Слепой. Ловушка для слепого

Спохватившись, он бросился к телефону и набрал номер Тыквы. Он слушал длинные гудки, глядя на часы и мысленно торопя Дынникова, который не то до сих пор спал, не то уже успел куда-то уйти, а может быть, просто не хотел подходить к телефону.

Секундная стрелка раз за разом обегала циферблат, время уходило прямо на глазах, а Тыква не отвечал. Коротко выматерившись, Шараев бросил трубку, достал из тайника деньги, швырнул их в сумку и, натянув на плечи старую кожаную куртку, вышел из квартиры. Ему было неприятно, что приходится бежать вот так, впопыхах, в старой одежде, но выхода не было: «кашлять» с Кудрявым по поводу имевшей место «непонятки» ему совершенно не хотелось.

Сбегая по лестнице с четвертого этажа, он еще раз мысленно проверил себя. Кажется, ничто не было забыто: деньги, оружие, кое-какая одежда, ключи от машины и ключи от дома в деревне, купленного как раз на такой случай через подставное лицо. Об этом доме не знал никто… по крайней мере, не должен был знать. Активист очень надеялся, что эту тайну ему удалось сохранить лучше, чем секрет своего телефонного номера.

Серебристая «Лада» стояла там, где он бросил ее ночью, – прямо посреди двора. Шараев мимоходом удивился тому, что даже в бессознательном состоянии не забыл запереть дверцу. Нащупывая в кармане ключи, он шагнул к машине, и тут дорогу ему преградил неизвестно откуда взявшийся тип в длиннополом кашемировом пальто и белоснежном галстуке. В уголке маленького, похожего на бледный шрам рта этого неприятного субъекта дымилась сигарета, руки были глубоко засунуты в карманы пальто, а глаза смотрели с холодной насмешкой.

– Активист? – почти не шевеля губами, сказал он. – Торопишься? Молодец. К Кудрявому опаздывать нельзя. Только почему с вещами?

Виктор стремительно обернулся, и, конечно же, второй тип, казавшийся точной копией первого, обнаружился прямо у него за спиной.

– Сюрприз, – скаля в недоброй улыбке безупречные зубы, сказал второй тип. – Не ожидал?

– Даже неудобно, – с усилием заставив себя улыбнуться в ответ, сказал Виктор. – Из-за меня одного столько хлопот.

– Дорогому гостю – почет и уважение, – сказал тот, что стоял сзади. – Кудрявый давно к тебе приглядывается.

– Кончайте базар, – прервал их беседу первый мордоворот, выплевывая под ноги окурок. – Кудрявый ждет, а мы стоим тут и светимся на весь район. Давай, Активист, садись за баранку. Дяди хотят прокатиться.

Глава 4

О трех вокзалах речь больше не заходила. Сегодняшний маршрут напоминал повторение вчерашнего: через Театральную площадь и Охотный ряд по Воздвиженке к Новому Арбату, оттуда через Калининский мост на Кутузовский проспект. Проезжая мимо 1812 года улицы, Активист, не поворачивая головы, покосился направо, но тип в кашемировом пальто сидел рядом с ним неподвижно, как манекен, и опять курил сигарету, время от времени вынимая ее изо рта четким механическим движением. Судя по его виду, больше всего его беспокоило, чтобы пепел с кончика сигареты не упал на его кашемировое пальто. Он смотрел прямо перед собой и не произнес ни слова с тех пор, как они проехали Триумфальную арку.

– Куда едем? – в очередной раз спросил Виктор.

– Прямо, – послышалось с заднего сиденья. Тип, сидевший рядом с Активистом, даже не повернул головы.

Виктор перестроился в крайний левый ряд и увеличил скорость. Торопиться ему было некуда, но и поездка в такой компании доставляла ему мало удовольствия. Он всегда поступал именно так: видя, что неприятностей уже не избежать, пер напролом навстречу опасности, справедливо полагая, что раньше сядешь – раньше выйдешь. То обстоятельство, что его до сих пор не тронули даже пальцем, вселяло в него осторожный оптимизм: если бы Кудрявый хотел его крови, ему вовсе незачем было затевать всю эту бодягу с телефонными звонками и поездками через весь город. Ему достаточно было послать одного из своих мокрушников с пистолетом, и от Активиста не осталось бы ничего, кроме скромной плиты на каком-нибудь подмосковном кладбище да коротенькой людской памяти.

Выезжая на Можайское шоссе, он не удержался и снова покосился сначала направо, а потом в зеркало заднего вида. Типы в кашемировых пальто были похожи как две капли самогона. Похожи настолько, что временами Виктору начинало казаться, будто у него двоится в глазах.

– Ребята, – не выдержал он наконец, – вы что, близнецы?

– Двоюродные, – сказал тип с заднего сиденья и хохотнул над собственной шуткой.

Его двойник, сидевший справа от Активиста, молча опустил стекло и выбросил окурок на дорогу.

– За это в наше время штрафуют, – напомнил ему Активист. Он понимал, что зря болтает языком и может нажить крупные неприятности, но удержаться не мог – похоронная серьезность этих шестерок выводила его из равновесия.

Его сосед повернул к нему бесстрастное сухое лицо и некоторое время сверлил холодным взглядом похожих на речную гальку глаз.

– В наше время за многое штрафуют, – сказал он наконец. – Я свои штрафы оплатить могу. А ты?

Это был вопрос по существу, и Виктор не нашелся с ответом. Его платежеспособность, судя по всему, теперь зависела от того, какой именно штраф захочет выписать Кудрявый.

Серебристая «Лада» пересекла кольцевую и пошла по Минскому шоссе, набирая скорость. Когда стрелка спидометра дошла до отметки «сто двадцать», у Виктора мелькнула соблазнительная мысль: вмазаться на полном ходу во встречный самосвал и разом покончить со всеми «непонятками» – как уголовно-финансовыми, так и идейно-политическими.

– Не гони, – сказал близнец, сидевший сзади. – На тот свет всегда успеешь. Через пять километров поворот.

– Значит, не судьба, – сказал Виктор, снижая скорость.

Близнецы не отреагировали. Вскоре показался поворот на проселочную дорогу. Виктор свернул, и машина затряслась по отечественной «щебенке с гребенкой», то и дело с плеском преодолевая разлегшиеся на всю ширину проезжей части мутно-коричневые лужи. Смутно синевший в отдалении лес постепенно придвинулся, прорисовался во всей своей странно упорядоченной мешанине стволов, ветвей, палой листвы и пестрого подлеска, обступил дорогу с обеих сторон, сомкнулся над ней полупрозрачным кружевным пологом голых сучьев. Дорога, вопреки ожиданиям Активиста, вдруг стала ровнее, а потом без всякого предупреждения превратилась в прямую как стрела, идеально гладкую полосу синевато-серого асфальта. Эта ненормально цивилизованная дорога неприятно напомнила Виктору больничный коридор: те же чистота и порядок и те же неприятные ассоциации, связанные с болью, страданием и непредсказуемостью конечного результата. Он стиснул зубы, чтобы они ненароком не застучали – нервное напряжение росло. Активист вдруг впервые по-настоящему пожалел женщин. В его теперешнем положении было что-то от положения беременной, которая до смерти боится родов и при этом отлично понимает, что их не избежать. Ситуация, в которой он оказался, так же, как и живот беременной женщины, ни при каких обстоятельствах не могла рассосаться сама собой.

Занятый этими мыслями, он почти не заметил неброских красот утонувшего в сосновом бору тихого дачного поселка. Наконец сидевший рядом с ним тип в кашемировом пальто сделал едва заметный знак рукой, и Активист остановил машину перед глухими железными воротами в высоченном дощатом заборе. В воротах немедленно открылась неприметная калитка, и из нее высунулся амбал в укороченной кожаной куртке. Амбал явно не искал личной популярности и старался не особенно бросаться в глаза, но теперь, когда дорога осталась позади и вот-вот должны были начаться события, Виктор фиксировал окружающее с четкостью шпионской фотокамеры, так что висевший на плече у амбала короткоствольный автомат не остался незамеченным. Разглядев эту деталь, Активист сразу перестал думать об оставшемся в сумке «вальтере» – с таким же успехом можно было мечтать вырваться из этой берлоги, размахивая сачком для бабочек.

– Вылезай, – сказал ему один из близнецов. – Ключи оставь.

Шараев пожал плечами и выбрался из машины, оставив ключи торчать в замке зажигания. Один из типов в кашемировых пальто – он не понял, какой именно, – выбрался следом и немедленно ухватил его за воротник кожанки. Виктор повел плечами, пытаясь высвободиться, но в бок ему уперлось что-то твердое, и он готов был биться об заклад, что это не палец. Охранявший ворота амбал распахнул калитку пошире, равнодушно скользнув по лицу Виктора ничего не выражающим взглядом, и Активиста втолкнули внутрь обнесенного забором пространства.

Миновав калитку, Виктор невольно остановился, пытаясь сообразить, что именно не так на этом дачном участке. Раньше, чем неласковая рука конвоира-близнеца чувствительно толкнула его в шею, он понял, в чем дело, и с трудом сдержал нервный смешок.

На участке не было дома. От ворот метров на пятнадцать в глубь участка тянулась бетонная подъездная дорожка, на которой стояли два забрызганных грязью джипа, а дальше начинался казавшийся нетронутым лес, на фоне которого почти терялись крытый рубероидом посеревший дощатый навес для дров и аккуратная, словно с картинки в модном журнале, печь для барбекю под красным черепичным козырьком. Приглядевшись, Виктор заметил между соснами замшелый бетонный оголовок погреба, и это было все.

– Нравится? – спросил сзади близнец. – Давай шевели поршнями.

– Куда шевелить-то?

– Да все прямо, не заблудишься.

Близнец отпустил наконец воротник, и Виктор зашагал по гладкому бетону дорожки мимо двух замызганных джипов прямиком к встававшей впереди них стене леса. У него за спиной с лязгом распахнулись ворота, зафырчал мотор – второй близнец загонял во двор осиротевшую «Ладу».

– Хмуриться не надо, лада, – пробормотал Виктор.

Он шагнул с бетона во влажную после затяжного дождя мертвую траву, вдыхая смешанные запахи осеннего леса и солярки, которой тянуло от джипов. Между стволами сосен вилась едва заметная тропинка, и Виктор бездумно зашагал по ней, слушая, как где-то неподалеку дробно стучит клювом по сосновому стволу неутомимый дятел. Близнец в кашемировом пальто неотступно следовал за ним, как аллегорическая фигура, изображающая злой рок, но Виктор очень быстро выбросил его из головы. В лесу было удивительно хорошо, и он был почти благодарен Кудрявому за то, что его привезли именно сюда.

Через несколько минут лес внезапно поредел и расступился, открыв взгляду Активиста травянистый песчаный обрывчик, темное зеркало узкой речушки и пологий противоположный берег, густо заросший какими-то облетевшими кустами. Позади кустов стояли все те же сосны и березы, а из черной воды тут и там торчали корявые, обесцвеченные комли затонувших деревьев и их кривые сучья, похожие на воздетые в предсмертной мольбе руки утопающих.

Над обрывом стоял раскладной столик, на котором красовался квадратный хрустальный графин с янтарной жидкостью и несколько блюд с закуской. Рядом в плетеном кресле сидел лысый как колено человек лет пятидесяти пяти, одетый в щегольский белоснежный плащ, угольно-черные брюки с зеленоватым отливом и лакированные туфли с квадратными носами. Шею его украшал пестрый шелковый шарф, а в унизанных перстнями пальцах левой руки дымилась сигарета. Глаза, похожие на две маленькие зеленые льдинки, остро взглянули на Виктора из-под почти незаметных бровей.

За спиной у Кудрявого по обе стороны от кресла стояли еще два кашемировых пальто. Эти двое, не скрываясь, щеголяли родными смертоубойными «Калашниковыми». Поодаль дымился, распространяя вкусные запахи, закопченный мангал, возле которого вертелся еще один охранник. Этот по причине большой занятости снял свое кашемировое пальто и остался в белоснежной рубашке с засученными рукавами, при галстуке и наплечной кобуре, из которой торчала тяжелая рукоять чего-то очень и очень серьезного. Он сосредоточенно орудовал шампурами, время от времени поливая вспыхивающие угли водой из пластиковой бутылки с таким видом, словно творил сложнейшую операцию по пересадке сетчатки глаза. На Активиста этот деятель даже не взглянул, целиком поглощенный своим важным делом.

Виктор Шараев остановился в нескольких шагах от столика. Картина не нуждалась в комментариях. Это было что-то из средних веков – «Иван Грозный убивает своего сына» или «Утро стрелецкой казни», например. Ему вдруг подумалось, сколько же таких, как он, притаскивали за шиворот и ставили перед такими, как эта лысая сволочь, перед тем как пустить им пулю в затылок. Цифра получалась просто астрономической, и Активист с тоской подумал, что выбрал не ту профессию. Все-таки надо было не грабить награбленное, а стрелять в убийц – и денег больше, и пользы для общества.

– Ну что, красавец, – глядя в сторону, брезгливо проговорил Кудрявый, – начудил и в бега? Ответ держать не хочется?

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Виктор. Терять было нечего.

– Я-то здравствую, – проворчал Кудрявый, – и, надеюсь, буду здравствовать впредь. А вот ты… С тобой сложнее, петушок.

– Петушков поищи вокруг себя, – посоветовал Активист. – Они у тебя породистые, все в одинаковых перьях…

Кашемировый близнец сильно рванул его за плечо, но Кудрявый шевельнул зажатой в пальцах сигаретой, и близнец отступил.

– Молодец, – сказал Кудрявый, – правильно. За базар отвечать надо. Каков вопрос – таков ответ. Соображаешь. Тогда должен понимать, зачем я тебя позвал.

– Извини, Кудрявый, – покачал головой Виктор, – не понимаю.

– Бывает, – Кудрявый медленно кивнул. – Одинаковый, прочисти ему мозги.