Декабристы: История, судьба, биография

Дорога к Сенатской площади

История декабристского движения начинается с образования в офицерской среде так называемых тайных обществ. В настоящем смысле слова тайными, то есть строго конспиративными, организациями они не были, а наименование получили по аналогии с масонскими ложами, от которых заимствовали некоторые особенности устройства. Заметим, что масонские общества именуются тайными не потому, что в окружающем мире ничегошеньки о них не знают, а потому, что предполагается хранение в них некоего тайного знания, постепенно открываемого посвящённым.

Вообще, вопросы веры считались в этой среде делом личным и свободным. Тем не менее все, или почти все, декабристы были людьми в той или иной степени религиозными. Даже Пестель, признавшийся в частной беседе, что «сердцем он атеист», в последних своих письмах из темницы взывает к справедливому Божьему суду и перед казнью просит благословения у православного священника. И князь Александр Барятинский, в молодости писавший по-французски безбожные стишки, в годы ссылки неоднократно исповедовался и причащался Святых Тайн. Все они принадлежали к христианским конфессиям. Подавляющее большинство – православные; были также лютеране и католики. Это, однако, не мешало многим из них побывать в масонах, а некоторым – достичь высоких степеней посвящения.

Мы не будем погружаться в масонскую тему. Укажем, однако, что, по оценкам исследователей, из числа обвиняемых по делу 14 декабря от четверти до половины в разное время принадлежали к масонским организациям; в частности, из пяти казнённых – трое: Пестель, Рылеев и Муравьёв-Апостол. Но и среди следователей и судей было немало масонов – например, редактор текста приговора М. М. Сперанский, секретарь Следственного комитета А. Д. Боровков, будущий шеф жандармов А. Х. Бенкендорф.

Волна популярности масонства среди российского дворянства в интересующую нас эпоху была вызвана Наполеоновскими войнами, особенно победоносным походом 1813–1814 годов. Война – не только конфликт, но и череда культурных контактов. Русское воинство впервые столкнулось с западноевропейским миром и его общественным укладом на огромных пространствах от Немана до Сены. В этом мире масонские организации были тесно связаны с либеральными политическими кругами. Мода на масонство среди русских офицеров стала естественным продолжением моды на либерализм.

Будущих декабристов в масонстве в первую очередь интересовали не религиозно-философские аспекты (хотя и этой тематики не чуждались), а социально-культурные и организационные. Особенно вдохновлял императив «братства, любви и равенства», долженствующих царить среди «вольных каменщиков» (из этого же источника, кстати, «Свобода, равенство, братство» – лозунг Французской республики), а также призывы к самосовершенствованию и распространению просвещения. Но перво-наперво внимание офицеров привлекли принципы устройства масонских организаций: строгая иерархия, степени посвящения, единоначалие выборных лиц, соблюдение внутренних тайн. Готовая структура для заговора.

Заметим также, что привычка выделять своих среди прочих, уверенность в знании истины и несколько высокомерная потребность «просвещать непросвещённых», свойственные многим декабристам, суть черты масонской психологии.

В 1815 году, сразу же по возвращении войск из-за границы, в офицерской среде стали возникать масонские ложи и иные организации с не вполне ясными целями. В составе ложи «Трёх добродетелей» мы видим Матвея и Сергея Муравьёвых-Апостолов, Павла Пестеля, Александра и Никиту Муравьёвых. Тот же неугомонный Александр Муравьёв вместе с группой родственников и друзей образовал в Петербурге загадочную «Священную артель». Общество с превыспренним названием «Орден рыцарей русского креста» основали Михаил Орлов, только что произведённый в генералы за взятие Парижа, и большой чудак и богач Матвей Дмитриев-Мамонов. В лейб-гвардии Семёновском полку возникла офицерская артель, участники которой занимались взаимным обучением, чтением французских книг и разговорами на общественно-политические темы. Узнав о её существовании, Александр I немедленно запретил офицерские сборища.

В 1816 году (9 февраля, если верить памяти князя Сергея Трубецкого) группа гвардейских офицеров (в том числе и члены вышеупомянутых сообществ) образовала Союз спасения – тайное общество, в коем приняли участие: Александр Николаевич и Никита Михайлович Муравьёвы, Сергей и Матвей Муравьёвы-Апостолы, князь Сергей Трубецкой, князь Илья Долгоруков, Фёдор Глинка, Михаил Лунин, Иван Якушкин, Павел Пестель и другие будущие «государственные преступники». Устав, или, как они сами предпочитали выражаться, статут, Союза написал, как считается, Пестель на основе аналогичных масонских уставов; впрочем, текст не сохранился, и содержание известно лишь в общих чертах. Цель, как выразится впоследствии Якушкин, «в обширном смысле благо России». Туманная напыщенность вообще свойственна терминологии этого общества: его верхушка – «Верховный собор», его члены – «истинные и верные сыны Отечества», которые, как в масонской ложе, разделены на три степени: «бояре», «мужи», «братья».

Но это на словах. На практике Союз спасения был скорее дружеским обществом, нежели организацией: ни постоянного состава, ни структуры, ни чётко сформулированных задач. На собраниях его участники «между лафитом и клико» обсуждали далеко идущие политические планы, вплоть до цареубийства, и радикальные идеи освобождения крестьян, введения представительного правления и тому подобное. Но далее разговоров дело не шло.

В начале 1818 года сие сообщество прекратило своё существование. Но почти все его участники тут же оказались в новообразованном Союзе благоденствия. Его обычно причисляют к тайным обществам, но это не вполне верно. У Союза благоденствия были, так сказать, лицевая сторона, вполне легальная, и оборотная, не то чтобы совсем законспирированная, но всё-таки прикрытая от посторонних глаз. Принципы легальной деятельности были изложены в так называемой «Зелёной книге», в первой её части. Там сказано, что данное общество «в святую себе вменяет обязанность распространением между соотечественниками истинных правил нравственности и просвещения споспешествовать правительству к возведению России на степень величия и благоденствия». И далее подробно излагается, каким образом следует осуществлять распространение правил нравственности, воспитывать в этом духе юношество, умножать познания и прочее. Каждый член общества должен стараться «во всех речах своих превозносить добродетель, унижать порок и показывать презрение к слабости», «примирить и согласить все сословия, чины и племена в государстве и побуждать их стремиться единодушно к цели правительства: благу общему», «попирать невежество и, обращая умы к полезным занятиям, особенно к познанию Отечества, водворять истинное просвещение». Всё это цели, против которых ни тогда, ни теперь возразить нечего.

Утверждают, однако, что существовала вторая часть «Зелёной книги», предназначенная для узкого круга посвящённых. Якобы там говорилось о конституции, об отмене крепостного права, введении представительной формы правления и прочих политических преобразованиях на либеральной основе. Однако эта секретная часть пропала бесследно, и существовала ли она в действительности – неизвестно.

Не до конца ясно, в какой степени Союз благоденствия был политической, а в какой благотворительно-просветительской организацией. Так или иначе, в нём насчитывалось более двухсот членов, многие из которых будут впоследствии осуждены за причастность к событиям декабря 1825 года. У этого общества было нечто вроде центрального комитета – так называемая Коренная дума, и в её составе некий Совет из шести регулярно переизбираемых членов, а также несколько региональных управ, из которых достоверно известны три: в Москве, Кишинёве, Тульчине (в двух последних городах находились штабы войск, в которых служили члены Союза).

Однако по большому счёту всё, написанное в уставе Союза благоденствия, осталось декларацией, а собрания его членов были не более чем частными приятельскими беседами за бокалом вина. В этом смысле он мало отличался от Союза спасения. Наиболее деятельные участники общества стали задумываться о создании чего-то более тайного и эффективного. К тому же нарастало недовольство политикой царя Александра I. Царь, кстати говоря, был неплохо осведомлён о делах Союза благоденствия и о том, какие там ведутся разговоры: к лету 1821 года на его столе уже лежала целая кипа донесений от посвящённого в тайны Союза библиотекаря Гвардейского штаба Михаила Грибовского.

Незадолго до того, в январе 1821 года, в Москве собрались представители управ и Коренной думы: Николай Тургенев, Михаил Фонвизин, Иван Якушкин, Фёдор Глинка, Михаил Орлов и другие. Целью съезда было «приискание средств для большей деятельности» Союза и превращение его в дееспособную политическую организацию. Однако единства мнений ни по одному вопросу не было. Одни желали мирной деятельности, другие намеревались готовить военный переворот; те мечтали о республике, эти готовы были довольствоваться конституцией при монархе. В итоге руководство Союза объявило о его роспуске. При этом доверенным членам было сообщено, что вместо распавшегося общества будет создано другое, более тайное.

Но заново создаваемое общество не имело единого центра. Ещё до московского съезда Пестель начал собирать свою организацию при Главной квартире 2-й армии в Тульчине – её стали называть Южным обществом. В Петербурге через некоторое время сформировалось Северное общество. То и другое создавалось собратьями по Союзу благоденствия на конспиративной и политической основе; целью была «перемена правления», то есть государственный переворот. Но разногласий и даже разброда избежать не удалось, так же как и добиться конспиративности. О собраниях становилось известно в светском обществе и в правительственных кругах.

На юге поначалу несомненным лидером был Пестель. Но вскоре у него появились противники и соперники: Иван Бурцев, Сергей Муравьёв-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин. Последний связался с польским Патриотическим обществом, чем вызвал недовольство своего ближайшего друга Сергея Муравьёва-Апостола. Позднее тот же неугомонный Бестужев-Рюмин установил контакты с Обществом соединённых славян – ещё одной организацией с невнятной структурой и фантастической программой, но объединявшей весьма радикально настроенных молодых людей, главным образом офицеров 3-го корпуса 1-й армии. В результате по мере роста Южного общества разногласия среди его вождей только усиливались. Устав и программа, разработанные Пестелем и положенные в основу так и не дописанной им «Русской правды», остались в основном на бумаге.

В Петербурге дело обстояло не лучше. Основатели Северного общества – Никита Муравьёв, князь Сергей Трубецкой, Николай Тургенев – не обладали лидерскими качествами, зато с избытком были наделены амбициями. В итоге инициативу среди северян захватил недавно принятый в общество Рылеев, но общепризнанным вождём ему сделаться не удалось. К тому же Пестель, разойдясь с собратьями по югу и северу, стал формировать в Петербурге отделение своей организации. Да ещё юный и самоуверенный флотский лейтенант Дмитрий Завалишин, соперничая с Рылеевым, затеял какой-то загадочный Вселенский орден восстановления…

Разномыслие, организационный разброд и отсутствие единоначалия расшатывали оба общества; между тем в их состав вливались новые молодые силы, их энергия требовала выхода. К осени 1825 года растущее изнутри напряжение заставило северян и южан приступить к выработке плана действий. Но и тут идеи высказывались разные. Устроить вооружённый мятеж во время манёвров и захватить царя в плен. Поднять несколько полков и совершить бросок с Украины на Москву и Петербург, где собратья своевременно взбунтуют гвардейские части. Выступить весной. Летом. Начать восстание не позже января…

Велись переговоры между севером и югом, Пестелем и Муравьёвым, Муравьёвым и «славянами»…

Ничего определённого сделано так и не было.

На стол царя ложились всё более подробные доносы о планах заговорщиков: от чиновника Бошняка, от генерала Витта, от унтер-офицера Шервуда…

Осенью император Александр отправился на юг, лечить больную жену, императрицу Елизавету Фёдоровну. Царская чета со свитой обосновалась в Таганроге.

Близился к концу ноябрь.

«Происшествие 14 декабря» и что случилось после

19 ноября после неожиданной и непродолжительной болезни Александр I скончался в Таганроге. Смерть сорокасемилетнего, ничем до этого не болевшего императора застала всех врасплох. Потомства покойный не оставил. Вся страна была уверена, что наследником престола по закону является цесаревич[5] Константин Павлович, родной брат царя. Всего пять или шесть человек знали, что двумя годами раньше Константин ради женитьбы на графине Иоанне Грудзинской отказался от прав престолонаследования[6] и что наследник теперь третий брат, Николай. Об этом был составлен и подписан Александром секретный манифест, который следовало обнародовать лишь после его смерти.

Константин жил в Варшаве; Николай находился в Петербурге. Траурная весть достигла Петербурга 27 ноября; в Варшаве о случившемся узнали двумя днями раньше. Между братьями завязалась переписка, но, пока она шла, в Петербурге решили (с согласия Николая), что надо присягать Константину. Без царя страна жить не может, а народ уверен, что царь – Константин. Присягать начали в Петербурге уже утром 27-го, а ближе к вечеру на заседании Государственного совета был оглашён секретный манифест. Оказалось, что страна клянётся в верности не тому.

Как быть? Решили присягу не останавливать и о манифесте пока помалкивать: ждать решения от августейших братьев. Братья же, за дальностью расстояния, выясняли отношения довольно долго. Возникла странная пауза, поползли слухи: мол, «с наследником что-то не так». Только на десятый день стало очевидно: Константин от престола отказался, царствовать Николаю. Но к этому времени обе столицы, вся гвардия, немалая часть армии и российской глубинки поклялись в верности его величеству государю императору Константину. Стали готовить новый манифест и новую присягу; об этом, разумеется, мгновенно разнеслись слухи. Ощущение, что «что-то не так», стало у многих перерастать в подозрение о государственном перевороте. При этом в Петербурге Николая не любили, а на находившегося далеко Константина возлагали неясные надежды.

Всё это было известно лидерам Северного общества из первых рук: у них имелось множество родственников и знакомых в Зимнем дворце, в Сенате, в Главном штабе, в Государственном совете. Что делать? Момент удобен для захвата власти под видом защиты прав Константина. Но ничего не готово к выступлению. Или мало что готово. Или готово? Эти вопросы обсуждались на домашних совещаниях.

Наконец 12 декабря был подписан и на следующий день оглашён манифест о вступлении на престол Николая Павловича. Новая присяга назначена на 14 декабря. Время для действия сжалось до считаных часов. Поздним вечером 13 декабря на совещании у Рылеева было решено выступить.

План действий сводился к тому, чтобы захватить Сенат и не допустить его присяги, а тем временем постараться переманить на свою сторону побольше полков гвардии (в столице квартировали только гвардейские войска). Командующим был избран князь Сергей Трубецкой, его помощником («начальником штаба») – князь Евгений Оболенский, но функции между ними и прочими лидерами движения распределены не были. Утром 14 декабря группа офицеров-заговорщиков вывела из казарм несколько рот лейб-гвардии Московского полка, но когда эти войска подошли к Сенату, оказалось, что там никого нет, а присяга, по-видимому, уже состоялась. Роты выстроились на Сенатской площади в неопределённом ожидании.

Постепенно стало выясняться, что борьба за присягу проиграна и в частях гвардии. К стоящим на площади присоединились несколько рот Гренадерского полка, гвардейский Морской экипаж почти в полном составе – и всё. Около трёх тысяч человек. Остальные полки один за другим присягали Николаю. Наиболее надёжные стягивались к площади, беря её в кольцо. Время шло. Уговорить мятежников разойтись мирно пытались генерал-губернатор Михаил Милорадович, митрополит Серафим, великий князь Михаил Павлович. В ответ брань и выстрелы. Смертельно ранены Милорадович и командир Гренадерского полка полковник Стюрлер.

Между тем вокруг росла толпа. Её поведение становилось непредсказуемым. Назревала угроза неуправляемого бунта. В наступающих сумерках Николай I приказал стрелять по мятежникам картечью из пушек. После предупредительных залпов ударили в строй. Солдаты побежали.

Вечером начались аресты.

17 декабря указом императора Николая I был учрежден «Тайный комитет для изыскания соучастников злоумышленного общества, открывшегося 14 декабря 1825 года», позднее переименованный в Комиссию для изысканий о злоумышленных обществах (сокращённо – Следственная комиссия); председателем назначен военный министр генерал от инфантерии Татищев. Комиссия работала в Петропавловской крепости; туда же доставляли и большинство арестованных.

Петербургские события породили громкий отголосок на юге: офицеры из Южного общества и Общества соединённых славян попытались поднять военный мятеж. 29 декабря несколько рот Черниговского полка под командованием Сергея Муравьёва-Апостола захватили городок Васильков близ Киева. Заговорщики, как и в Петербурге, надеялись на поддержку других полков, расквартированных поблизости, но этого не произошло. После нескольких дней метаний между Фастовом, Васильковом и Белой Церковью, 3 января мятежные роты были разгромлены правительственными войсками, а руководители восстания схвачены.

Аресты на севере и юге и по всяким градам и весям России продолжались и в следующие месяцы.

1 июня 1826 года были подписаны высочайший манифест и указ Сенату об учреждении Верховного уголовного суда. В его составе – 69 сановников (среди них немало родственников и знакомых подсудимых) и три духовных лица; председатель – князь Пётр Лопухин.

Подсудимых на заседания суда не приглашали, не выслушивали; защиты у них не было.

Приговор составлен под руководством управляющего Комиссией составления законов Михаила Сперанского и в начале июля повергнут на высочайшее рассмотрение.

Несомненно, всю работу следствия и суда направлял и ею непосредственно руководил государь император Николай Павлович.

Окончательный, отредактированный императором приговор был объявлен подсудимым 12 июля. Осуждены были 120 человек. (121-й подсудимый, статский советник Горский, передан суду Сената.) Пять человек осуждены на смертную казнь через повешение; остальные разделены на 11 разрядов по степени тяжести преступлений; подавляющее большинство осуждены на разные сроки каторжных работ с лишением чинов, титулов, наград, сословных и имущественных прав.

Приговор над осуждёнными вне разрядов приведён в исполнение утром 13 июля.

Остальным осуждённым наказания были смягчены указом 22 августа 1826 года в связи с коронацией Николая I и впоследствии ещё трижды, в 1832, 1835 и 1839 годах. Однако никто из осуждённых не был прощён и восстановлен в правах при жизни этого государя.

По делам, связанным с тайными обществами и декабрьскими событиями, состоялось ещё несколько судов, вынесших в общей сложности около сорока обвинительных приговоров. Точных данных о количестве наказанных солдат, в том числе и умерших в результате наказания, не имеется.

И вот вопрос: а из-за чего всё это было?

Сами декабристы и в показаниях на следствии, и в мемуарах высказывались на эту тему примерно так: невозможно было не выступить против ужасных гнусностей, творившихся в России. Но это лишь ряд общих фраз, чрезвычайно похожих, из воспоминаний многих участников движения. На вопрос, что именно невозможно было терпеть, ответ следующий: мерзость крепостного рабства, отсутствие справедливости в суде, произвол власти, воровство и взяточничество чиновников, направление политики Александра I. Или, как сформулирует на склоне лет декабрист Михаил Фонвизин: «…рабство огромного большинства русских, жестокое обращение начальников с подчинёнными, всякого рода злоупотребления власти, повсюду царствующий произвол».

Но позвольте, удивляемся мы. О борьбе с крепостным правом путём освобождения собственных крестьян уже говорилось выше: такая возможность была у многих, и никто не воспользовался ею. Что касается произвола власти и воровства чиновников, то, кажется, в России за всю её многовековую историю не было дня, а может быть, и часа, когда бы с разных сторон не раздавались жалобы на это. Но не выходить же по этому поводу каждый раз под картечь на Сенатскую площадь!

Что же касается политики Александра I, то, например, в 1821 году он не пошёл на военное вторжение в Турцию ради поддержки восставших греков и их предводителя Александра Ипсиланти. Это вызвало негодование многих будущих декабристов. Но у царя были веские резоны избегать войны: Россия ещё не залечила раны 1812 года, а Ипсиланти, при всём уважении к нему, действовал без спросу как самонадеянный авантюрист.

Несомненно, участников тайных обществ уязвляла кадровая политика царя. Одним из общих мест декабристской риторики было осуждение Александра за то, что он продвигает немцев, поляков и всяких иностранцев в ущерб русским (что отчасти соответствовало истине, но странновато звучало из уст Пестеля, Кюхельбекера или Юшневского). При этом наибольшее неприятие и прямо-таки ненависть вызывала у них личность Аракчеева, который как раз был русский по крови, коренной новгородец. Неужто декабристы намеревались свергнуть или убить Александра I попросту за то, что он назначает на важные должности не их и не их родных и близких?

Тут мы приходим к предположению о том, что нашими героями в немалой степени руководили личные амбиции и эмоции. Конечно, поднявшиеся на благородных дрожжах, но всё же это претензии личного плана.