папку в мягком кожаном переплете и шумно бросил на стол, да и
сам подпрыгнул от неожиданного удара папки о стол. – Я знаю, –
продолжал он. – Я знаю, что ты человек в этом деле серьезный, все
поймешь. И уверен, что на тебя можно положиться, нет надежней
тебя. От других я эту папку прятал, скрывал, не заикнулся бы про
нее! Но от тебя не стал! Помню, как тогда помог мне. Еле концы с
концами сводил. Все помощи боялся у людей просить – совести не
хватало, да унижаться не хотелось. Только ты один выручил. Да так
просто, не вникая, не расспрашивая. «Тяжело, говорит, тебе в
чужом городе без родных, без друзей, – и радужную бумажку
передо мной на стол. – Потом отдашь». До сих пор ценю! Теперь
времена-то те как в тумане. Разжился. Ни на что не пожалуешься. А
твою помощь вовек не забуду. Так что, если хочешь –
присоединяйся, будем коллегами. Не горишь желанием – твоё дело.
Я настаивать не буду. Да, и еще, сразу скажу, во избежание
недомолвок, чтоб уж не думалось. На твои материальные затраты я
не рассчитываю, так и знай, с финансированием порядок. Слышал,
что ты все там же работаешь, а я ведь помню, с прошлой встречи
помню, как ты грезил это болото оставить. Так что решай, думай.
Моё дело – предложить, а дальше уж сам. Самому выбор делать.
На последних фразах Григорий Журкин потирал свои
наручные часы с видом задумчивым и сосредоточенным, пытаясь
уловить каждый неслышный вздох, каждую мысль, так явно
пролетавшую в голове собеседника. После неторопливого
молчания, Гомозов, с нескрываемым удивлением даже для себя,
склонился в положительную сторону:
– Я изучу проект и сделаю правильный выбор, – вздрогнул он
от своего уверенного голоса. – И возможно, чуточку доработаю.
– Это правильно. Это точный ответ, что я и предполагал, –
довольно прогудел Журкин.
Перед столом замаячил официант, заказ, наконец-то, принесли.
Приятели ненадолго замолчали, отдавая должное съестному на
подносе.
– Так что, такие у меня дела, Филолет, – на распев выговорил
Журкин, стуча ложечкой, помешивая чай, и вдруг прерывисто
вскрикнул: – Еще что?! Что еще у меня нового! Эх!!! Все расскажу!
Я за то время, что мы с тобой не виделись, путешествовал много.
Что хотел – всё посмотрел. Махнул и во Францию, и в Италию, и в
Чехию, в Лаосе был. Да что там Лаос! Даже в Болдино ездил. В
прошлом году, например, в Индию занесло…Ненадолго, правда. А
позже вот, приехал и собаку завел, – Журкин замолчал, его губы
слегка покривились и, плаксиво пролепетали: – Единственное, что
меня сейчас волнует, мой дорогой друг – это то, что я до сих пор не
женился.
У Гомозова дернулся левый глаз. И едва ли Журкин,
увлеченный своим откровением и разглядыванием чаинок,
колыхающихся в кружке под влиянием кругового затихающего
вихря, мог усмотреть сию маленькую надрывную черту, на
короткий момент неодобрительно исказившую внешность
приятеля. Поэтому так же отрешенно и самозабвенно он