Фатум. Том первый. Паруса судьбы

? Нет, дорогая! Просто спешу. Увы, к двенадцати меня ожидает граф,? Алексей ловко покончил с последней пуговицей, привычно пристегнул шпагу и порывисто подошел к ней.? Я обязан…

? Обязан? ? глаза с томной поволокой вспыхнули обидой.? Ну вот, теперь я вижу, что точно помешала. Вы «спешите», князь.

Офицер развел руками.

? Ты опять сердишься, ma chиre?[9 - Ma chиre ? моя дорогая (фр.).]

? Я никогда не сержусь. И заметьте, князь,? леди печально вздохнула,? у меня королевское терпение.

И сама, без горничной, взялась расчесывать гребнем волосы.

? Вот так и кончается все,? задумчиво глядя в зеркало, где отражалась его статная фигура, она закрыла рот блестящей прядью. Обнаженные плечи слегка вздрагивали.

? Кроме вас! ? Осоргин припал на одно колено, склонил голову и поцеловал ее руку.? Ты согласна со мной, Аманда? Не молчи. Ведь правда, мы еще будем вместе?

Она нежно провела пальцами по густой шапке его волос.

? Выпей со мной,? не дожидаясь ответа, леди Филл-мор наполнила токайским узкие фужеры и протянула один капитану.

Тот нервно взглянул на часы: стрелки молчаливо грозили уже одиннадцатью. «Черт с ним, полчаса еще есть, успею».

Аманда подняла высокий фужер:

? За тебя!

? За нас!

Брызнул хрустальный звон. Князь залпом выпил вино.

? Значит, все-таки покидаешь меня?

? Дела исключительной важности… Я должен буду… ? спохватившись, он прикусил язык.

? Боже! Ты такой возбужденный бываешь, только ко-гда крупно выигрываешь. Отпусти,? она высвободила руку из его ладони, отставила фужер.? Ты пугаешь меня. Я хочу знать правду. Что случилось? Почему так неожиданно и такая спешка?..

Лицо англичанки напряглось, тонкие ноздри затрепетали.

Он, все еще на коленях, упрямо молчал, любуясь изящной линией талии, длинными скрещенными ногами, очертания которых явственно угадывались под шелком пеньюара.

? Алеша, прошу тебя!.. ? влажные глаза смотрели на князя. В них читались и молитвенное обожание, и такая земная любовь к этому блестящему морскому офицеру, баловню судьбы, пред которым в столице, да и в Москве, открывались многие двери…

? Что ты все время молчишь? О чем думаешь? ?она вдруг погасла.

Осоргин был неподвижен и строг.

? Я хотел давно поговорить с тобой,? он поднялся с колен, одернув китель.? Но это трудно… Аманда, ты просто должна доверять мне, понимаешь?

? А почему ты не доверяешь мне? ? щеки леди тронул румянец, на длинных черных ресницах заросились слезы.?Я знаю, что люблю тебя, знаю, что ради тебя даже готова стать православной, но не знаю, кто ты?! Что ты? Почему всё держишь в секрете? Скажи правду…

? Даже если бы она разлучила нас?

? Это так? ? белые пальцы поймали его руку.

Алексей не отнимал ее.

? Нет. Но может ли человек загадывать? ? он покачал головой.

? Только Господь ведает, что уготовила нам судьба.

Часы с вкрадчивой мягкостью напомнили о времени. Князь дернул плечом, как от мухи, но тотчас встал с канапе, играя золотом эполет.

Она поднялась следом, на щеках ярче зарделись алые пятна, губы покорно приоткрылись.

Алексей осыпал поцелуями ее глаза, лоб, щеки, губы и шею, а когда, наконец, оторвался, Аманда едва стояла на ногах. Он тоже прерывисто дышал, но, посмотрев в лицо любимой, одарил ее светлой улыбкой и твердо сказал:

? До встречи.

* * *

До кареты, ожидавшей у парадной дома Нессельроде, князя Осоргина проводил «аршин проглотивший» лакей. В белых чулках и златой ливрее, пестро, до рези в глазах расшитой галунами, он источал английскую непробиваемость чопорно поджатых губ и самомнение сонных глаз.

Алексей, с бобровой шубой внакидку, опустился на мягкую седушку.

По глазам заморского холопа, который натирал его взглядом, что щетка паркет, офицер подумал: «Этот жук знает, почем фунт лиха! Ишь, как смотрит на шубу ? не иначе по чинам раскладывает, подлец! Холоп ? он и в Англии холоп!»

И то верно, шубы «чины имели». Ежели с крупной сединой мех ? для тайных советников да полных генералов. Где бобрового серебра толику поменьше ? тот для действительных статских и генерал-майоров. «Ну а уж где крохи, как у меня, либо совсем без седого блеску,? то статским советникам и старшим офицерам. Ни енота, ни даже спелую лису этот басурман и в грош, поди, не ставит ? привык, видать, дело иметь со зверьем покрупнее».

? Вам записка… ? в карете пахнуло дорогими, милыми сердцу духами. Алексей сунул розовый конверт в перчатку.

? Ответ будет, ваше сиятельство?

? Нет.

? А на чай?

? Тем более. Российским языком брезгуешь, шельма, а на чаевые губу раскатил! ? уже по-русски, в сердцах, отрезал Алексей и захлопнул дверцу перед вытянутым лцом.? Ко дворцу графа Румянцева, жги! Опаздываем, Прохор! ? крикнул он через оконце в заснеженную спину ямщика.

Глава 6

В миниатюрном конверте покоилась любовная запис-ка, всего три слова, но каких: «J’aim, espere, t’attende![10 - J’aim, espere, t’attende! ? люблю, надеюсь, жду! (фр.).]»

Каждое из них князь поцеловал в отдельности, радуясь, что в карете он был один, и положительно никто не зрел его глаз, так как в них легко читалась известная смесь страха и надежды…

Бусогривые орловские рысаки, вычесанные скребницей на масляных крупах в щегольскую «бубновую шашку», шли бойким наметом.

Прохор, подбитый морозцем, застуженно «нукал», на совесть возжал лошадей в угоду барину и скорому горячему чаю с мясным пирогом, коим уж непременно попотчуют на конюшенном дворе графа Румянцева, и строжился: «Ну и мороз: плевок стекляшкой по мостовой бренчит!»

Алексей привалился к дверце. Только сейчас он почувствовал, как продрог, и уже без куража запахнулся покрепче шубой. Холод в карете стоял, что на улице. Тончайший, сверкающий глянцем хром сапог ноги не грел. Пальцы сделались словно гипсовые, икры и бедра покусывал холод: забирался в рукава, за воротник, стягивал кожу студеными мурашками и ужом полз по телу.