Оценить:
 Рейтинг: 0

Время освежающего дождя

<< 1 ... 76 77 78 79 80 81 82 83 >>
На страницу:
80 из 83
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Предрассветный туман сползал с Черной скалы. Зыбкие седые пряди легли на плечи Шадимана.

В замок возвращался он не спеша, как с прогулки, не прячась и не всматриваясь в даль.

Замерла Марабда, в смертельном испуге ждали слуги, но Шадиман ни на кого не взглянул. Он даже прошел мимо истерзанного, в кровоподтеках и синяках, Раждена, пытавшегося что-то ему рассказать. Торопливо вошел в покои и внезапно приказал чубукчи выбросить лимонное дерево на задний двор. Он сам поставил на место, где стояло деревцо, низенький столик с шахматной доской. Затем, опустившись в кресло, принялся сам с собой играть в «сто забот», стараясь проникнуть в сложные ходы жизни.

Замолкли пандуристы, утихли песни, оборвался смех, Метехи погрузился в тишину.

В покоях, где некогда Тэкле пленяла Луарсаба звуками чонгури, договариваются Моурави с царем Имерети, владетелями Гурии, Самегрело, Абхазети.

Крепко закрыты двери, вдоль наружных стен Димитрий расставил ностевцев, личную охрану Моурави, а у главного входа застыл Эрасти.

Возле Моурави Даутбек, Ростом, Дато – зорко поглядывают на окна, прислушиваются к шорохам. Нет, тихо! Не подслушивают лазутчики, не любопытствуют князья.

И все же говорили приглушенно, и от этого каждое слово приобретало особое значение. Вырешено многое, предел желаний иверийских царей «от Никопсы до Дербента» – уже казался недостаточным: Трапезунд, Эрзурум, Ереван, Казвин, Ширван-Шеки, туда, в глубь Ирана, в глубь Турции… А потом! Потом, наподобие Китая, возвести вокруг грузинских царств великую каменную стену в сорок пять аршин высоты и пять ширины и раз навсегда покончить с магометанской опасностью.

За горами тушин, абхазцев, за высотами Дарьяла цепью протянуть грозные крепости с пушками на башнях, с пищалями на выступах – огненного боя будет много. В Носте уже создается амкарство пушкарей, ностевцы рыщут в поисках взрывчатого песка. В Русию он, Моурави, пошлет верных людей с просьбой прислать мастеров пушечного дела и пищального, а также отправит способных амкаров познать это наиважнейшее для грузинского войска дело… А за море поедут послы укрощать Стамбул. Пусть владетели готовятся к большой войне, доспехи, бурки, седла, зерно, вино надо положить в запас на пять лет, ибо, когда от каждого дыма уйдут молодые воины, трудно будет содержать постоянные дружины в довольстве на виду у врага.

После поражения магометанского мира и утверждения новых отвоеванных границ не придется Имерети, как теперь, украдкой, опасаясь турок, добывать в своих горах серебро и камни; не придется Самегрело из-за страха перед вторжением турок, жаждущих золота, оставлять в бездействии свои рудники и этим лишать себя обогащения; не придется Абхазети укрывать в пещерах серебро, свинец и розовую пальму.

Долго еще развивал Моурави величественные замыслы перед потрясенными владетелями. Будущее манило и восхищало. Моурави добился согласия на подготовку к «большой войне», определил срок в два года. И никто не возражал, когда он потребовал присылки в Картли в течение шести месяцев, для слияния с постоянным войском, от Имерети двух тысяч конников, от Гурии и Абхазети по тысяче, а – к гордости Левана – от Самегрело трех тысяч.

Решено очередных сменять ежегодно, после каждого Жатвенного месяца.

Еще о многом заманчивом говорили пять правителей. Затем клятвенно скрестили мечи и рыцарским словом обещали быть верными союзу и хранить все до времени в тайне.

Заканчивая совет, Моурави объявил, что отцы церкви постановили венчать на объединенное царство Теймураза Кахетинского. Владетели поздравили Моурави с удачным завершением кахетино-картлийского бесцарствия.

Пышно проводил Тбилиси царственных гостей. Под звон колоколов попрощались с ними молодожены, отправляясь в замки Мухран-батони и Эристави Ксанского.

Кончались празднества, наступало суровое время воина, купца и амкара.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Весна ворвалась неожиданно. В первый день февраля удод прокричал призыв. Старики говорили: «Совсем как пятьдесят лет назад, когда османы пленили Симона Первого. Встали люди, а вместо снега – белые розы на кустах».

Жадно прильнула Хорешани к фиалкам – вестникам возрождения любви и солнца. Для нее Дато собрал их в мцхетском лесу. Вместе с цветами вошла в дом радость: Дато вернулся невредимым из путешествия в Гонио. Больше незачем будет скакать в это опасное, кишащее башибузуками место: царь Теймураз согласился на все условия Георгия Саакадзе. Когда Дато привез после второго посещения Гонио ответ Теймураза, Саакадзе не совсем остался доволен туманными обещаниями. Семейные празднества и переговоры с владетелями затянули соглашение с Теймуразом. Но никакие события не могли повлиять на решение Саакадзе добиться от царя клятвенных заверений.

Нетерпение гнало в Тбилиси советников кахетинского царя. Но сколько ни убеждал Вачнадзе, сколько ни клялся Андроникашвили, сколько ни ручался и ни упрашивал митрополит Никифор, – Саакадзе твердо заявил: «Пока царь Багратид Теймураз Первый не поклянется в церкви не нарушать установленной военной и торговой жизни в Кахети-Картли – воцарение не свершится».

В третий раз Дато и Гиви тайно выехали в Гонио. Наконец в присутствии всего двора, в каменной церковке над ревущим Чорохом, Дато Кавтарадзе, посланник Великого Моурави, объединителя двух царств, принял клятву царя Кахети Теймураза Багратида. Священник переписал клятву на пергамент, подпись царя скрепил митрополит.

Конечно, не очень верил Саакадзе таким клятвам, но все же это лучше, чем воздушные слова.

Предстояло еще одно тяжелое дело. Пора намекнуть Кайхосро о своевременности его отречения. Мдиванбеги, да и князья, догадывались о разговорах правителя с Моурави, но доколе ждать?

Не особенно охотно в это утро въехал Моурави в Метехский замок. К счастью, старый Мухран-батони отсутствовал. Саакадзе осторожно заявил, что скоро может настать долгожданный час заветного желания благородного Кайхосро: Теймураз, увы, возвращается в Кахети, и поскольку Картли и Кахети объединены, церковь желает венчать царя во Мцхета сразу на оба царства.

Кайхосро повеселел. Радуясь отъезду деда, он объявил в Метехи католикосу о своем намерении отречься от картлийского престоле в пользу царя Теймураза.

Зазвонили колокола. Кар… тли… я… Кар… тли… я… – отзванивала Анчисхатская церковь.

Эгрэ… ихо… эгрэ… ари… Эгрэ… ихо… эгрэ… ари… – гудел Сионский собор.

Велит… менее… менее… велит, гамарджвебит… менее… велит… – заливалась Метехская церковь.

В церквах и храмах священники в торжественном облачении оповестили народ о воле высокочтимого правителя Картли… Зашумел майдан…

Крыши запестрели женщинами. «Вай ме! Вай ме!» – плакали, причитали и жадно ловили взлетающие слова. Шныряли нищие, водоносы, глашатаи. Кто-то поспешно загонял в караван-сарай верблюдов. Какой-то глехи, стоя на арбе, остервенело гнал буйволов. Не оглядываясь, мчались конные гзири. «Куда? Зачем? Вай ме! Вай ме!» Улицы заливал взбудораженный народ.

– Что? Что случилось?

– Це… це… це! Почему?

– Охо-хо! Кто допустил? Кто позволил?

Совсем неожиданно, ранним теплым утром, когда с гор буйно неслись растаявшие снега, к дому Саакадзе подъехали пшавы, хевсуры, тушины, мтиульцы и, к общему удивлению, двалетцы. На боевых проволочных кольчугах мерцало старинное оружие, на рукоятках прямых мечей торчали орлиные головы, и сами витязи, как чоухские орлы, глядели из-под железных сеток. Под горскими седлами пестрели желтые и синие войлоки.

На большом дворе Саакадзе стало тесно. Молодые сопровождали старших. Но в комнату приветствий вошли только старейшие: Хомезура из Шатиля, Батур с Бочорма-горы, Гиорги из аула Салугардан и от Тушети – Анта Девдрис.

Когда, по обычаю, Саакадзе выслушал и ответил, как здоровье его семьи, домочадцев и скота, и сам озабоченно справился о здоровье их семьи, домочадцев и скота, он радушно указал им на почетные места.

Важно рассевшись, горцы выжидательно смотрели на Саакадзе. До пиршества в честь посещения дорогих его сердцу витязей он предложил побеседовать о предстоящих переменах в Картли. Но «старец ущелья» Хомезура, герой Марткоби, выступил вперед, слегка выставил правую ногу и, заложив за пояс указательный палец, красочно заговорил о заслугах Моурави, о любви к нему народа, о радости сражаться под его знаменем и о преданности ему всех горских племен, доказательством чему их приезд. Говорил пшавский хевисбери Батур. Последним повел речь Анта Девдрис. Приведя ясные доводы, Анта уверял, что только он, Георгий Саакадзе, может поднять царство до вершин облаков, только он знает, как сделать народ счастливым. Он убеждал: опасно передать сейчас другому царство, – еще не совсем окрепло после потрясений. Вот почему во всех обществах деканозы вынесли священные знамена и сосуды, над которыми прозвучала народная воля поручить им, хевисбери гор и ущелий, просить Великого Моурави возложить на себя грузинскую корону… И если нужно будет подкрепить такое решение силой мечей, то горцы спустятся лавиной, и тогда пусть кто-либо отважится помешать желанию хевсуров, пшавов, тушин, мтиульцев и двалетцев.

Еще долго старейшие убеждали Саакадзе. Проникновенно говорил двалетец: напомнив о справедливом гневе Моурави, восхитился его рыцарским отношением к двали, неповинным в честолюбивых затеях своих тавади… Вот почему двалетцы просят Георгия из Носте стать основоположником династии Саакадзе…

Молча выслушал Саакадзе хозяев гор. Быть может, на какое-то мгновение мелькнула острая мысль: «Не правы ли умудренные жизнью высот вершители судеб горцев? Зачем отдаю в чужие руки святое дело, завоеванное кровью тысяч? Моей кровью!.. Кто, кроме меня, сумеет довести до победоносного завершения задуманное мною?» Но молния сверкнула и погасла. Глухим громом отдавались слова Моурави:

– Друзья мои, дорогие горцы, сколь радостны мне ваши речи! Не потому, что ласкают мой слух они, а потому, что ваша крепкая вера в Моурави сулит прочную боевую дружбу… Было время, когда церковь была готова венчать меня на царство, – ведь я спас от осквернения христов дом. Было время, когда смертельно испуганные князья раболепно преподнесли бы мне царский венец. Я это видел и не соблазнился. Не царем, а объединителем желаю я прославиться, не властелином, а другом народа хочу прослыть, не строптивцем, а мудрым советником царя надеюсь стать, воином, оберегающим своею грудью любимое отечество. И таким я буду, пока рука моя держит меч, пока слово мое сумеет убеждать! Нет, не за царским венцом, не за почестями и богатством гонял я коня через бранное поле, затянутое кровавым туманом… О величии родины мои помыслы, и ей клянусь в сыновней верности. Нет, не пристало мне снимать с Багратиони многовековый венец. Народ Картли указал мне дорогу, и какие бы крутизны ни предстали на моем пути, я пойду до конца… Я, Георгий Саакадзе, – лишь «первый обязанный перед Родиной».

С глубоким уважением взирали старейшие на Великого Моурави. Кто из князей отказался бы? Только теперь они оценили обращение его к ним за воинской помощью. Анта Девдрис гордился дружбой с богатырем воли и мысли. Он, Анта, больше не настаивал, ибо знал – это ни к чему. Но остальные хевисбери еще пробовали убеждать, уговаривать.

Моурави поднялся и дружески просил оказать честь его скатерти.

До поздних огней, зажженных в оленьих рогах, длилась кунацкая еда. Несмотря на обилие съеденного и выпитого, никто не отяжелел мыслью, – слишком необычно было время.

Саакадзе воспользовался случаем еще теснее сблизиться с этими суровыми воинами, поклоняющимися чистому огню и владеющими волей гор. Он просил их остаться погостить в его доме, побывать на Дигомском поле, присмотреться к обновленному Тбилиси…

Шепчутся в Тбилиси, изумляются, не верят. «Что делать? Радоваться или горевать? Что будет? Что будет?» Амкары, купцы совещались с Даутбеком, Ростомом. «Барсы» советовали отправиться со знаменами в Метехи – просить правителя не бросать царства. Пусть все тбилисцы умоляют благородного правителя.

Примчались из Мухрани дед, дядя, братья родные и двоюродные… Все было кончено: Мухран-батони обратно слова не берут…

В палату мдиванбегов, совещающихся четвертый день, пошел старый Мухран-батони. Он с достоинством напомнил, что князья трижды жаловали в его владение просить Кайхосро на царствование, он, глава фамилии Мухран-батони, не соглашался на их просьбы, но надо было помочь Картли. И он, верный сын царства, согласился отдать внука на мученичество, благоразумно отказав в венчании на царство и говоря, что если за три года не явится законный царь, то Кайхосро возложит на себя венец. Благодарение богу, законный царь из династии Багратидов-Багратиони пожелал вернуться на свое царство, а Кахети и Картли сейчас едины. Пусть же создатель благословит путь богоравного…

Но чей плач и мольба перехлестывают через высокие стены Метехи? Почему амкары, купцы со знаменами толпятся у моста? Откуда столько народа на улочках?

«Барсы» радовались: им удалось устроить лестный для фамилии Мухран-батони народный плач.

Моурави приказал открыть ворота. В царский замок хлынул народ. Во главе фамилии, придворных, князей на площадку башни вышел правитель Кайхосро.

<< 1 ... 76 77 78 79 80 81 82 83 >>
На страницу:
80 из 83