Странные люди

М.: Да… но все в прошлом. Все хорошо. Я не нервничаю.

В.А.: Кроватка сына стоит в вашей комнате?

М.: Да, я все время должна быть рядом. Он так неожиданно просыпается.

В.А.: А вас тоже мучают кошмары?

М.: Нет конечно! Я просто волнуюсь за него. Скажите, это можно вылечить? И отчего это так долго не проходит?

В.А.: В лечении мальчика необходимости нет. Он абсолютно здоров.

М.: То есть как? А как же его ночные страхи?

В.А.: Это не его страхи, это ваши страхи. Он забрал их себе, потому что считает своим долгом вам помочь. Наведите порядок в своей душе – и ребенок успокоится. Он страдает сейчас не потому, что видел что-то неприятное, а потому что его мама считает, что он пострадал. Я непонятно говорю? Скажите мне, что вас мучает?

М.: Я не понимаю. Речь не обо мне, а о сыне. У меня все хорошо.

В.А.: А кто еще был с вами, когда произошел этот… несчастный случай?

М.: Старшая дочь. Но она уже взрослая и не такая впечатлительная.

В.А.: Приведите ее ко мне. А вам я рекомендовал бы обратиться к специалисту более высокого класса. Я ведь бытовые мелочи разбираю, а вам нужна высококвалифицированная помощь. Но с дочкой я бы попробовал поговорить.

М.: О чем вы говорите? При чем тут дочь? Я к вам сына привела с проблемой, а вы на него даже не смотрите!

В.А.: Говорю вам, у мальчика все в порядке. Не переживайте за него. И вот еще… старайтесь не очень спешить. Делайте все медленно и обдуманно. Не бегите никуда.

М. (раздраженно): Я все-таки вас не понимаю.

В.А. (грустно): Я сам мало что понимаю.

Эту женщину Вениамин Алексеевич больше никогда не видел. Возможно, она, как и многие другие посетители, сочла Редина некомпетентным и обратилась к другому специалисту. А может быть, у мальчика прекратились кошмары, и мамаша успокоилась. Вениамину Алексеевичу очень хотелось думать, что так и случилось. Но что-то подсказывало ему, что его надежде сбыться не суждено.

***

С тех пор, как в жизни Саши стали происходить неприятности, отношение окружающих к ней изменилось. До этого она была обычным ребенком из среднестатистической семьи. Теперь, окруженная странными обстоятельствами, она стала не такой, как все, а «девочкой с прибабахом». Дружить с человеком, притягивающем к себе несчастья, сложно и неинтересно; любить такого человека можно только глубоко и искренне, без примеси эгоизма, а это мало кому удается.

Чем старше становилась Саша, чем более мудреные испытания выпадали на ее долю, тем меньше подруг и молодых людей оставалось вокруг нее – кому нужны знакомые с проблемами! Пусть даже она сама разбирается со своими делами, так ведь по долгу дружбы следует несчастным помогать, а это накладывает определенные обязательства. Ну ее, такую дружбу, сплошные проблемы и никакого удовольствия! Не будем спешить обвинять молодежь в потребительском отношении к близким – в таком подходе есть рациональное зерно, пусть и не совсем благородное. Действительно, куда приятнее иметь дело с богатыми и здоровыми.

Мама Татьяна Ивановна, как и следовало ожидать, оказалась практически единственной, кого несчастья дочери не отпугнули, а наоборот, еще больше к ней привязали; каждый раз, когда над головой Саши сгущались тучи, любящая родительница делала стойку и бросалась на помощь. Помощь часто была чисто номинальной и заключалась в основном в причитаниях и бестолковой суете, но все равно доказывала, что Татьяна Ивановна – самоотверженная и преданная мать. К слову сказать, мамино участие Сашу всегда смущало и напрягало: девочка чувствовала, что является причиной расстройства близких людей и переживала еще больше. Впрочем, мама быстро успокаивалась и приходила в себя после очередного фокуса судьбы. Оптимистка по натуре, она уверяла всех окружающих и саму себя, что это – случайность, нелепое стечение обстоятельств, которое гарантирует спокойную и безоблачную дальнейшую жизнь, поскольку запас неприятностей, отведенных на Сашину долю, уже исчерпан. Увы, мама всегда ошибалась! Источник бед ее дочери не только не иссякал, но бил фонтаном.

Еще сложнее сложились отношения с отцом. До того, как она стала неудачницей, Саша была очень привязана к папе. Она знала, что он гордится своей дочерью и изо всех сил старалась оправдать его надежды. Девочка с удовольствием радовала его хорошими отметками, стремилась добиться успехов в спорте только потому, что папе хотелось, чтобы она была спортсменкой. Она читала именно те книги, которые можно было обсудить с отцом, и дружила с теми ребятами, которых он одобрял. Словом, Саша была почтительной дочерью, и пока она делала успехи в своей еще маленькой жизни, отец любил ее.

Ей пришлось отказаться от маленьких девчачьих радостей, вроде альбомов, раскрашенных сердечками и общения в социальных сетях: папа считал это верхом глупости и пошлости. Раз, заглянув через Сашино плечо в экран компьютера, он скорчил презрительную гримасу и нарочито громко прочитал статус одной из подружек: «Меня трудно найти, но легко потерять». Антон Петрович немедленно поинтересовался: «Это про носки?» и, не удовлетворившись насмешкой, продолжил чтение собственной характеристики юной покорительницы мужских сердец: «Попробуй меня удержать!» Видимо, девочка давно и безуспешно грезила о лаврах роковой недоступной красавицы. Глупо, конечно, Саша понимала, но относилась снисходительно, пока папа одной фразой не поставил точку: «Ну да, неудержимая, как понос». А потом вынес приговор, не подлежащий обжалованию: «Заниматься такой ерундой могут только пустышки, тупые как пробки. Я буду очень разочарован, если моя дочь окажется среди них. Ты поняла?»

Конечно, Саша поняла. Разве можно было после такого комментария опуститься до того, чтобы шушукаться с девчонками о пустяках, обсуждать мальчиков или слушать сентиментальные песенки про несчастную любовь? Все это было стыдно, низко и недостойно для дочери Антона Петровича. Таким образом, девчоночьи глупости и романтическая восторженность прошли мимо Саши, равно как и детские мимолетные влюбленности, которые сознательно и целенаправленно душились на корню, чтобы не опозориться в глазах высшего судьи. В некотором смысле Саша эмоционально застряла в раннем детстве, когда не было ничего страшнее, чем потерять любовь родителей, для нее в первую очередь – папы.

Постепенно открывшееся новое обстоятельство – а именно колоссальная Сашина невезучесть – задело отца глубоко и всерьез. Поначалу он переживал и сочувствовал, пытался помочь и разобраться. Когда практический подход к делу ничего не дал, он начал злиться. Простейший способ, уже найденный Сашей и ее мамой – смириться и принять все как должное – давался ему нелегко. Почему у его дочери все время проблемы? С какой стати она вечно попадает в какие-то переделки? Что она, хуже других?

Конечно, отец боролся за дочь и всячески пытался ей помочь. И тогда, когда она, едва встав на горные лыжи, упала и растянула ногу – причем так сильно, что несколько дней не могла ходить. И тогда, когда у нового велосипеда лопнула цепь на ходу – Саша перелетела через голову и чудом осталась жива. И тогда, когда ее во дворе покусала неизвестная собака, и пришлось делать уколы от бешенства. Отец исправно и заботливо сопровождал дочь в поликлинику на прививки, только был задумчив и отстранен. И Саша понимала – он ее стесняется. Примерно так некоторые отцы относятся к своим детям-инвалидам – с жалостью, но с долей брезгливости и недоумения: как мог нормальный и здоровый человек дать неполноценное потомство? Это клеймо на всю жизнь, свидетельство собственной беспомощности и скрытых недостатков. Действительно, зачем Сашиному отцу, состоявшемуся и успешному, неудачный ребенок? Интуитивно девушка чувствовала, что папа пытается отгородиться от вечно проблемной дочери. Он боялся. Боялся проблем и забот и, возможно, испытывал чувство неловкости. А один раз сказал: «Что же ты, Сашка, какая-то у меня получилась… неудачница. Вечно во что-то вляпаешься».

Возможно, дочь могла бы возразить папе. Например, сказать, что у других родителей тоже полно проблем из-за детей. Что ее ровесники тоже попадают в неприятные ситуации, ломают руки и ноги, а иногда даже получают сотрясение мозга. Что вообще в жизни куча неожиданностей, и никогда нельзя знать заранее, что с тобой произойдет…

Но Саша отцу не возражала и страдала молча. Она чувствовала – он прав. С ней что-то не так. Нечто странное, необычное переменило ее судьбу, и теперь этот Дамоклов меч будет висеть над ней до самой смерти. Неудачница.

***

Решение поступать в медицинский созрело задолго до того, как Карина закончила школу. Вероятнее всего, здесь сыграли свою роль неустанные переживания по поводу самых разных Мишкиных болячек: дисбактериоз кишечника, диатез, переходящий в атопический дерматит, пупочная грыжа и мокнущая экзема. С точки зрения здоровья Миша был не подарок (что в наше время скорее норма, чем отклонение), и намучились с ним родители изрядно. Без Карининой помощи маме пришлось бы совсем трудно, но, к счастью, дочь всегда была рядом, на подхвате, готовая и в поликлинику проводить, и лекарство дать, и ночью у кроватки подежурить. Все-таки хорошая разница между детьми – десять лет: у старшего нет уже глупой ревности к младшему, нет обид на родителей, переключивших свое внимание на младенца, а есть одно общее и главное дело, которое делается совместно и согласованно. Именно тогда, живя в постоянной тревоге о Мишином здоровье, мама и Карина особенно сблизились, ведь главные заботы легли на их плечи, в то время как дядя Дима занимался материальной стороной вопроса.

Решал он эту проблему, надо сказать, весьма удачно. Стоматология – область, востребованная всегда и везде и нужная всем, а уж установка зубных протезов пользуется особенной популярностью. Руки у дяди Димы были золотые, и клиенты шли в его маленькую частную клинику неиссякаемым потоком. Свою работу дядя Дима любил и называл ювелирной, признавался, что самая большая радость для него – видеть благодарные и эстетически безупречные улыбки своих пациентов.

Желание приемной дочери сделать карьеру в медицине он воспринял с энтузиазмом и горячо поддержал; немного расстроился, правда, узнав, что стоматологическое поприще ее не привлекает (по мнению дяди Димы, у Карины были сильные четкие руки потенциального дантиста), но, в конце концов, педиатрия – специальность достойная и благородная. Преисполненный рвения, дядя Дима начал активные переговоры с коллегами из медицинского института и занялся устройством студенческой судьбы Карины задолго до окончания школы.

Карина штудировала анатомию и биологию, заставила все полки медицинскими атласами и параллельно с занятиями в школе училась на курсах медсестер, чтобы к моменту поступления уже иметь свидетельство по профилю. Все складывалось удачно и правильно: Миша подрастал, к трем годам выровнявшись, наконец, со здоровьем; Карина училась и купалась в семейной любви; бабушка с дедушкой копались на грядках, а мама с дядей Димой строили дом для их большой семьи – грандиозный, двухэтажный, с большой верандой, сауной и гаражом. Это было счастье. На него было отпущено семь лет.

Период «после» закончился в жизни Карины, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Вернее, закончилась ее жизнь. Не физически, конечно, но духовно и эмоционально, потому что этап, который наступил потом, вообще никак нельзя назвать. Она так и думала: «никакая жизнь», «жизнь нигде и никак». Началась новая странная жизнь со встречи с Ним. Со встречи, которой могло бы и не быть, если бы их семья оказалась в тот день в другом месте. Или в том же месте, но в другое время. На полчаса позже или раньше. Даже на пять минут. На минуту. И ничего бы не произошло.

После роковой встречи интересы Карины сузились до предела, граничащего с патологией, а мысли текли, как правило, по двум направлениям: размышления о Нем и о странном стечении обстоятельств. Было ли это происшествие запланировано судьбой? Было ли это нелепой случайностью, которой можно было избежать? Кто отвечает за построение цепочки связанных друг с другом обстоятельств, которые в конце концов привели их семью к полному краху? И, наконец, в чем кроется первопричина нынешней плачевной ситуации? Этот вопрос – о причине – волновал девушку больше всего, даже сильнее, чем последствия. А они были печальны.

Из-за произошедшего несчастного случая дядя Дима не смог больше работать – плохо сросшаяся локтевая кость давала о себе знать: при трясущихся руках невозможно добиться точности движений, так необходимой в его профессии. Грудная клетка, восстановленная после множества операций, вроде бы пришла в норму, но периодические боли остались, регулярно напоминая о роковом происшествии. Врачи утверждали, что дяде Диме крупно повезло: при ударе такой силы, направленном точно в сердце, он должен был умереть на месте. Надо радоваться, что его здоровый и тренированный организм смог выдержать то, что мгновенно убило бы практически любого мужчину, не говоря уж о женщине или ребенке. Еще один повод для радости, по словам медиков, состоял в том, что сломавшиеся ребра не повредили внутренние органы, как это обычно бывает. Словом, дядя Дима оказался счастливчиком и мог считать себя заново родившимся, хоть и покалеченным, хоть с уродливым шрамом через всю грудь, оставленным безжалостными хирургами при попытках совместить осколки раскрошившихся ребер. С трудно выхлопотанной инвалидностью второй группы, дядя Дима все равно оставался живым, он мог со временем прийти в норму и найти новую, не требующую физических усилий и точности в движениях работу, он мог еще радоваться жизни и растить детей.