Уйти, чтобы вернуться

– Кто вы, Геле-лама, на самом деле? – хриплым голосом спросил Андрей.

– Я Верховный жрец Тибета, входящий в круг Высших Неизвестных, – просто ответил Геле-лама. – Вряд ли вы понимаете, что это такое в полной мере, несмотря на ваш интерес к таким темам.

Через короткую паузу настоятель добавил:

– У вас есть право выбора и вы можете отказаться. Спустя три недели, отдохнув в Непале, вы вернетесь домой и продолжите жить своей прежней привычной жизнью. У вас также есть сутки для принятия окончательного решения.

Андрей взял чашку в руки. Чай уже остыл. Горло пересохло и хотелось пить. Он жадно сделал два больших глотка и, глядя прямо в глаза настоятелю, четко произнес:

– Мне не нужны эти сутки. Я согласен. Я знаю задачу – вернуть вам книгу. Но мне пока непонятно как это сделать.

– Об этом поговорим завтра, – Геле-лама улыбнулся. – Сегодня мне было нужно получить ваше принципиальное согласие. Завтра во второй половине дня Миран вас снова привезет ко мне и перед началом экспедиции мы обговорим все технические детали этого мероприятия. А пока отдыхайте.

Маркин хотел было задать вопрос о Леоне, но Геле-лама его опередил:

– О вашей спутнице не беспокойтесь. Миран устроит ей персональную экскурсию по Катманду. Так что она интересно и познавательно проведет время, пока вы будете находиться в развалинах Берлина в последнюю ночь войны перед немецкой капитуляцией. Посвящать Леону в это дело не нужно. Мужчина, уходящий на войну, согласие женщины на это не спрашивает, если, конечно, он мужчина.

– Хорошо сказано, Просветленный, – произнес Андрей. – Я запомню ваши слова.

В его голосе послышались те же железные нотки, что были до этого в голосе настоятеля.

– Тогда до завтра, – Геле-лама встал, давая понять, что разговор окончен.

Андрей попрощался и, выходя из комнаты, поймал себя на мысли, что он впервые назвал Геле-ламу Просветленным.

Глава № 7

Берлин горел. Казалось, ад охватил весь город. Везде непрерывно рвались снаряды, тысячами выпускаемые из стволов танков, самоходов и пушек. Советские штурмовые группы планомерно зачищали дома и улицы от оборонявших их солдат Вермахта и ополченцев Фольксштурма.

К 29 апреля 1945 года великогерманский Третий Рейх сузился до размеров правительственного квартала, который с фанатичным упорством защищала 11 добровольческая панцергренадерская дивизия СС «Нордланд», первоначально набранная из скандинавских волонтеров. Перед началом штурма в дивизию вошли сводный батальон французов из 33 дивизии СС «Шарлемань», латышский батальон и наспех сколоченная рота испанцев, волею рока оказавшаяся в Берлине в завершающие дни войны. По иронии судьбы, последними и самыми стойкими защитниками немецкой столицы были вовсе не немцы. Ими оказались датчане, голландцы, норвежцы, шведы, французы, испанцы, латыши и еще несколько десятков солдат, имевших гражданства Англии, Швейцарии и Люксембурга.

Командовал этим разношерстным эсэсовским интернационалом бригадефюрер СС Густав Крукенберг, назначенный на должность командира дивизии «Нордланд» лично Гитлером буквально за сутки до начала огненного шквала, поглотившего Берлин.

Крукенберг разместил свой командный пункт в подземке на станции метро Штадтмитте. Там же размещался госпиталь для тяжелораненых, зона отдыха для личного состава. Крукенберг последние дни почти не спал и был сильно вымотан. Находясь на грани нервного истощения, он воспаленными от бессонницы глазами всматривался в оперативную карту города, как-будто это могло что-то изменить. Он уже не верил ни в чудо-оружие, обещанное фюрером, ни в прогнозы Геббельса о скором расколе антигитлеровской коалиции, ни в Провидение, способное каким-то неведомым образом внезапно изменить ход войны в пользу Германии. Он твердо знал, что скоро все будет кончено. С каждым новым докладом связных Крукенберг вносил изменения на карте, с беспощадной наглядностью показывающие как все меньше и меньше остается того, что нужно защищать. Последний связной сообщил, что русские при массированной поддержке артиллерии, неся существенные потери, сумели все же переправиться через Шпрее и закрепиться на другом берегу реки. Мост Мольтке остался целым, но теперь он плотно контролировался советскими передовыми подразделениями.

На столе визгливо зазвонил телефон. Крукенберг нехотя взял трубку. На том конце провода был командир личной охраны Гитлера бригадефюрер СС Вильгельм Монке.

– Через час у меня доклад фюреру. Сообщите текущую обстановку, – голос Монке в трубке телефона звучал особенно сухо.

– Русские прорвались через Шпрее и захватили плацдарм около моста Мольтке, – равнодушно отрапортовал Крукенберг. – У меня большие потери.

– Сколько вы еще сможете продержаться?

– Максимум двое суток, вряд ли дольше, – ответил Крукенберг.

– Контратакуйте, все время контратакуйте. Сбросьте русских обратно в реку, – приказным тоном сказал Монке. – Держитесь, бригадефюрер, мне больше нечего вам сказать.

– Мы держимся, – подтвердил Крукенберг. – Я вам сейчас отправлю посыльного с подписанными мной представлениями к награждению Железными крестами. Прошу вас его дождаться и передать представления в Рейхсканцелярию. Я очень надеюсь, что фюрер сегодня подпишет приказ и я смогу выдать заслуженные награды отличившимся в боях гренадерам. Это поддержит их боевой дух.

– Давайте посыльного, я жду, – Монке замолчал и через короткую паузу добавил:

– Я думаю, это будет последнее официальное награждение в Рейхе.

Крукенберг положил трубку, но ненадолго. Опять настойчиво зазвонил телефон. В этот раз был руководитель Гитлерюгенда Артур Аксман.

– Бригадефюрер, – высокопарно начал он, – я готов оказать вам содействие в рамках выполнения задачи по защите столицы Рейха. Я могу сегодня прислать вам отряд членов моей организации. Единственное, что от вас требуется, так это указать им боевые позиции и дать в руки оружие.

– Послушайте, – устало ответил Крукенберг, – я уже говорил вам, что дивизия не нуждается в подобного рода добровольцах. Мой вам совет, – оставьте мальчиков живыми. Они еще понадобятся будущей Германии.

– Они не мальчики – они солдаты фюрера, – жестко возразил Аксман. – И наиболее достойных из них он лично наградил Железными крестами за храбрость. А вы разве забыли, бригадефюрер, кто остановил наступление американцев в Нормандии. Это сделали как раз те самые мальчики из 12 дивизии СС «Гитлерюгенд».

– Нет, не забыл, – в голосе Крукенберга зазвучали металлические нотки. – Но я так же хорошо помню сколько было молодежи в дивизии до начала боев в Нормандии и сколько осталось в живых потом. Так что благодарю вас за предложенную помощь, но я отказываюсь.

– Боюсь, что фюрер не одобрит ваше решение, – с угрозой в голосе произнес Аксман.

– Я вам повторяю, что от вас пополнение не требуется, тем более два дня назад мне пришло подкрепление, – в голосе Крукенберга послышалась неприкрытая язвительность. – Гроссадмирал Дениц десантировал на парашютах в районе Рейхстага целую роту курсантов военно-морского училища. Он, наверное, считает, что таким десантом значительно укрепил оборону Берлина. Извините, но мне нужно срочно убыть на боевые позиции.

С этими словами Крукенберг раздраженно бросил трубку телефона. Он не обманывал Аксмана. Бригадефюрер действительно собирался посетить передовую и лично оценить размер плацдарма, захваченного русскими. Взяв с собой штабного офицера и двух солдат охраны, он вскоре сел в бронемашину и выехал на позиции, удерживаемые датским полком «Данмарк».

Машина аккуратно двигалась по Рейнхардштрассе, объезжая завалы из битого кирпича и арматуры. От одной из главных улиц города с ее вызывающе помпезными фасадами остались лишь жалкие руины. Крукенберг безучастно смотрел на разрушения. Его мир, которому он так фанатично служил, исчезал на глазах. Что ему теперь до каких-то улиц. Была короткая передышка между обстрелами и Крукенберг быстро добрался до позиций. Его встретил штурмбанфюрер СС Рудольф Тернедде, исполнявший обязанности командира полка. После доклада они вместе спустились в траншею и вышли на наблюдательный пункт. Крукенберг, взяв бинокль, внимательно осмотрел местность.

– Сколько русских на плацдарме? – не опуская бинокль, спросил он у Тернедде.

– Примерно две роты, бригадефюрер.

Крукенберг нахмурился.

– Готовьте атаку, – резко приказал он. – Плацдарм забрать обратно. Задача понятна?

– Так точно, – штурмбанфюрер пустыми глазами смотрел на командира. – Разрешите выполнять?

– Действуйте.

Тернедде покинул наблюдательный пункт и спустя десять минут он уже отдавал приказы командирам батальонов. Взлетела сигнальная ракета. Прозвучала отрывистая команда на немецком языке «Форвертс» и гренадеры лавиной ринулись в свою последнюю гибельную атаку.

Плацдарм захватили и удерживали бойцы стрелкового батальона капитана Неустроева. Они предполагали, что немцы попытаются отбить территорию рядом с мостом и были готовы к атаке эсэсовцев. Подпустив их ближе, они открыли по ним кинжальный огонь из станковых пулеметов, стоявших на флангах. Старший лейтенант Звягинцев по рации запросил помощь.

Многие эсэсовцы, так и не добежав, падали на землю, сраженные пулями, и застывали на ней в нелепых позах, к которым их приговорила смерть.

Остальные ворвались на позиции и началась кровавая мясорубка. Автоматы как-то разом смолкли и бойцы с обеих сторон бились ножами и саперными лопатками. Трудно стало дышать. Казалось, сам воздух физически сгустился от накаленной животной ненависти, овладевшей всеми. Повсеместно слышались предсмертные хрипы и звериный вой, вперемешку с русским «твою мать», немецким «шайсе» и отборными датскими ругательствами. Никто никого не щадил и в плен никого не брали. Около перевернутого пулемета рослый здоровенный датчанин навалился на щуплого красноармейца, схватив его руками за горло. Красноармеец, которого все звали не иначе как Витька-Кастет, отчаянно извивался под гренадером, пытаясь выхватить нож. Наконец ему это удалось и он уже полузадушенный из последних сил два раза саданул эсэсовца в бок. Тот быстро обмяк, бульдожья хватка его рук ослабла, но он продолжал еще держать Витьку, пытавшегося из под него выбраться. «Тяжелый, падла,» – бормотал Витька, с усилием освобождаясь от смертельных объятий гренадера. У него это получилось. Жадно втянув в себя воздух, Витька с трудом перевернул датчанина на спину и с размаху всадил ему нож в глаз.

«Не на того, сука, наскочил», – зло прошипел Витька-Кастет и это было правдой. Свою грозную кличку он заработал еще в довоенной Одессе, участвуя в бандитских разборках и виртуозно работая ножом и кастетом. Даже несмотря на тщедушный вид с ним связываться особо никто не хотел. Закончив с эсэсовцем, Витька огляделся. Повсюду рукопашная продолжалась, но русский мат слышался уже значительно реже. Вдруг он увидел как по мосту бегут им на подмогу солдаты его батальона. Они бежали молча, тяжело дыша, и от того, что не было слышно привычного «ура», становилось еще более жутко. Витька вскочил на труп гренадера и по блатному заорал, размахивая окровавленным ножом:

– Ша, братва, держись, наши прут.

Ударила короткая автоматная очередь и он, хватая разинутым ртом берлинский воздух, рухнул рядом с датчанином.

Помощь подоспела вовремя. Плацдарм отбить не удалось и панцергренадеры полка «Данмарк» отступили. Крукенберг весь бой наблюдал в бинокль. Он и не собирался обвинять своих бойцов в трусости. Это было бы глупо. То, что гренадеры много раз участвовали в запредельно страшных рукопашных схватках, свидетельствовала награда «За ближний бой». Она особо ценилась среди фронтовиков и почти все солдаты ее имели. Покидая позиции, Крукенберг только лишь сказал командиру полка: