Однажды я станцую для тебя

– Ну что ты такое говоришь, при чем здесь ты?

– Я сто лет назад должен был сделать перила на этой убийственной лестнице! Рано или поздно такое должно было случиться. Прости меня… черт, черт, черт! Вот ведь как не повезло!

Бертий подошла к мужу, который кружил по кухне, не прекращая упрекать себя, и любовно погладила по руке.

– Прекрати, Стефан, я сама была невнимательна, – сказала я. – Тащи скорее свою целебную ромовую настойку, мне сразу станет легче!

Бертий послала мне благодарный взгляд.

– Да и вообще это полная ерунда, – продолжила я, поймав кураж, и даже почти сумела засмеяться. – Завтра буду скакать, как коза!

Никто из присутствующих не поверил ни единому моему слову. Никто, кроме Эмерика, который явно успокоился. С момента нашего знакомства я всегда старалась скрывать усталость, и у меня не было ни одной серьезной травмы. Иногда, конечно, что-то побаливало то там, то тут, но никогда ничего такого, как сейчас, когда мне, возможно, грозила полная неподвижность. Я чаще задышала, страх проникал в вены словно яд. Я нутром чуяла, что дело плохо. Я не просто споткнулась на лестнице. У этого падения будут последствия.

– Прекрасно! – воскликнул Эмерик. – Выспишься как следует, и тебе станет легче. Я отвезу тебя домой.

Я подумала, что Бертий пристукнет его на месте; Сандро поднял к нему изумленные глаза, продолжая прижимать лед к моей ноге.

– Спасибо за предложение поработать таксистом, – пробурчала Бертий, подходя к нам. – Ты сможешь побыть с ней сегодня ночью?

Он побледнел и стал что-то мямлить. Вот она, последняя капля, я была окончательно раздавлена.

– Бертий, прошу тебя, – умоляла я. – Он здесь ни при чем, не нападай на него хотя бы сейчас.

Она проигнорировала мои слова и продолжила:

– Ты же понимаешь, что ее нельзя оставлять одну, нужно помочь ей лечь в постель, положить лед на щиколотку, а еще следить за тем, что происходит с гематомой… Хочу напомнить, Ортанс – профессиональная танцовщица, так что ее голеностопный сустав не просто помогает ей утолять свою страсть, он – ее орудие производства… Итак, Эмерик, повторяю свой вопрос: ты можешь заняться ею сегодня ночью, да или нет?

– Но… она же сама только что сказала, что все не так серьезно…

– А ты поверил, да? Понятное дело, тебе это не кажется серьезным, но разве ты не понимаешь, как она мучается и как ей страшно? Ты же ее знаешь и должен бы догадаться, что она не хочет нас волновать. Ортанс – она такая, на случай, если ты не в курсе.

Он повернулся ко мне за поддержкой, я опустила голову. Бертий была права. Да, я мучительно нуждалась в нем сегодня ночью. Он присел на корточки возле меня, положил ладонь мне на щеку.

– Я… Ты же знаешь, я бы хотел остаться и позаботиться о тебе… но… я не могу. К тому же уже поздно… Мне очень жаль. Я могу отвезти тебя… но… но…

Добро пожаловать в реальность. Если бы он постарался, то обязательно бы что-нибудь придумал и остался. Всего один раз. Я много не прошу, пусть хотя бы один раз он сочинит ложь покрупнее, чем обычно, чтобы помочь мне. Но, судя по всему, это требовало от него сверхчеловеческого усилия. Я проглотила и слезы, и отчаяние, наклонилась к нему, прижалась губами к его губам.

– Я знаю, тебе надо домой, ничего не поделаешь, – успокоила я его. – Я разберусь сама… и, честное слово, действительно ничего серьезного.

– Но мы-то все тут, – перебил меня Сандро. – Бертий, ты поедешь с ней?

– Конечно.

– Ну а я догоню вас на скутере.

Я попыталась найти силы, чтобы успокоить их, сказать, что справлюсь сама, но мне не хватило смелости, я не хотела и не могла оставаться наедине с собой. Эмерик изо всех сил старался поймать мой взгляд, и мне было трудно вынести его смятение. Безусловно, у него не оставалось выбора, он должен был меня бросить, но я так нуждалась в том, чтобы он обнял меня, прижал к груди, сказал, что все будет хорошо.

– Скажи, что я могу для тебя сделать? – спросил он.

– Помочь встать, – ответила я, и мои слова прозвучали суше, чем мне хотелось.

Дорога домой стала моим крестным путем. Я стиснула зубы, чтобы не стонать при каждом толчке, увеличении скорости или торможении. В зеркале я могла следить за Эмериком, он нервничал, и моих жалких полуулыбок было недостаточно, чтобы его успокоить. Мы приехали, и Бертий сразу распахнула дверцу машины, а я оставалась на заднем сиденье, стараясь, чтобы нога ничего не задела, и чувствуя, как после поездки дает о себе знать ушибленный копчик. Эмерик все так же неуклюже попросил у Бертий разрешения помочь мне выйти из машины – будь я в лучшей форме, я бы посмеялась над ним сквозь слезы. Никогда раньше он не был таким сконфуженным. Он протянул мне руки, я за них схватилась, он донес меня, как невесту, до двери, открытой Сандро, я уткнулась носом ему в шею, а он тихонечко шептал мне “прости” при каждом шаге.

– Поставь меня, – распорядилась я, когда мы добрались до лестницы.

– Но почему?

– Прошу тебя…

Он подчинился, я старалась устоять на здоровой ноге, а он поддерживал меня, обхватив за талию.

– Поезжай, мы разберемся. Ты сам сказал, что уже поздно, к тому же ты все равно не можешь остаться… Так что иди.

– Мне очень…

– Ш-ш-ш… ты уже говорил. Поцелуй меня и беги.

– Давай, пошли, – прервала наш диалог Бертий. – Тебе нельзя так долго стоять.

– Ты права.

Эмерик с перекошенным лицом наклонился ко мне и очень крепко прижал свои губы к моим.

– Я тебе завтра позвоню.

Его сменил Сандро, взяв меня на руки.

– Ничего себе, нельзя трескать столько шоколада!

Я расхохоталась. Какое счастье, что он здесь и может разрядить атмосферу.

– Двинулись! – объявил он.

Я бросила последний взгляд на Эмерика, который пятился, не сводя с нас глаз. О чем, интересно, он думал, видя меня, страдающую, на руках у другого мужчины? Сможет ли он заснуть сегодня ночью? Станет ли искать успокоения в ее объятиях? Нельзя об этом думать. Бертий шла впереди, следом Сандро нес меня, и я потеряла Эмерика из виду. Гнетущая тишина накрыла нас. Сандро был весь внимание, стараясь, не дай бог, не споткнуться и не повторить мой подвиг. Хватало и одного раненого на вечер. Я хотела бы облегчить ему подъем, но это было невозможно. От боли меня тошнило, ныло под ложечкой, я балансировала на грани обморока. Как бы я хотела, чтобы мучения прекратились, однако догадывалась, что это только цветочки и все еще впереди.

Мягкое освещение квартиры было для меня словно защитный кокон, и на время мне стало как будто немного легче. Бертий раскидала на моей кровати подушки и подушечки. Сандро осторожно положил меня, после чего обессиленно свалился в кресло. Бертий тут же протянула мне большой стакан воды с растворенной таблеткой обезболивающего.

– У тебя есть лед в морозилке, сейчас я принесу. Что еще тебе сделать? – спросила она.

– Спасибо… Как тебе сказать… Мне бы наконец-то попасть в туалет.

Оба они в изумлении уставились на меня, а потом разразились хохотом. Невыносимое напряжение в мгновение ока рассеялось. Мы ненадолго поверили, что все уладится.

Полчаса спустя я уже была готова ко сну, моя нога покоилась на подушке, рядом со мной лежал запас льда. Я изо всех сил сдерживалась, чтобы не показать им, как мне больно.

– Идите домой, вы устали, я справлюсь сама. Честное слово!

– Я-то останусь, даже не пытайся торговаться, – ответил Сандро. – А вот ты, Бертий, возвращайся к Стефану и мальчикам и ложись спать.