Ночной дозор

– Этого только дураки не боятся. От тюрьмы да от сумы не зарекайся. Но сума нам с тобой не грозит, денег мы с тобой, слава богу, заработать умудрились, припрятать заначки в разных местах тоже. Другое дело, что не дадут воспользоваться деньгами, сидеть придется долго. И кто же мог предположить, что какой-то московский мерзавец может все испортить, парализовать в городе хорошо налаженную жизнь?

– А что тебе город? – щелкнув пальцами, сказал Сергей Сергеевич Короедов. – Можно подумать, тебя город интересует!

– Интересует. А почему бы и нет? – хмыкнул, сидя в кресле, Петров.

– Да не город тебя интересует, Федор Павлович, тебя интересует то же, что и меня.

– Так порт же связан с городом! Товар из порта идет в город…

– Да перестань ты дурить мне голову! Я и без тебя знаю, из какого крана нам деньги капают. Мне все твои секреты известны. Может быть, только не знаю номеров счетов в какой-нибудь «офшорке», да и то потому, что никогда ими не интересовался. Не люблю в чужие кошельки и карманы заглядывать.

– Это ты правильно делаешь, – сказал Короедов, опять блеснув очками. – Я тоже не люблю. Приличные люди не заглядывают друг другу в карманы. А вот Малютин норовит залезть.

– Я только одного не могу понять, – булькающим голосом, наконец прекратив жевать, сказал Петров, – он дурак или просто честный?

Короедов расхохотался, показывая сияющие чистотой фарфоровые зубы:

– Тебе-то какая разница? Был бы он дураком, никогда бы до наших махинаций не докопался.

– Ты прав. Значит, выходит, честный? Сколько стоит честность?

– Ты же знаешь, сколько мы ему предлагали.

– Послушай, а может, надо было предложить долю – процент от дела?

– Ты что, с ума сошел!? И так всем платим – таможне платим, пограничникам платим, даже бандитам платим, чтобы не лезли в наши дела, мэрии отстегиваем, чиновникам губернатора даем. Если мы еще с Москвой делиться начнем, то, действительно, и до сумы недалеко! Столица и так всех грабит, – зло и пылко заговорил Сергей Сергеевич Короедов, отойдя, наконец, от окна.

– Правильно ты сделал, Сергей Сергеевич, что от окна отвалил.

– С чего это?

– Могут тебе в затылок пулю всадить. Даже не почувствуешь.

– Могут, могут. Ну, и что они с этого получат? Пулю в затылок мне можешь всадить лишь ты, Федор Павлович, остальным моя смерть невыгодна.

– А мне зачем? – захрюкал Петров.

– Вот потому мы друг в друга и не стреляем, что нам денег хватает. А делиться с другими мы не любим, даем каждому столько, сколько считаем нужным. И даем много, – сказал Короедов, положив ладони на свою лысую голову. – Опять люди Малютина приехали, опять отчетность требуют. Мои бухгалтера только на проверки и работают, можно сказать, все остановилось.

– Подожди немного. Я же тебе говорил, я уже договорился.

– С кем? – спросил Короедов.

– Со своими, с бандитами.

– И что они?

– Обещают пугнуть. Если человек не продается, то его можно напугать, можно страхом загнать в угол. Пусть там сидит, как мышь под веником, в штаны делает.

– Когда это будет? Поторопи, между прочим, потому что налоговики просто звереют, – Короедов тяжело вздохнул. – Жизнь неспокойная. Только налаживаться начнет, только чиновников прикормишь, а тут – трах-бах, выборы, и все изменилось, опять голодные к власти пришли. Пока наедятся, пока нахватаются, время уходит, а вместе с ним и деньги. При Собчаке лучше жилось, спокойнее.

– Не скажи, – ответил Петров. – Помнишь, как в самом начале мы с тобой метались?

– Но потом-то все образовалось. Дали денег… кому полагалось…

Петров перебил его:

– А теперь оказывается, что давали не тем, кому следовало. Именно те людишки, кто от нас получал, нас и сдали.

– До нас пока не добрались.

– Доберутся, – убежденно произнес Петров. – Все хорошее когда-нибудь кончается.

Короедов вплотную подошел к Петрову и, присев на корточки рядом с ним, зашептал:

– Только убивать его не надо, хоть я с удовольствием и поприсутствовал бы на его похоронах. Время сейчас не такое, нельзя большой шум поднимать. Вся московская прокуратура, ФСБ тут окажутся. Не хватает только показательного дела. Сам я совать голову в петлю не намерен.

– Все сделают в лучшем виде, – заверил его Петров, посмотрев в серый прямоугольник окна. – Когда дождь кончится, не слышал?

Короедов поднялся и, даже не посмотрев в окно, тряхнул головой:

– Кто ж его знает? Такое впечатление, что никогда. Так и будет лить целую вечность.

Он подошел к телевизору, повернул ручку регулировки звука. До этого аппарат молчал, на экране беззвучно двигались манекенщицы в странных, на первый взгляд, нарядах. Одежда прикрывала все, кроме самых «интересных мест» на телах божественно красивых женщин. Зазвучала музыка, и за кадром диктор бодрым голосом произнес:

«Главный приз конкурса в номинации лучшая женщина-фотограф Восточной Европы получила Екатерина Ершова – фотохудожник из Москвы, сделавшая рекламный проспект коллекции модельера Варлама Кириллова!»

На несколько секунд в кадре появилась привлекательная женщина лет тридцати с тяжелым, как ручной гранатомет, фотоаппаратом на шее, помахала рукой и послала зрителям воздушный поцелуй. Новости культуры на этом кончились, пошел прогноз погоды.

– Все-таки дождь кончится, – усмехнулся Петров. – Да и наши неприятности тоже. Кажется, что им конца нет, а проснемся однажды утром – и вновь солнце на небе, и птички поют.

– Скорее бы, – скрежетнув зубами, ответил Короедов. – Хотел уехать куда-нибудь погреться, да дел невпроворот. Деньги – они словно цепь якорная, ни разорвать, ни с собой унести.

– Это ты брось. При желании мог бы давно из дела выйти.

– Чтобы тебе все концы оставить? Не получится. Мы с тобой деньгами, как якорной цепью, до конца жизни связаны. Потому и секретов друг от друга не держим, – Короедов прикрыл глаза и задумался, при этом у него наморщился не лоб, а затылок. – И, может, ты правильно сделал, что, не посоветовавшись со мной, с бандитами договорился.

– Можно подумать, ты бы, старый хрыч, стал меня отговаривать!

– Я поехал. Потолковали, дела решили, и можно ждать результатов. Когда они обещают?

– Как только, так сразу, – хохотнул Петров, и его толстые щеки затряслись.

Короедов чувствовал, что Петров ненавидит Малютина прямо-таки животной ненавистью – так, как собака ненавидит волка, а волк ненавидит собаку. Они никогда не уживутся рядом и будут лишь выжидать момент, когда сподручнее вцепиться друг другу в шею.

«И этот момент настал», – усмехнулся Короедов, выходя из квартиры, которая занимала целый этаж в старом доме.

В доме жили только богатые, и это было легко понять. Стоило только взглянуть на фасад – ни одного старого окна. Финские дубовые стеклопакеты сверкали зеркальными стеклами, поблескивали мокрые отливы, новые водосточные трубы. На крыше красовалось несколько спутниковых телеантенн. В доме не было ни одной маленькой квартиры, а маленькой Короедов считал даже просторную четырехкомнатную.