Неведомый
Знал ли об этом император, когда подговаривал Абнера забрать сердце Норвола себе? Черная кровь, текущая в его жилах с той самой ночи, не давала собственному сердцу Абнера остановиться. И не позволит – до тех пор, пока его не заберут руки неведомого.
Только что-то он запаздывал на свидание.
Едва Абнер подумал об этом, как в его шатер, низко склонив голову, протиснулся один из гвардейцев. Мужчина снял шлем и выставил его перед собой, как будто пытался им защититься от Абнера. При виде короля, лежащего, будто живой труп на промокших от крови и гноя простынях, воин даже отступил назад. После покраснел и торопливо подошел ближе. Поклонился еще раз и зачем-то обернулся, хотя вслед за ним никто не зашел.
– Ну, – поторопил его Абнер, – что случилось? Уже светает?
– Нет… ваше величество. Но к вам прибыл… Просит принять его… Король Веребура. Дамадар Акорн. Он ждет снаружи, мы… Взяли его в плен, – последнюю фразу гвардеец произнес неуверенно. И Абнер невольно улыбнулся, представив, как они связывают руки свирепому горцу. – Прикажете его впустить?
– Да уж, почему бы и нет. Я вроде ничем особенным не занят. Приводите.
«Надо же! В плен. Самого Дамадара?» Абнер хотел удивиться, но боль вытесняла собой все остальные чувства и эмоции. Гвардеец, поклонившись, ушел, и Абнер поерзал на сбившихся вонючих простынях. Да, не в таком виде он мечтал предстать перед Дамадаром, но выбора нет. Абнер думал, что будет волноваться, но на деле не чувствовал ничего. Наверное, его слишком измучили страдания тела, чтобы осталось место для страданий душевных.
Дамадар предстал перед ним обычным стариком, пусть и гигантского роста, и с самодовольной ухмылкой на вытянутом обветренном лице. Он выглядел уставшим. От сражений, крови, от самой жизни. Та потрепала его не так, как Абнера, но тоже не обошла стороной, отсыпав немало страданий. Они оставили морщинистый след, сделали взгляд тусклым. Только волосы Дамадара, густые и рыжие, время пощадило.
Однако эпоха Дамадара тоже подходила к концу – тень смерти притаилась за плечом короля. Так странно. Они никогда не видели друг друга прежде, и все же Абнеру казалось, что встретил старого приятеля. Он не испытывал к Дамадару ненависти, да и тот, несмотря на свои хулительные письма, глядел на Абнера добродушно. И даже с сочувствием.
Гвардейцы, которые привели его, стояли по бокам и казались до смешного маленькими по сравнению с потомком великанов. Абнер мог поставить на кон что угодно: если бы Дамадар захотел, скрутил бы их обоих одной своей гигантской рукой.
– Извините, что не могу подобающе вас встретить. – Абнер повел в воздухе дрожащей забинтованной рукой. – Я несколько не в форме.
– Пустяки. Меня никогда не заботили ваши расшаркивания. У нас при дворе даже кланяться не принято. Достаточно и того, что вы не сняли мою голову – и на том спасибо.
В тишине было слышно потрескивание угольев, и Абнеру стало душно, как будто из легких разом вышел весь воздух. Дамадар пристально рассматривал его, жалкого калеку, остановил свой взгляд на короне и кашлянул.
– Думаю, вы, Дамадар, пришли просить не о своей казни. – Абнер улыбнулся, и Дамадар осклабился ему в ответ. – Чего же вам тогда надо? Не верю, что мои бойцы смогли так просто вас одолеть. Вы сами пришли в мой лагерь. Сами сдались в плен. Зачем?
– Вас предали. – Дамадар сказал это с удовольствием, словно эта новость согревала его всю стылую дорогу до королевского шатра. – Горт вам больше не принадлежит.
– Тит Дага вспомнил свои старые клятвы и вывесил воронью тряпку на стену?
– О нет, – горный король хмыкнул, – Помойный лорд здесь ни при чем. Он мертв, и его наместник, Джерди Той, решил, что это подходящий повод для предательства. Не так давно прибыл в наш лагерь и передал оба стяга – мегрийский и тацианский в наши руки. Горт снова пал.
«Горт не взять ничем, кроме предательства человеческой души».
Абнер замолчал, не зная, что ответить Дамадару. Тит мертв? Но как? И где же Рунд, которую он отправил к нему? Тоже умерла? Абнер снова вспомнил худую девочку, неуверенно семенившую в ряду с другими детьми. Слишком много вопросов – и ни одного ответа.
– Вы сказали, в ваш лагерь. В ваши руки. Что вы делаете здесь, в Шегеше? И почему Джерди отнес стяги именно вам? Насколько я помню, земли Веребура и без того велики, и Горт вас никогда не привлекал. Что же изменилось? Мне докладывали, будто крестьяне видели воскресшего Норвола верхом на лошади в сопровождении черных всадников. Я бы поверил, если бы не убил его – надежнее не бывает – много лет назад собственными руками.
Дамадар снова улыбнулся, и на этот раз лицо его приобрело зловещее выражение. Гвардейцы переминались с ноги на ногу и на всякий случай не отпускали рукояти своих мечей. Хотя справиться с Дамадаром им все равно было не под силу.
Впрочем, пока король Веребура не выказывал никакого желания убить Абнера.
– Вам докладывали верно. Вот только крестьяне – с перепугу или от скудоумия – поняли все не совсем правильно. Они видели Наита, но только не старшего. Младшего.
Тело мальчишки, привязанное к плоту, застряло в камышах, и понадобилось пять человек, чтобы вытащить мертвеца из воды. В остекленевших глазах отражалось небо, и Абнер лично стал свидетелем его сожжения. Не мог же пепел собраться вновь, чтобы превратиться в ворона.
– Но как… – Дамадар насмешливо хмыкнул, и Абнер ощутил себя дураком, каким и вправду был. «Бедный слепой король». Страх заворочался внутри, пробужденный словами Дамадара, и Абнер даже приподнялся на постели, превозмогая боль. – Чероги помогли ему. И ты – ты сам привел его на эту землю.
– Да, – не стал отрицать король. Он сказал это спокойно, как будто не видел смысла что-то утаивать. – Это сделал я.
– Но почему тогда ты здесь? – У Абнера голова пошла кругом от волнения. Столько новостей он уже не мог выдержать без настоя Мейджа, а тот, как назло, куда-то запропастился. В шатре разом стало темнее – даже у огня больше не получалось противостоять надвигающейся тьме.
– Я хочу передать его тебе, Абнер. – Дамадар сделал резкий шаг вперед, и гвардейцы запоздало и нелепо наставили на него клинки. Однако Дамадар не собирался нападать – только приблизил свое лицо к лицу Абнера и усмехнулся. – Если он заберет то, зачем пришел сюда, весь мир утонет в крови. Он ослеп от жажды власти и мести. И если магия вернется, никто его не остановит. Ни ты, ни я. На рассвете, когда Якоб прибудет сюда с моими людьми, они нападут на него и передадут тебе.
Очередное предательство. Абнер устало опустился на подушки. Это колесо из человеческого дерьма, вращаясь, всю жизнь засасывало его все глубже и глубже. Вероятно, ему не будет конца.
– Но что ты попросишь взамен, Дамадар? – Голос Абнера сипел, и звучал он жалко, как площадная побирушка. – Ведь не бывает так, чтобы кто-то помогал за простую благодарность. Тем более ты должен знать, что я и сам предатель. Многого просить и ожидать от меня глупо.
– О, – Дамадар выпрямился, – пустое. Я прошу у тебя всего лишь одного – чтобы больше ни один Стравой не показывал свой жалкий зад у подножия Великаньего хребта. Слышал, ты хотел вступить в сговор с Тремя сестрами, чтобы подавить Веребур. Этого ты тоже делать не будешь. Но главное, чего я хочу – мира. У меня есть сын. Смышленый парнишка. Я не хочу, чтобы он получил в наследство королевство сплошь из костей и праха. И я знаю, как справиться с твоим недугом. Чероги умеют лечить и не такое, уж поверь мне.
Абнер молчал долго, и все мысли его, прыгая с одной на другую, никак не позволяли дать верный ответ. Да и был ли он? Дамадар не торопил, только глядел, изредка моргая, и в его проницательном взгляде Абнеру чудился алчный огонек. Он то вспыхивал, то разгорался с новой силой.
Абнер приехал сюда с твердым намерением вернуть то, что когда-то украл. Спасти свою загубленную душу, выплатить долг совести. Но вдруг есть способ обойти это, найти другую дорогу? Остаться в живых? Абнер представил Брунну. И дочь, которая осталась там, в, казалось бы, другой, давно забытой жизни. Перед ними у Абнера тоже был долг, а долги надо отдавать сполна.
Но какой из них важнее?
«Мои сны всегда сбываются».
Но вдруг ведьма ошиблась?
– Я должен подумать, – наконец сказал он. Псы, на время затихшие, снова пробудились и начали прогрызать себе путь наружу, минуя все ухищрения Мейджа. – Я позову тебя, когда будет готов ответ.
Если Дамадар и удивился, услышав слова Абнера, то виду не подал. Только коротко, без издевки, поклонился и двинулся к выходу сам, без понукания. Однако у самого полога застыл и обернулся. Тени лихорадочно скользили по его лицу, свет от жаровни вспыхивал в огненных волосах. Дамадар казался богом огня, сошедшим с гор, чтобы спасти всех, кого мог.
Но так ли это было на самом деле?
– Только не затягивайте, ваше величество. До рассвета осталась всего пара часов. А время никогда не было на вашей стороне.
Глава 19
Пляска на костях
Кто-то сердобольный набросил на нее подбитый мехом плащ и обул, но северный холод трудно обмануть – стылый ветер пробирался под одежду, сжимал затекшие и распухшие руки в ледяных оковах. Обветренные губы едва шевелились. Но не беда – Рунд нечего было больше сказать.
В ушах шумело, а когда Изнанка снова призывала Рунд, голова полнилась голосами. Мгновения пробуждения длились недолго. Рунд снова и снова проваливалась в забытье. Сон стал бы спасением, если бы его не тревожили. Ошейник оттягивал шею, но видения не оставили Рунд – напротив, врывались в дрему, как непрошеные гости.
Кто-то приносил воду и еду, и Рунд просыпалась от того, что ее зубы стучали о края кружки или жевали сухой хлеб.
– Ты умрешь, – повторял голос, в котором не было заботы и жалости. Кому он принадлежал, Рунд не могла понять. Как только она пыталась рассмотреть лицо говорившего, тьма затягивала в новый круговорот дурного марева.
«Ты умрешь» – так говорили и призраки, тени, снующие в коридорах Горта. Кишки ненасытного черного чудовища принимали в себя десятки, сотни людей. Там, на обратной стороне мира, Рунд свободно передвигалась, невидимая и безымянная. Она вглядывалась в лицо каждого, кого вороны приводили на убой. Праздники – кровавое пиршество. Человеческая кровь – плата за знания, подаренные богами.
Были среди оракулов и полукровки. Они смотрели на мир разными глазами, один из которых всегда был зеленого цвета. А на своих мучителей – с благодарностью.
Люди покорно отдавали своих сыновей и дочерей, матерей и отцов. Несколько человеческих жизней в обмен на покой и достаток – невысокая цена.
Рунд не знала имен вороньих князей. Их забыли, стерли, сожгли вместе со страницами старых книг. Но здесь они были еще живы – смеялись, плакали, кричали. Горт сменил множество хозяев, и все они были разными – и одинаково жестокими. Уродливый костяной трон, который отыскал для себя в недрах горы Якоб, был старшим братом седалища вальравнов в Горте. Черепа стояли один на одном и равнодушно рассматривали сидящих у трона людей. Словно собак, их приковывали цепями, и они, как звери, жадно ели еду, которую подбирали с пола трясущимися тощими руками. Одежда висела на них лохмотьями, немытые волосы сбились в колтуны. Но глаза…
Рунд никогда не любила этот зал. Тит перенес туда большой стол, медвежьи шкуры и половину винного погреба. Пламя в огромном камине, прежде согревавшее воронов, лизало пятки пропойцы и предателя – так звали за спиной отца те, кто кланялся перед его лицом.
Дурная кровь. И она была ее семенем.
Черное знамя сорвали, и серебряный ворон превратился в пепел. Как будто его никогда и не было. Вместо него на стенах растянулись гобелены с солнцами и золотой рысью. Герб, выкованный из железа, переплавили, и он породил десятки мечей-убийц вальравнов. Но клинок покойного князя найти так и не смогли. Тит в пьяном угаре орал на слуг и угрожал им смертью. Кого-то даже вздернул в жалкой попытке запугать. Но люди молчали. И меч, если он и был в Горте, стал одной из его тайн.
Призраком.
Однако здесь, в видениях Рунд, меч был на месте и лежал на коленях одного из князей. Без ножен, и свечные отблески сновали по стали, плутали по черным прожилкам, отчего меч казался живым существом. Жив был и вороний князь – который из них? Длинные черные волосы, прижатые железной короной, спадали на узкую грудь. На некрасивом вытянутом лице застыла страдальческая гримаса. Не было жестокости – только сострадание.
В окровавленных руках ворон сжимал голову ребенка. Мальчик стоял на коленях, и из носа его капала темная кровь. Она перепачкала серую, расшитую птицами рубаху и светлые пряди курчавых волос. Но ребенок не плакал – смиренно терпел боль и то, что в его голове копошились сотни старых богов, жадно лакающих молодую кровь.
За спиной костяного трона нерешительно переминался мальчишка чуть постарше. Рядом, выпрямив спину и нахмурившись, на высоком деревянном стуле сидела молодая женщина. Ребенок, которого она прижимала к скрытой под черным бархатом груди, тревожно пищал. Худая, тонкая, похожая на тростинку, женщина смотрела на жертвенного мальчика… с жалостью?
– Наденьте на него ошейник и распорядитесь отвезти домой, советник Линд, – наконец сказал ворон и опустил ладони на пожелтевшие от времени черепа, перепачкав их кровью.
– Но, Норвол… – Из полумрака выступил кряжистый мужчина и остановился, заметив, как изменилось выражение лица князя. Огляделся и принялся нервно поглаживать седую бороду. – Мы так долго искали оракула… Это наша последняя надежда. Боги так давно не говорили с нами! Мы не можем просить о помощи, когда прячемся от их глаз. Они будут в гневе и отвернутся от нас! Дан просит, чтобы ты его принял. Ты доверяешь Стеврону, но люди вероломны. Они опасны. Император Небра может предложить ему золото… – От волнения советник начал задыхаться и в конце концов замолчал.
Норвол мягко оттолкнул от себя мальчика, и тот растерянно отошел в сторону.
– Мне кажется, ты не расслышал, Линд. Сейчас я не прошу и не жду твоего совета. Я приказываю.
– Они были не против. Наоборот… – предпринял еще одну робкую попытку Линд. Серебряная цепь с толстыми звеньями пряталась в складках плаща, но Рунд увидела ворона, распластавшего крылья на красной ткани. – Гордились. Это всегда честь для людей – служить нам. Боги не говорят с нами через нашу кровь. Им нужны они – не мы. Ты это знаешь не хуже меня.
– Это дитя. Оно должно играть, смеяться. Расти, а не умирать в оковах у моих ног.
– Но другого оракула у нас нет.
– Значит, не будет никакого. Разговор окончен, Линд. Якоб устал, моя дорогая Анели, – Норвол повернулся и кивнул женщине, которая не сводила глаз с белокурого малыша, – тебе пора в покои. Я подойду позже, когда…
– Твои сыновья! – Линд закричал, и голос его, помноженный бродившим эхом, громом прозвучал над их головами. Покрасневший, он тыкал пальцем то себе в грудь, то в сторону притихшего князя. – Кто пожалеет их, Норвол? У Стравоев жидкая кровь трусов и предателей. Однажды ты вспомнишь этот момент и пожалеешь о том, что отказался от такого шанса. Мы можем не успеть. Твой покойный дед, великий Вермер, не понял бы тебя. Он сохранял наследие воронов. А теперь, когда империя вырастила собственную армию… Они больше не жалкие степные крысы. У них есть Пророк, и этот Пророк объединил под своей дланью тысячи жестоких убийц. Они придут за тобой и твоими детьми. И никто тебе не поможет.
Норвол откинулся на спинку трона и устало прикрыл глаза ладонью. Младенец, которого его жена пыталась убаюкать, завопил так громко, как будто тацианцы и в самом деле стояли у ворот Горта.
– Мой дед наслаждался болью и страданиями людей. Он считал их скотом – тебе ли не знать? – Последняя фраза хлестнула Линда, будто пощечина, и тот даже схватился рукой за лицо. – Он приучал моего отца к тому же. Но Абелард сломал старый порядок. Остановил колесо. И я не отступлюсь от его пути. Мы сможем сохранить мир иначе. Правда, Генрих?
Черноволосый мальчик, прятавшийся за троном, неуверенно проговорил:
– Да, мой отец.
– Какой позор… – Линд дрожащими руками уцепился за серебряного ворона и потянул цепь вниз, словно желая сорвать ее с себя. – Раньше твой дом был великим, Норвол. Вспомни истории обо всех подвигах, о том, какими доблестными были твои предки…
– Если доблесть состоит в том, чтобы издеваться над детьми, что ж… Я согласен стать первым трусливым князем. Это ты хочешь сказать, Линд? Не стесняйся. Говори еще.
В запале и от гнева, застилавшего глаза, советник не видел того, что видела Рунд. Прежде мягкий, сочувственный, теперь взгляд Норвола стал холодным, цепким. Так смотрел Тит, когда готовился к казни. Так смотрел наставник Гатру, прежде чем поднять и опустить палку на провинившуюся спину. Так смотрели Шим и Кация… Так смотрел Бёв. Тонкие бледные пальцы Норвола сжали рукоять меча, но князь медлил. Рунд усмехнулась – он и впрямь не был сторонником насилия.
Какая непростительная для короны слабость.
– Не сможешь использовать ты – смогут другие. – Лицо исказилось от гнева. Он выпрямился, и мольба в его зеленых глазах сменилась яростью. Шагнув вперед, Линд схватил человеческого ребенка за руку, но тот даже не думал сопротивляться – только утер кровь из-под носа. – Я отведу его к дану. И пусть боги иссушат этого щенка, но скажут, что нам делать дальше. – Помедлив, Линд глубоко вздохнул и продолжил уже тише: – Норвол… Ты мне как сын. Позволь дать отеческий совет. Разреши принести сотню жертв, и былая сила, сила древних воронов-исполинов, будет в твоих руках. Ни одна империя не справится с тобой, потому что вальравны – хозяева не только земли, но и неба. А древние вороны были огромны, их мощь может вернуться к тебе. Норвол…
– Довольно.
Князь поднялся. Ростом он едва уступал Якобу, и они были очень похожи друг на друга. И только глаза – огромные, совиные – последнему достались от матери. Меч острием коснулся пола, и Норвол медленно сошел вниз по ступеням. Линд замер, но руки мальчика не выпустил.
– Ты послушаешься меня. Отдай мальчика и уходи, Линд, – мягко попросил Норвол и протянул свободную руку ладонью вверх. – Пожалуйста. Ты ведь хороший, Линд. Кровь должна остановить свой бег.
Выслушав Норвола, Линд сделал то, что от него ожидали меньше всего – запрокинув голову, разразился истерическим хохотом. От его визгливого звука у Рунд зашлось сердце.
– Кровь! Безумный мальчишка. Ты недостоин носить эту корону. Кровь никогда не перестанет проливаться. А Горт падет из-за тебя.
Кинжал, который Линд выхватил из ножен, оказался сделан из той же стали, что и меч Норвола. Мгновение – и советник приставил лезвие к горлу мальчика. Срезанные светлые локоны кольцами упали на пол.
– Он умрет – здесь или на алтаре. Ты ведешь нас к падению, а не к возвышению. Попираешь свои корни, свою честь. Хочешь продать нас людям. Хочешь, чтобы мы пресмыкались перед ними, умоляя о помощи, как последние побирушки. Но пока я жив, не позволю тебе так поступить.
– Как скажешь.
Голова Линда в последний раз удивленно раскрыла рот и, отскакивая и являя то расширенные глаза, то аккуратный срез, покатилась к ногам Норвола. Тот стоял спокойно, будто ничего не произошло, и наблюдал за тем, как оседает на пол тело бывшего советника. Потом медленно вложил меч в ножны и передернул плечами. Встреть его Рунд в другом месте и без короны, ни за что бы не подумала, что перед ней стоит один из великих воронов-оборотней. Норвол выглядел как обычный уставший мужчина, не желающий больше ничего решать.
Возможно, так оно и было на самом деле.
– Не стоило, Тит. Я уверен, что мы с Линдом смогли бы договориться. Он неплохой ворон… был.
Рунд вздрогнула – слова Норвола ударили под дых. Боги сыграли с ней злую шутку и показали того, кого она меньше всего хотела бы видеть. Рунд даже зажмурилась в надежде очнуться под дождем, в холодной отсыревшей телеге. Где угодно, хоть посреди погребального костра, лишь бы не видеть, не слышать…
– Он оскорбил тебя, друг. Такое прощать нельзя.
– Здесь не было чужих ушей, – возразил вальравн. Он исподлобья наблюдал за тем, как отец Рунд – молодой, веселый – успокаивающе похлопывает ребенка по плечу. В свои лучшие годы, не отравленные вином и скорбью, Тит был красив. Темноглазый и темноволосый, как все калахатцы, он улыбался, не подозревая, что скоро разучится это делать. – Ты знаешь, что он был хорошим советником.
– Хорошие советники имеют короткие языки и знают, когда следует замолчать. Здесь твои жена и сын. Зачем при них говорить такое? Да брось. Забудь, найдешь себе другого, более послушного. А вот как там поживает мой любимчик Якоб?
Младенец, заслышав знакомый голос, разразился приветственным плачем. Тит прошел совсем близко от того места, где стояла Рунд. Пахнуло мокрой псиной, лошадьми и пивом. Он приобнял Норвола – так, словно они были братьями. Друзьями. Ворон и человек. Какая странная дружба для нынешнего времени.
«Отпустите меня отсюда. Отпустите. Я не хочу… Я хочу…»
Рунд закрыла глаз, и тьма снова радушно приняла ее в свои объятия. Ей хотелось, чтобы она никогда не заканчивалась – пустота, тишина, холод погасших звезд. Люди и вороны верили в то, что после смерти на той стороне их ждут боги, которым они молились при жизни.
Но что, если там, за порогом, не было ничего и никого?
Рунд затрясла головой, и боль, сжимавшая виски, отступила. Боги замолчали, и тьма выплюнула ее на деревянный занозистый пол, под ночной дождь. Цепи, которыми Рунд приковали к клети, не позволяли сесть, а потому она стояла на коленях, и крупные капли барабанили по затылку. Раз, два, три, четыре, пять. Раз, два, три…
Разгоряченного лица коснулась приятная прохлада. Поначалу Рунд подумала, что это ветер, но потом ощутила, как ее гладит по щеке чужая шершавая рука. Рунд дернулась, будто боялась удара. Но куда она могла убежать? Ее посадили на цепь, как собаку. Как сажали всех оракулов до нее.
И как посадят всех, кто придет после.
Язык распух и с трудом шевелился, а единственный глаз заплыл так, что Рунд почти ничего не видела. Кровь засохла под носом и стянула кожу. Рунд со стыдом осознала, что плачет, и громко всхлипнула. Интересно, что сказала бы старуха Дацин. Какой позор.
– Тихо, пташка. Тсссс. Это всего лишь я. Я не причиню тебе зла.
«Нандо», – хотела вымолвить Рунд, но у нее ничего не вышло. Она потеряла слишком много крови. И все же слишком мало для того, чтобы умереть.
– Сейчас ночь, и все спят. Тебя даже никто не сторожил. Да и куда ты сможешь подеваться из такого плена? – Нандо подцепила ошейник и бережно опустила его обратно. – Ты умираешь, девочка.
«Знаю. Но почему-то делаю это гораздо медленнее, чем мне хотелось бы».
Что-то лязгнуло, и в нос ударил резкий запах вина и лекарств – так же пахло в Паучьей крепости, когда Дацин пересыпала сухие травы из одной склянки в другую. Они шуршали, и этот звук, их запах почему-то всегда успокаивали Рунд. Всегда, но не сейчас.
Осторожно касаясь щек, Нандо утерла ее слезы.
– Я видела тебя в своих снах, моя дорогая, – зашептала черога. – И каждый раз у тебя было разное лицо. Я не ведала, кем ты будешь – мужчиной, женщиной или ребенком. Много лиц, и они постоянно менялись. Ты могла родиться кем угодно и где угодно. Могла и вовсе никогда не появиться на свет. Но я сразу тебя узнала, когда увидела. На вот, – Нандо приставила к ее губам холодный обод кружки, – выпей.
«Не хочу».
– Пей. Иначе мне придется сжигать твое мертвое тело, а нам обеим это не нужно.
Питье обжигало и с трудом проталкивалось в горло. Рунд поперхнулась и закашлялась.
– Тссс. Все спят, убаюканные моей песнью, но на ворон моя магия здесь, на их земле, действует не так, как хотелось бы. – Нандо коротко хохотнула. – Пора.
– Куда? – Рунд выдавила из себя короткое слово, но сил ушло столько, будто она произнесла целую речь.
– Домой, куда же еще.
Опухоль начала спадать, и Рунд с трудом открыла глаз. Дождь усилился, и ветер раскачивал верхушки деревьев. Тысячи скрюченных рук раздирали в клочья темно-серые тучи. В ночном сумраке казалось, что лес ожил, как в сказках, и готовится пойти в бой вместе с Якобом.