Весна и нет войны

Самолёт летел очень низко; вот мелькнула кабина, хмурое лицо летчика в шлеме. К счастью, стрелять он не стал: очевидно, торопился догнать своих.

Паровоз дал гудок. Люди поднимались с земли, отряхивались. Только Кира по-прежнему стояла неподвижно.

Кряхтя и чертыхаясь, встала и Сима.

–Ничего-ничего,-утешала она Киру, попутно пытаясь сдвинуть девушку с места.– Приедем, обогреемся, обсушимся.

В теплушке было почти так же холодно, как и снаружи. Через четыре высоко расположенных стальных окошка в вагон лился холодный воздух, смешанный с паровозной гарью. Освещение предусмотрено не было, и потому в вагоне царил полумрак. Печка едва теплилась.

Кира с Симой еле отыскали своё место, с облегчением плюхнулись на деревянную скамью, и поезд покатил дальше.

–Эх, жаль, в туалет не успели!– рявкнула на весь вагон Сима.

Кира покраснела.

«Удобств» тоже не было, и потому на остановках из теплушек вываливалась взъерошенная масса людей с выпученными глазами и , никого не стесняясь, присаживалась тут же, у железнодорожной насыпи.

Проплыла за окошком платформа, на которой стояли танки, зачехленные пушки и цистерны с надписями «Огнеопасно», «С горок не толкать!»

Потом показались свежие воронки, трупы людей, лошадей, плачущие женщины. Тут же застыли разбитые повозки с домашним скарбом; лежали на земле, будто вывернутые каким-то великаном, телеграфные столбы.

Сима что-то говорила о молоке и яйцах, которыми можно разжиться в деревне, а Кира все хотела ей сказать, что едет на станцию «Фабрика» вовсе не за молоком и яйцами, но колеса поезда так усыпляюще стучали, что Кира закрыла глаза и перенеслась далеко -далеко…

***

И в сестринской, и на посту, и в ординаторской весь день только и было разговоров, что о новом хирурге. Ничего особенного не делая, он мгновенно очаровал все женскую половину отделения.

Впрочем, «половину»– слишком громко сказано. Собственно, мужчин на этаже было всего трое и самому молодому из них, Петру Сергеевичу, было уже сильно за пятьдесят.

Аля улыбнулась, вспомнив, как ее напарница, неопрятная сорокалетняя толстуха, и думать забывшая о мужчинах лет сто назад, неожиданно устроила целый скандал, утверждая, что кто-то бессовестно спер её висевший в общем шкафу новый белый халат.

И она была не одинока: все женщины отделения, от санитарок до заведующей- строгой степенной Ангелины Павловны- вдруг принялись чистить перышки. На свет божий были извлечены старые пудреницы с изображениями изящных женских головок на крышках; помады всех цветов и оттенков, от кроваво-красного до нежно-розового, почти бесцветного; броши, заколки; на ножках мгновенно появились изящные туфельки на каблуках вместо разношенных тапочек. Теперь зашедшему в ординаторскую или сестринскую могло почудиться, что он попал в парикмахерскую или салон красоты.

А уж что началось, когда выяснилось, что новый врач не женат! Суматоха удвоилась, удесятерилась и, наконец, достигла апогея. Больные были забыты. Тщетно пролившая сладкий липкий компот старуха из десятой палаты носилась по этажу в поисках санитарок; она могла бы пролить все остальные тридцать порций и добавить к ним картофельное пюре с супом- никто бы и не обратил внимания.

Аля усмехнулась. И почему врачи пользуются таким успехом у женщин? Особенно врачи-хирурги. Наверное, оттого, что возможность распоряжаться человеческой жизнью делает их сродни всемогущим богам.

На балкон дома напротив вышла старушка, зябко кутавшаяся в клетчатый плед. Вокруг её ног умильно крутился кот.

Старушка недовольно посмотрела на затянутое темными тучами небо и взяла в руки фикус, намереваясь, очевидно, отнести домочадца в теплую комнату. Ей мешал кот, подобострастно заглядывавший в глаза и тершийся о ноги, едва не обвивая их длинным, пушистым хвостом.

– Ну и нахал!– неожиданно раздался мужской голос.

Аля вздрогнула и оглянулась: кто это еще посмел вторгнуться в её секретное царство?

Позади, улыбаясь, стоял тот самый новый хирург.

***

Не оставь меня,

Тебя я умоляю.

Вернись в Сорренто,

Любовь моя…

Вика снова и снова прослушивала запись интервью.

Как наяву девушка видела центральную улицу села с мечетью, саманные стены домов, плетни из виноградной лозы и машину ГАЗ с установленным на ней ДШК- крупнокалиберным пулеметом.

В звуки очередей вплеталась музыка, игравшая в комнате.

Видишь, море как живое

Серебрится под луною…

Олег прорезал в плетне лаз и собровцы бросились к дому, откуда велся огонь.

Льнет к ногам твоим волною,

Словно хочет удержать…

Олег бросил гранату.

После взрыва они вышибли дверь и очутились в задымленных комнатах. В одной из них на полу сидел окровавленный чернявый мужчина, поднявший руки над головой.

–Я заложник!

– Ага! – скептически буркнул Олег.

И сады листвой зелёной

Тянутся к тебе влюбленно…

Надо было двигаться к окраине села, откуда велся минометный огонь.

Внезапно сзади, совсем рядом, раздался взрыв, и Олег почувствовал, как летит вперед. Уши будто заложило ватой, голова загудела. Выстрелы как будто стихли. Неужели бой кончился? Но почему тогда он видит яркие вспышки, и все куда-то бегут?

Манит все тебя остаться

Каждый взгляд и каждый звук…

Слух постепенно возвращался, и Олег стал уже различать выстрелы и крики. Вместе со всеми он машинально куда-то бежал; потом, когда застрочил ДШК, плюхнулся на замороженный навоз на чьем-то скотном дворе.

Но ты едешь, забывая,

Смыслом жизни окрыляя…