Слепой. Формула смерти

Этих двух старушек Викентий Федорович Смехов помнил еще молодыми, симпатичными женщинами, они состарились у него на глазах.

– Как ваше давление, Ирина Петровна?

– О, Викентий Федорович, большое спасибо вам за таблетки. Просто замечательное снадобье, засыпаю без давления и просыпаюсь без него, ну совсем как раньше, как в молодые годы. Уж не знаю, как вас и благодарить!

– Никак не надо, – Смехов угодливо улыбнулся. – Ко мне никто не приходил?

– Нет, – ответила вторая старушка, поправляя жидкие локоны химической завивки, ее коричневые волосы отливали неестественной краснотой.

– Вы прическу сменили?

– Да уж, день рождения у меня через два дня, так что прошу вас в гости. Обязательно загляните, Викентий Федорович.

– Спасибо, непременно буду.

Смехов раскланялся с соседками, погладил болонок и заспешил домой. Захлопнул за собой дверь сразу же и направился в ванную, тщательно с мылом вымыл руки.

– Шельмы старые! – пробурчал он брезгливым и злым голосом. – Псарню из подъезда устроили, вонь, не продохнуть! Лучше бы уж кошечек разводили!

У самого Викентия Федоровича в квартире из живности имелись лишь рыбки в огромном трехсотлитровом аквариуме. Своих рыбок Смехов любил, мог часами сидеть в кресле, уставясь в голубовато-зеленую воду, наблюдать за меланхоличными взмахами золотисто-красных плавников. Каждую рыбку он знал по имени. Ухаживал за ними так старательно, как хорошие любящие родители ухаживают за маленькими детьми. Он регулярно менял воду, следил за температурой, покупал самый лучший, самый дорогой корм, постоянно пересаживал растения и украшал аквариум новыми ракушками.

– Так, Малая Грузинская. – сняв спортивную форму и облачившись в шелковый цвета луковой шелухи халат, сказал Смехов. Выложил телефон из кармана и снял с книжной полки томик Оскара Уайльда. – Сегодня вечером Малая Грузинская, – он принялся перелистывать книгу, держа ее перед собой на расстоянии вытянутой руки. – Ага, вот, – он нашел нужную страницу и взял трубку мобильника. Одним пальцем медленно набрал номер и произнес:

– Это я.

– Сегодня вечером два акробата в двадцать два ноль ноль должны выступить на Малой Грузинской.

– Да, второй этаж. Смотри, чтобы обошлось без издержек и проволочек.

– Я же сказал, два. Найди, вызвони, в двадцать два они должны быть на ковре.

Смехов отключил трубку и посмотрел на свое отражение в большом старинном зеркале, которое его дядя по материнской линии, боевой генерал, привез из Германии. Потом это зеркало с серебристо-розовым стеклом в черной дубовой раме с резными листьями и вензелями досталось Викентию Федоровичу, как и вся трофейная мебель, заполнявшая большую трехкомнатную квартиру: шкафы из карельской березы, кровать с балдахином, прикроватные столики на гнутых ножках, секретер, комоды, кресла, стулья, обеденный стол, ковры, кожаный диван, канделябры и бронзовая люстра с гирляндами хрустальных кристаллов.

В спальне на маленьком столике у кровати стоял огромный черный телефон с невероятно громким зуммером. Генерал-полковник был дважды контужен, поэтому и зуммер военные умельцы сделали такой, что и мертвого поднимет. Генерал-полковник признался племяннику, что телефон он взял из рейхсканцелярии самого Адольфа Гитлера, и, возможно, сам фюрер прижимал эту тяжелую трубку к уху и отдавал в микрофон приказы бомбить Москву.

Спальню Викентия Федоровича украшало огромное количество детских фотографий, и, когда кто-нибудь задавал ему вопрос, что это за дети, Федор Викентьевич закатывал глаза, сладко улыбался и с придыханием произносил:

– Мои ученики, я их всех любил, они все мне дороги.

Генерал-полковник до пятьдесят четвертого года служил на разных должностях в Министерстве обороны, затем до самой смерти преподавал в академии, его же племянник в люди не выбился и никогда не занимал никаких должностей. Да и зачем, материально Смехов был абсолютно независим. Генерал-полковник все, что имел, оставил своей сестре и племяннику. Дача, квартира, машина, драгоценности, коллекция монет, вывезенных из Германии, картины – все это перешло к Смехову. Свою маму Викентий Федорович любил и дважды в год посещал Новодевичье кладбище. Там генерал-полковник инженерных войск и его родная сестра нашли свой последний приют.

Глава 3

В далеком школьном прошлом ученик Смехова, а теперь полковник ФСБ Сергей Борисович Комов уже четвертый год жил в новом ведомственном доме. Кирпичная двенадцатиэтажная башня стояла у станции метро неподалеку от Садового кольца. Каждое утро Сергей Борисович уезжал на службу и возвращался лишь поздно вечером. Иногда его не было дома подолгу. Это значило, что Сергей Борисович отбыл в командировку.

Раздосадованный и злой, полковник Комов в девятом часу вечера вышел из машины, взял в левую руку портфель и не торопясь направился к подъезду своего дома. Он поприветствовал мужчину, курившего на стоянке и вслух рассуждавшего о достоинствах новой иномарки, лишь сегодня появившейся у престижного дома, набрал код подъезда. Железная дверь открылась, и полковник Комов вошел в ярко освещенный вестибюль, направился к почтовому ящику. Он знал, что почту никто из домашних не брал, ибо жена с детьми на выходные уехала за город, на дачу.

Полковник чертыхнулся, за связкой ключей пришлось лезть в портфель. В ящике лежали газеты, за ними было что-то плотное. Сергей Борисович насторожился. Пачку газет переложил в левую руку, правой потянулся за. видеокассетой.

«Странно… ее и в прорезь не просунешь, – подумал Сергей Борисович, – кто-то открывал ящик ключом».

Он взял кассету, осмотрел. Никаких надписей не было. Запер почтовый ящик, вызвал лифт, и кабинка вознесла его на одиннадцатый этаж. До самой двери квартиры полковник тупо смотрел на видеокассету.

«Что это? Кто положил, зачем?» – спрашивал сам себя Сергей Борисович, морща лоб и кривя губы.

В свои сорок два года Сергей Борисович выглядел молодо, лет на тридцать пять, не больше. Он не имел вредных привычек, выпивал, как все мужчины, но редко, по большим праздникам и в хорошей компании. Но самое главное, Сергей Борисович чувствовал меру, всегда мог заставить себя остановиться – две-три рюмки водки и бокал вина, не более того. В управлении над ним подшучивали, мол, Комов собирается прожить не меньше ста двадцати лет.

Квартира встретила хозяина тишиной. Оставив портфель в прихожей, он прошел в гостиную. Комов включил видеомагнитофон пультом дистанционного управления, вставил кассету.

«Ну и что там?..»

Он нажал кнопку на втором пульте, услышал свой голос и вздрогнул. Экран еще оставался темным, а голос уже лился из динамиков:

«Какой же ты хорошенький! А ну-ка, поворотись, стань боком, руки подними.»

Комов похолодел, пот мгновенно выступил на лбу, пальцы сжались в кулаки, ладони сделались липкими от пота.

Экран вспыхнул. Изображение было черно-белым, несколько размытым. Большая кровать в маленькой комнате с плотно задернутыми тяжелыми шторами, включенный торшер. На краю кровати мальчишка и он, Сергей Борисович Комов, еще в брюках, но уже босиком, без рубашки. Мускулистый торс. Мальчишка лет одиннадцати.

«.как, говоришь, тебя зовут? – строго и в то же время сладко спрашивал Комов у мальчишки.

– Андрей.

– Давай, Андрюша, с тобой поиграем.»

Комов сел, продолжая смотреть на экран телевизора.

– Сука! – прошептал он. – Гнусная тварь! Я же тебя предупреждал! – эти слова относились не к мальчику, который на экране телевизора расстегивал брюки Сергею Борисовичу. Эти слова адресовались совершенно другому человеку.

Комов вскочил с дивана, схватил пульт, убрал звук и досмотрел десятиминутную красноречивую запись. Когда экран погас, Сергей Борисович был вне себя от ярости.

– Стой, соберись, не пори горячку, успокойся, – сам себе бормотал полковник Комов.

Но остановиться он не мог, метался по квартире, не находя себе места.

– Будьте вы все прокляты, подонки и мерзавцы! Я вас всех уничтожу, вы все покойники! Я вас до пятого колена истреблю!

У полковника ФСБ случилась самая настоящая истерика. Если бы сейчас в квартире появилась жена или дочь, они испугались бы до смерти. Отца и мужа в подобном состоянии им видеть не приходилось. Обычно Сергей Борисович был спокойным, выдержанным, тактичным и вежливым. Он никогда даже голос не повышал ни в семье, ни на службе, коллеги считали его предельно выдержанным и крайне собранным человеком.

Но сейчас Комов вышел из себя.

– Господи, надо же такому случиться! Я, стреляный воробей, и так попался, как последний придурок, как уличный торговец! Меня сделали как лоха. Соберись же, – уговаривал себя Сергей Борисович.

Наконец он сел и вспомнил инструкцию, которую дают американским летчикам и которую они должны выполнить, когда окажутся в критической ситуации. Надо вспомнить молитвы, прочесть их, затем вспомнить телефонные номера знакомых и их адреса. Это успокоит, поможет прийти в себя, сосредоточиться. Но спроси сейчас у полковника номер домашнего и служебного телефонов, он не смог бы их назвать.

Лишь через час Комов сумел сосредоточиться. Лицо его все еще покрывали красные пятна, руки дрожали, но взгляд стал осмысленным и твердым. Он вышел на кухню, открыл холодильник, взял начатую бутылку водки, вылил ее в высокий стакан и в два приема выпил. Пожевал кусочек сыра.

«Ну и дела! Так вляпаться! Это все. конец карьере, смерть всем моим стремлениям. Это значит, я у них на крючке. Но кто мог сделать такое? Если кассета оказалась у меня, значит, еще не все кончено. Если бы со мной просто хотели расправиться, кассета оказалась бы у начальства, и я бы смотрел ее не у себя дома, а в кабинете у директора. Значит, со мной хотят поговорить, а это означает, что у меня есть время. Возможно, его немного, но оно есть. Мальчик Андрюша. Это произошло полгода назад. Почему ее так долго держали? Значит, они не торопятся. Судя по записи, работал профессионал, изображение качественное, все снято достаточно четко. Теперь меня начнут шантажировать. А что я.» – продумать свои дальнейшие действия не дал телефонный звонок.