Пока заходит солнце. Сборник рассказов

Через 50 лет ученые презентовали прибор под кодовым названием "Блок", искусственно выращиваемый в коре головного мозга человека, он вел счет потока слов. Контроль блока распространялся как на произнесенные, так и написанные словоединицы.

Конечно не сразу, но человечество стало бережнее относиться к тому, что говорит. Исчезли многочисленные религиозные секты, СМИ перестали наполнять своё вещание слухами, люди перестали друг друга обманывать.

Естественно, не каждому с рождения давалось одинаковое количество возможных словоформ. Обязательное внутриутробное сканирование плода проводилось не только для того, чтобы контролировать здоровье малыша, но и для просчета возможных вариантов развития личности.

Ученому, врачу, писателю полагалось на порядок больше единиц слов, чем обычному водителю, но тоже – в зависимости от степени врожденного таланта: если человек за всю жизнь способен создать один роман, состоящий только из 80 000 слов, зачем при рождении давать ему 3 000 000? Вроде бы и не жалко, но история развития человечества, наполненная кровопролитными конфликтами, неоднократно доказывала, как далеко может завести пустое словоблудие.

Диалог, как форма поиска истины, утратила свою роль еще в середине XXII века, когда все споры, так или иначе, сводились всего к двум фразам – "Дурак!" и "Сам дурак!".

Таким образом, человек, вместе с отказом от использования лишних слов, лишал себя и многих проблем.

Мне, можно сказать, повезло: меня ждала судьба писателя, поэтому лимит слов был отличным – 10 000 000 на написание книг, рассказов и эссе и 5 000 000 на повседневную речь.

Слова я использовал умело, играя с образом и настроением, мог передать грандиозную идею всего в паре предложений. Но всё же учёные, должно быть, что-то напутали, потому как к 30 годам было опубликовано 3 моих романа, 15 повестей и более десятка рассказов, не считая различных набросков, общим лимитов на 11 458 305 слов.

Я был уже в конце творческого пути: у меня оставалось всего 3 541 695 слов на повседневное общение, но я не унывал – писательский талант не позволял транжирить оставшиеся слова впустую.

И я никогда не задумывался о том, что бывает, если человек тратит весь свой лимит.

– Что это значит?

В теории: когда человек становится обузой для общества, израсходовав весь свой лимит, его чип отключается, нарушая тем самым работу мозга. Человек умирает.

Сухой, как наждак, голос врача прошёлся по моим нервам. Вжик.

Вы сказали в теории? – я уцепился за последнюю надежду.

Он кивнул.

– На практике всё сложнее. Такое действие чипа на последней Конвенции по защите прав человека было признано не гуманным… Хотя в мире уже давно не было зафиксировано смертей по причине окончания лимита. У многих даже остаётся, – задумчиво добавил доктор.

– Так её можно спасти?

– Теоретически, можно. Проблема в том, что я не знаю как…

***

–Как дела? – рука Софии была теплой и сухой.

Она приоткрыла веки и слабо улыбнулась.

"Прости" – сказали её глаза.

"Ну что ты" – ответили мои.

Нам пришлось научиться понимать друг друга без слов.

Я прикрыл на секунду веки:

"Я понимаю, ты не могла поступить иначе. Эти бедные сироты…"

Её ресницы затрепетали. Блеснули капельки слёз.

Тогда, пару месяцев назад, я не придал особого значения тому, что София пришла с работы расстроенная и весь вечер молчала. Но когда такие вечера стали повторяться, я обеспокоился.

Оказалось, жене по работе пришлось посетить в составе делегации один из детских домов.

София занималась научными исследованиями в Первом центре биорегенерирующих технологий и, казалось бы, какие отношения могут связывать Центр и детский дом… но начальству вопросов задавать не принято.

Это место произвело на мою жену гнетущее впечатление. Нет, персонал детдома исправно выполнял свои функции: дети были хорошо одеты, отлично накормлены, но при этом совершенно не умели разговаривать – все свои надобности объясняли с помощью жестов и звуков.

Сперва София предположила, что дети – немые; правда оказалась намного печальнее: с ними просто никогда никто не разговаривал. Они вели себя как маленькие зверки, общаясь на только им понятном языке, а при звуке голоса – пугались и пытались убеждать.

Я помню, лет пять-шесть назад, была предложена социальная программа, направленная на адаптацию брошенных детей к реальному миру. Но тогда мало кто захотел жертвовать своими словоединицами на благо общества: еще не известно, вырастут ли их этих детей полезные члены общества – отказных детей не сканировали на определение возможных вариантов развития личности.

После обширной рекламной кампании всё сошло на "нет" и забылось…

Но если закрыть глаза – проблема не исчезнет.

София начала посещать этот детдом: она читала детям сказки, учила говорить, писать и считать… Наверное, она была единственным человеком, кто видел в этих детях прежде всего тоже людей, а не биологический мусор.

Благими намерениями вымощена дорога в ад.

Мы с Софией оказались в аду.

– Мне пора, – прошептал я, прикасаясь губами к солоноватой щеке.

***

– Господин Холодов, отойдите от окна.

Я вздрогнул и обернулся. В дверях квартиры стоял человек в серой куртке, одну руку он держал в кармане.

Сигнализация не сработала, удивился я, но от окна отошел.

– Я пришел поговорить.

Значит, не сигнализация…

Не глядя на незваного гостя, я сел на мягкий диван. Человек в куртке обошел стеклянный столик с бронзовыми львиными лапами (Софии он очень нравился) и присел на кресло напротив меня.

– Я думал, вы старше, – произнес он и вытащил руку из кармана вместе с продолговатым прибором.

То, что это не оружие, я понял сразу и слегка успокоился. По-видимому, убивать меня гость не собирался. По крайней мере – пока…

Тем временем человек нажал несколько кнопок на приборе. "Словосчёт" на запястье возмущённо пискнул и погас. Я удивлённо посмотрел на гостя.

– Я думал такие "глушители" не существуют.