сталинских времен – черные ботинки дипломата торчали носами в разные стороны на уровне чуть выше сиверовских колен.

– Кто-нибудь из постояльцев видел вас вместе? – спросил Сиверов.

– Кажется, нет. Я перехватил его в коридоре на пути к лифту, сказал, что нужно поговорить. Дежурная по этажу разговаривала с пожилой женщиной, но та стояла к нам спиной.

– Почему в коридоре? Почему в номер не постучал?

Сиверову искренне хотелось найти для сослуживца смягчающие обстоятельства. Но для этого он должен был иметь полную картину.

– Ключ торчал в замке изнутри, я не мог открыть дубликатом. Когда он проснулся, я послал сперва горничную. Он уже давно был один, но не впустил ее, попросил прийти потом. Хотел убраться незамеченным. Тем более он не впустил бы незнакомого мужчину.

Тренированным слухом Глеб услышал в дальнем конце коридора шаги целой группы деловитых мужчин. Прибыли главные силы. Он испытал облегчение и одновременно поспешил дать виновнику ЧП несколько полезных советов. Они были сверстниками – старшего по возрасту Глеб вряд ли стал бы учить.

– Напирай, что «Восток – дело тонкое». Где тонко, там и рвется.

– Да я учился на востоковеда, ездил туда в командировки, – сотрудник обхватил руками голову.

– Не клади заранее голову на плаху. Если слишком старательно это делать, ты не оставишь начальству другого выбора. Отчитался максимально четко и жди оргвыводов.

Из группы прибывших выделялся один человек, в котором Глеб узнал напарника по «берлинской операции». Все рьяно занялись несостоявшимся куратором пакистанца, и только Шестаков с искренне огорченным видом остановился возле мерно покачивающегося мертвеца.

Заметив Сиверова, он протянул ему руку.

– Это ведь я устанавливал скрытые камеры. Надо снять их по-быстрому. Пакистанцам, конечно, не разрешат проводить собственный досмотр, но береженого Бог бережет. Наши закадычные друзья из милиции вполне могут подкинуть им улику, чтобы только нас обделать.

– Давай помогу.

– Я и фотографии отбирал. Всего было полста, не меньше. Смеялся много – бедняга ведь так и не снял чалмы. А теперь жалко его до слез.

– В самом деле жалко, – согласился Сиверов. – Не захотел работать на чужих. Это, как минимум, достойно уважения.

Их сочувствие покойнику было разным – у Сиверова буднично-спокойным, у Шестакова чересчур эмоциональным. Углы его улыбчивого рта опустились, как у куклы Пьеро, всегда веселые карие глаза поблескивали от влаги.

«Странный все-таки мужик, – подумал Глеб. – Как он держится в Комитете? И не похоже, чтоб крепкую спину имел за собой – такие смолоду тренируются курсировать между кабинетами».

Его впечатления от разговора с незадачливым сослуживцем пока никого не интересовали, он слышал через дверь, как куратору заново задают те же вопросы. Им с Шестаковым разрешили уходить – здесь в их услугах больше не нуждались.

По дороге в лифте и в фойе они успели еще немного пообщаться. Шестаков откровенно объяснил, что съемки скрытой камерой не его главная специальность, он вообще-то системный программист.

Теперь его личность немного прояснилась для Сиверова. Глеб уже успел соприкоснуться с этой породой людей, в восьмидесятые годы еще не такой многочисленной. Их отличали специфический юмор, особая манера общаться. Компьютер был для них гораздо роднее человека, поэтому реакция их иногда казалась неадекватной: временами слишком ироничной и холодной, временами чересчур чувствительной.

Так или иначе вторая встреча только укрепила симпатию Глеба к Шестакову. Тогда Слепой не мог предугадать, что они видятся в последний раз.

* * *

Сиверов начал действовать одновременно в нескольких направлениях. По Семену Ершову информация была скудной. Постоянного адреса мужик не имеет, бичует по вокзалам и станциям Москвы и области.

– Инвалид, – объяснил Потапчук. – Если б в нашем спецназе воевал, его бы не бросили. У министерства обороны народу слишком много, они там привыкли дивизиями разбрасываться.

– Бывших спецназовцев без кола без двора я знавал. Но чтоб бандит до бомжа скатился…

– Говорят, характер у мужика не сахар. Неуживчивый.

Кроме клички, от которой Семену вряд ли удалось отделаться, у Сиверова была в распоряжении одна характерная деталь: нерабочая правая рука. Припарковавшись на площади «Трех вокзалов», он принялся опрашивать людей. На Казанском обнаружился носильщик по кличке Курносый, но старше по возрасту, чем Ершов, и со здоровыми сильными ручищами. На Ярославском ему показали бомжа-инвалида с ампутированной рукой, но плюгавенького мужичка при всем желании нельзя было представить бывшим спецназовцем.

Пришлось возвращаться к машине и продолжать объезд. На Курском и Белорусском Курносого вспомнили – там он достаточно долго ошивался. Память о себе оставил не слишком хорошую.

– Амбиций имел до хера, – объяснил у пассажирского вагона «коробейник» с шоколадными плитками, наборами авторучек и прочей мелочевкой. – Поработал, как я, и бросил, не понравилось, что пассажиры морды воротят. Конечно, воротят – кто хотел, тот уже накупил в городе достаточно. Полсотни отвернется, полсотни скривит рожу и обольет презрением и один купит на копейку – такая вот пропорция. Его не устроило…