Четыре рассказа

– Но мы, конечно, снимем, если прикажете. Придется, правда авансы вернуть… И неустойку заплатить…

Эйзенштольц обвел взглядом присутствующих. Все смотрели на генерала, словно щенки, у которых из мисок собирают забрать последнюю косточку. Эйзенштольцу стало тоскливо.

– Но мы снимем, – майор вздохнул горестнее прежнего, – раз надо. Одна просьба: позвольте хотя бы рядовым оставить контрактную рекламу. Парни семьи на них кормят… у многих… единственный источник…

Клински говорил все тише и, наконец, умолк окончательно.

«Ну что ты с ними будешь делать? – подумал генерал. – Какой смысл снимать половину рекламы, если вторая все равно останется? А парням будет обидно таскать на себе всякую херню, за которую еще и не платят».

– Хрен с вами, – сказал он голосом полководца, приказывающего оставить столицу неприятелю. – Оставляйте. А пока доложите обстановку…

*

Бригада Эйзенштольцу попалась неплохая. Все ребята обстрелянные, многие прошли Ирак, Афган и Иран. Командиры дело свое знали, интенданты воровали осторожно, даже медперсонал не злоупотреблял наркотой, как это часто бывает в дальних частях.

Генерал, конечно, все равно всех вздрючил, устроил пару ночных тревог, нараздавал заслуженных пендюлей – и заслужил тем самым уважение у подчиненных. «Новый-то, – говорили между собой сержанты, – службу знает, хоть и бывший штабной».

И Эйзенштольц остался доволен результатами тревог и общим состоянием бригады. Устраивало его и то, что время от времени приходилось вступать в настоящие боестолкновения. Пираты были оснащены не слишком хорошо, только стрелковым оружием, но нападали внезапно и так же внезапно отскакивали. Поэтому об их полном уничтожении можно было только мечтать. Эйзенштольц даже не ставил такой задачи – приказал беречь личный состав. И довольно долго у него не было ни одной «невосполнимой потери», то есть, проще говоря, трупа. А когда на исходе июля пираты все-таки ухлопали капрала из караульной роты, генерал поднял бригаду в ружье и устроил такую гонку за «гребанными ниггерами» по окрестным населенным пунктам, что местное население навсегда зареклось помогать пиратам.

И после этого Эйзенштольца за глаза стали звать «батя».

Окончательно своим он стал после того, как почта принесла пухлый пакет бумаг от жены. В нем оказалось душевное письмо, в котором супруга беспокоилась о его здоровье, рассказывала о последних новостях, а также сообщала, что ей нужен не герой в далекой Африке, а нормальный мужчина, который проводит с ней свободное время и учит сына запускать воздушного змея. Основное содержимое конверта составляли бракоразводные документы. Генерал-лейтенант в тот вечер в первый и последний раз надрался до поросячьего визга, но парадоксальным образом именно это событие показало, что единственная семья Эйзенштольца – это его бригада.

С офицерами он жил душа в душу, иногда допускал даже обсуждение собственных приказов (в меру и не в боевых условиях). Да и к солдатам относился по-человечески, помня, как сам тянул лямку в молодости.

Все было хорошо.

Вот только реклама отравляла жизнь. Из Вашингтона каждую неделю приходили циркуляры с уточнениями – какие логотипы и где следует размещать. Еще до назначения Эйзенштольца при бригаде обосновалась команда тележурналистов, в задачу которых входило освещение боевых действий. Вернее, не столько самих боевых действий, сколько рекламных нашлепок на оружии и обмундировании. С журналюгами генерал сначала разругался в дым, но потом посмотрел, как они работают – и немного остыл. Парни лезли в самое пекло, работали под огнем и, похоже, боялись только одного – низкого рейтинга. А когда они устроили небольшую вечеринку в честь Эйзенштольца, отношения потеплели до уровня: «Черт с ними, пусть снимают, что хотят».

Но однажды именно из-за телевизионщиков произошло событие, которое изменило судьбу генерала.

*

В один прекрасный день транспортный самолет ВВС США доставил целую толпу мужиков с телеоборудованием. Эта толпа мигом всосала в себя репортеров, которые работали с бригадой до этого, заняла одну из казарм и превратила жизнь Эйзенштольца в непрерывный кошмар.

Они лезли под руку, торчали на совещаниях, в казармах, столовых, донимали солдат во время отдыха, а самое ужасное – мешали боевой работе. Стоило подняться стрельбе, как телевизионщики, истекая слюнями от предвкушения «хорошей картинки», облепляли каждый куст.

И снимали, снимали, снимали. Называлось все это «Реалити-шоу „Война“». Эйзенштольц изощренно матерился, как только выходил из кадра, но помешать этому беспределу не мог. Мешал личный приказ министра обороны о всяческом содействии телевидения. Как только генерал пытался навести хоть какой-то порядок (например, вытурить телеоператора из солдатского нужника), телевизионщики жаловались в Пентагон. Эйзенштольц получал разгон и втык, а также полуторачасовую лекцию о субординации и интересах армии. Разгоны и втыки генерал вытерпеть мог, но лекции лишали его сил и душевного спокойствия.

В конце концов, расшатанные нервы генерала не выдержали. Дело было рано утром, часа в четыре. Пираты атаковали сразу с трех сторон. Эйзенштольц потерял трех бойцов убитыми и еще пять получили серьезные ранения.

Выслушав доклад о последствиях налета, генерал впал в неистовство и объявил общую тревогу. Эйзенштольц решил примерно наказать пиратов. Прямо так и заявил перед строем:

– А теперь пойдем порвем задницу этим ублюдочным ниггерам.

Бригада пошла и надрала. Рейтинг «Войны» взлетел до заоблачных высот, потому что разгар боевых действий пришелся на девять вечера по восточному времени, или шесть – по тихоокеанскому. Вся Америка прилипла к телевизорам.

А на следующее утро генерал-лейтенанта Эйзенштольца срочно вызвали в Пентагон.

*

Так резко министр обороны с ним еще никогда не разговаривал, и это означало, что с погонами Эйзенштольцу придется распрощаться.

– Господин генерал! – говорил Хорн, брезгливо морщась. – Вы хоть изредка думаете, прежде чем говорить?

«В рот тебе ноги, козел!» – подумал генерал, но вслух ответил:

– Да, сэр!

– Нет, сэр! – передразнил его министр. – «Порвем задницу этим ублюдочным ниггерам»! На всю страну! В прайм-тайм! Нас уже завалили исками! В основном от афроамериканцев, но секс-меньшинства тоже не отстают!

– А педики тут при чем? – проворчал Эйзенштольц.

– В вашем изящном спиче, – Хорн истекал ядом, – словосочетание «порвем задницу» они посчитали оскорблением анального полового акта.

Генерал собирался оскорбить анальный половой акт еще энергичнее, но решил не тратить времени. Ведь ясно же, к чему все идет.

– Мне писать рапорт? – уточнил он.

– Не трудитесь! Приказ о вашей отставке уже подписан. Так что отправляйтесь в бригаду, сдавайте дела – и назад. И готовьтесь предстать перед судом! Вернее, перед сотней судов во всех штатах!

Эйзенштольц усмехнулся, четко повернулся через левое плечо… и замер. Прямо ему в лицо смотрела телекамера.

– Это тоже пойдет в реалити-шоу! – ехидно сообщил Хорн. – Не в прямом эфире, конечно, но в виде отдельной вставки в «Войну»!

– «Война», – чуть не сплюнул Эйзенштольц. – Войнушка!

В бригаду он вернулся и дела сдал. А вот в Вашингтон не вернулся. Просто исчез в неизвестном направлении. Бывшие подчиненные генерала из уважения к нему подали рапорт о его гибели, но подлые телевизионщики показали кадр, в котором Эйзенштольц, одетый по-походному и навьюченный вещмешком, уходит в горы. Правозащитники пошумели чуток, но в конце концов все решили, что так даже лучше: если бы начались судебные разбирательства, то все решалось бы мастерством юристов. А так все понятно: сбежал – значит, дезертировал, значит, виноват.

А потом появились новости поинтереснее. Журналисты пронюхали о сговоре рекламодателей и армий. Оказывается, мониторинг рейтингов показал, что большинство товаров продается значительно хуже, если их товарный знак мелькнет на экране рядом с трупом или руинами. Поэтому военные под давлением бизнесменов договорились использовать холостые патроны и снаряды, если в зоне боевых действий рекламируются товарные знаки. Причем эти условия приняли даже террористы, кроме уж совсем отмороженных.

Военные сначала все отрицали. Но когда количество улик выросло до неопровержимого, несколько высокопоставленных чиновников из разных стран дали очень показательные интервью. «А в чем вы нас обвиняете? Что мы перестали убивать людей? Так эту идею еще Христос проталкивал. И потом, противник тоже ведь холостыми стреляет, стало быть, мы экономим жизни солдат. Так что валите вы со своими разоблачениями!»

Официально эти интервью никто комментировать не стал, но журналисты поняли, что слегка перестарались. Еще немного – и их обвинят в разжигании войны и подстрекательстве к убийству. Так что тему сговора благополучно спустили на тормозах, а рейтинги «Войны» и тому подобных шоу еще немного выросли. Сильно они увеличиться не могли, потому что и так зашкаливали. Для подогрева зрителя в боевые части отправляли популярных актеров. Брюс Уиллис стал военным полисменом, Стивен Сигал – поваром, Кевин Костнер отправился во флот и так далее. Некоторые звезды, типа Клуни, очень быстро дослужились до полковников, а Духовны даже стал первым «генерал-актером». У русских подобного успеха добился Гоша Куценко, у французов – Жан Рено, у англичан – Хью Лори, старенький, хроменький, но все равно безумно обаятельный.

Постепенно все командные должности в мировых армиях заняли или актеры, или киногеничные офицеры. Зритель все больше подозревал, что его дурят, поэтому постановкой боев занялись профессиональные режиссеры и мастера спецэффектов. И зритель смотрел «войнушку», не отрываясь от экрана. «Ну и что, что ненастоящее? – утешал он себя. – Выглядит, как настоящее. Даже лучше».

Конечно, не все приняли новые условия игры. Особенно много отказников от рекламы на оружии было среди террористов. Но деньги не знают пощады: буквально за пять лет все эти упрямцы погибли загадочным образом, а их места мало-помалу заняли харизматичные бородачи, которые не брезговали логотипами на чалмах и холостыми патронами.

Рекламные бюджеты армий, «Фронтов Национального Возрождения» и прочих военизированных организаций измерялись в шести-, а то и девятизначных суммах.

Где все это время пропадал бывший генерал-лейтенант Эйзенштольц, никто не догадывался. Да, честно говоря, не слишком и интересовался.

Так продолжалось двадцать лет.

*

На совещании были только свои: министры обороны стран НАТО, Китая и России. Причем последний держался немного насмешливо. На его лице было написано: «Что, когда по-настоящему припекло, то и нас позвали?». Но и у него вскоре усмешка сменилась тем напряженным выражением лица, которое обычно описывают как «глубокая озабоченность».