Неведомый
Бледное лицо воронихи смазывалось, плясало перед ним, словно сошло с ума. Нет, это он, Тит, обезумел от горя.
Не сразу, но она протянула ему орущий сверток. Девочка. Недовольно заворочалась в лохмотьях, затихла, но после захныкала от прикосновений к сморщенному от плача личику: огрубевшие, мозолистые руки Тита мало походили на материнские.
Тит поднял голову – девушка смотрела на него не мигая и молчала. Замерла, будто каменное изваяние в древней крипте. Ребенок всхлипнул и завопил с новой силой, как только Тит, укутав его в свой опаленный плащ, положил сверток на пол. И протянул руку – он вспомнил, что видел ее во дворе, эту птаху. Марта, Магра? Боги знают, как ее могли звать. «Пусть будет Марта», – решил Тит.
Худые пальцы вцепились в его локоть, и брови Марты поползли вверх – в зеленых глазах он увидел упрек, и кровь полилась на грязно-белый ворот ее сорочки. Девочка на полу, будто почувствовав смерть матери, захныкала и заворочалась в его плаще. Света от огня хватило, чтобы Тит рассмотрел оба глаза, зеленый и темный, и со вздохом потянулся к липкому от крови ножу.
Перед уходом Тит опрокинул бочку с вином и поджег ее – огонь взвился, и лицо его обдало жаром. «Очищающий огонь, – решил он, – уничтожит все следы». Его обман. Его предательство. Его прошлое.
Снова.
Сейчас он сам горел в этом огне. Может, он очистит и его. Смоет его грехи, опалит их, как прижигают открытые раны. И, забрав с собой, наконец подарит покой.
– Отец?
Ресницы слиплись от замерзших слез, и Тит с трудом открыл глаза. Дождь сменился снегом: словно белый тополиный пух, он кружился в воздухе и путался в коротких прядях черных волос. В плаще с чужого плеча, с лицом, лилово-желтым от ссадин и синяков и изуродованным его руками, перед ним сидела Рунд. Они не виделись так долго, и Тит задохнулся от волнения. Лихорадка ушла, оставив слабость, но молчал Тит не поэтому. Ему столько хотелось ей сказать, что ничего не могло прийти на ум первым, и Тит растерялся. И таким явным было воспоминание, в котором он, словно тать, украл эту безымянную девочку у родной матери.
Сколько же невинной крови на его руках!
Уцелевший темный глаз смотрел на Тита с неожиданным беспокойством. Жива. Значит, Якоб сдержал слово. Может быть, его мир будет не так уж и плох.
Как хорошо, что Тит никогда не получит ответ на этот вопрос.
– Отец, что ты здесь делаешь? В лесу? Совсем один?
Тит открыл рот и честно попытался выдавить из себя хоть слово, но не сумел. Рунд нахмурилась, поднялась и стала ворошить остывающие угли длинной палкой. Близился рассвет. Туман белесым призраком крался по земле, касался Тита и манил за собой туда, где его уже заждались. Стоит ли их расстраивать, задерживаясь на этом свете?
– Я не твой отец.
Рунд обернулась – сутулая худая фигурка жалко смотрелась в сизых сумерках. Казалось, ее можно было сломать одной рукой. Или это и не Рунд вовсе – а тень Митрима, блуждающая вокруг Тита? Пришедшая, чтобы свести его с ума?
– За десять лет ты успел от меня отречься?
Ответ Рунд прозвучал резко, но Тит не обиделся. Он ожидал, что первым делом она его ударит, а после – зарежет тайком, когда Горт погрузится в сон. Но почему-то Рунд не торопилась этого делать. Напротив – страдальчески скривила тонкие губы, словно хотела заплакать. Длинные бледные пальцы сжали ветку, как будто этим оружием она могла защититься от правды.
– Я… не отец тебе. Ты не Рунд.
Замешательство, отразившееся на узком лице, причинило Титу боль. Странно, но ее, худого заморыша-полукровку, он всегда считал родной. Может, испытывал вину за содеянное. А может, просто хотел заполнить пустоту в своем сердце.
«Ты продал ее, бессовестная свинья. А теперь хочешь использовать – снова».
– Я… – Язык засох во рту и поначалу едва ворочался, но желание поскорее избавиться от старой тайны придало Титу сил. Он трусливо зажмурился, чтобы не видеть Рунд, не видеть, как она на него смотрит. – Я убил твою мать. Твоего отца я не знал, но он был… человеком.
Лес молчал. Молчала и Рунд. Тит ожидал услышать крик, гневную брань и топот, но нет. Он слышал только треск дерева в огне, свист ветра, заблудившегося в лысых кронах. Молчание длилось так долго – Тит подумал, что Рунд ушла, бросила его на растерзание Митрима. И, собравшись с духом, открыл глаза.
Рунд стояла на том же месте, и даже ветку не выпустила из рук. Коротко остриженные волосы торчали во все стороны, и когда Рунд поворачивала голову набок, то походила на встрепанную птаху. Вороненка, выпавшего из гнезда. Тит так долго носил в себе этот груз и теперь, когда избавился от него, ощутил облегчение.
– Ты пропил последние мозги, – отбросив ветку в сторону, Рунд подошла к нему и опустилась на корточки. – Тебя что, выгнали за пьянство из Горта? И почему так воняешь?
Ловко развернув кокон, в который Тит сам себя замотал, Рунд расстегнула охотничий камзол и с шумом втянула носом гнилостный смрад. Не поморщилась. Тит рассматривал ее лицо – упрямо выдвинутый вперед подбородок, темный глаз и сгусток рубцов, оставленных его раскаленным ножом. Обожженные брови, которые придавали Рунд ошибочно жалостливый вид. Холодные пальцы прикоснулись к его воспаленной коже, и Тит вздрогнул.
– Я убил твою мать, – повторил он, но Рунд продолжала рассматривать рану, оставленную рукой Якоба, и не обращала на его слова никакого внимания. – В ту ночь… Они убили мою жену. Мою настоящую дочь – такую же малютку, какой была и ты. Я нашел тебя в погребе случайно, твоя мать… Служанка в грязной сорочке, я располосовал ей горло от уха до уха. Ее бы все равно казнили. И тебя… Я спас тебя. Я… – Рунд нажала ему на живот, и Тит охнул от боли. В глазах потемнело, и он едва не утратил сознание. – Постой… – просипел Тит и, собравшись с силами, схватил Рунд за запястье. Попытался поймать ее взгляд, но тот все время ускользал. – Я говорю правду. Абнер… Я был его палачом так долго, слишком долго. Его грязными руками. Сердце…
Рунд замерла, а потом встряхнула головой, будто хотела избавиться от услышанного.
– Тебе нужна помощь. Иначе ты умрешь, – голос ее звучал глухо, пусто.
– Думаешь, я боюсь смерти?
Тит всегда представлял себе их встречу. В том, что Рунд вернется, он почему-то никогда не сомневался. Он прокручивал этот момент много раз в своем воображении. Представлял, как она беспощадным ураганом врывается в замок. Плюет ему в лицо. Обливает вином или мочой из ночного горшка. Тит представлял Рунд в ярости и злости. Абнеру она была нужна живой – это правда. Но он слышал и о том, что делают с детьми в тацианских крепостях, и знал, что Рунд не вернется к нему прежней. Однако также Тит знал, сколько сил скрывается в тщедушном теле тощей птахи.
Но Тит ошибался.
Когда Рунд наконец посмотрела прямо ему в лицо, в ее взгляде не было ненависти – только боль. Глухая, тупая, давняя, как застарелая рана. Такой же взгляд у нее был в замковом дворе, когда ее уводили прочь. И она, конечно, ничего не забыла.
Рунд медленно поднялась и отошла от Тита, словно хотела, чтобы он оказался как можно дальше от нее. Ветер шевелил волосы на ее голове, но взгляд прятался в тени, и Тит не мог понять, о чем она думает. Девочка, которую он некогда назвал своей дочерью, выросла. Теперь ей не нужна его защита. А ему, напротив, требовалась ее помощь.
– Знаю, ты сейчас ненавидишь меня. Я заслужил это. Ты хочешь мести, да? Я могу ее предложить. Там, – Тит дернул подбородком в сторону своих ног, – припрятан нож. Покончи со мной.
Но Рунд стояла, и руки ее повисли вдоль тела, точно ослабли. Подол плаща промок и обтрепался, и сапоги Рунд порвались. Наверное, ей было холодно. Однако, казалось, Рунд сможет стоять так вечно – не двигаясь, как немая статуя. Укор для Тита.
И все же Рунд заговорила. Каждое слово она произносила медленно, как будто долго думала и взвешивала, стоит это говорить или нет. Сердце Тита отчаянно забилось в груди.
– Долгими ночами я представляла, как убиваю тебя. Я перебрала все способы, которые мне были известны. Даже спросила у Дацин, этой старой шлюхи, какой яд вызывает большие страдания. Мне хотелось, чтобы перед смертью ты прочувствовал каждый удар, который я получила. Мысль о мести придавала мне сил, когда я голодала и корчилась от жажды в горячем карцере. Знаешь, что это такое? Одной из стен в нем была раскаленная печь. Пара минут – и ты уже готов процарапать выход сквозь кирпич, или откусить себе язык, или выколоть глаза. Что угодно, лишь бы не мучиться.
– Мне очень жаль.
Рунд дернула плечом.
– Кому нужны твоя сраная жалость и твоя гребаная правда? Никому. И мне – меньше, чем другим. Они не вернут ничего и ничего не изменят. Я никогда не была твоей дочерью. Я – твоя отложенная месть.
– Ты можешь меня убить.
– Да, – Рунд вскинула подбородок, – могу.
Над их головами ворон прокаркал что-то на своем языке и, взмахнув крыльями, полетел ввысь, к светлеющему небу.
Рунд приблизилась и наклонилась так резко, что Тит вздрогнул – от испуга? Он ждал этого. Ждал – и все же надеялся, что его в очередной раз пощадят. Однако Рунд послушно стянула с него сапог и вытряхнула из голенища каменку – нож-обманку, который легко было спрятать. Покрутила, нажала там и сям, и лезвие-бритва выскочило, едва не срезав ей кончики пальцев. Холод тут же сковал ногу Тита – обратно надевать на нее сапог Рунд не торопилась. Стояла и рассматривала нож, как будто пыталась разобраться, что с ним делать дальше. А после улыбнулась и, протянув руку, похлопала Тита по плечу – почти дружески.
– Могу. Но не буду. Я хотела, чтобы твоя смерть стала твоим наказанием. Но теперь, когда это твое единственное и самое сильное желание, я его не исполню. Мучайся дальше, Тит Дага. Тацианцы верят, что через страдания мы очищаемся и находим дорогу к истине. Желаю удачи на этом пути. Надеюсь, ты познаешь перед смертью все, на что обрек других.
Сказав это, Рунд спрятала лезвие ножа и засунула его в карман. И после, уже не глядя на Тита, двинулась дальше. Брошенный сапог остался валяться в траве, и костер угасал, унося с собой остатки тепла.
Точно так же Рунд уносила с собой последнюю надежду Тита.
– Что? Ты бросишь меня здесь умирать? Я знаю, как хороша на вкус месть. Я знаю! Рунд! Вернись, помоги мне! За тобой долг. Ты должна была умереть много лет назад, а я спас тебя!
Тит кричал снова и снова. Он с трудом повернул голову и мог видеть, как щуплая фигура растворяется в лесном полумраке. Когда силы его покинули, Тит замолчал и снова лег на меха. Утро грозилось морозом и вьюгой. Снежинки кружились все быстрее и быстрее, унося сознание Тита в круговорот.
Рунд ни разу не обернулась.
Глава 21
Рожденные свободными
Шим, разделанный на алтарном камне, виднелся в просвете между деревьями. Тянул к ней бледные мертвые руки, желая схватить, скрутить, утащить с собой в Изнанку.
Рядом с ним стоял на коленях Бёв – жалкое подобие того парня, которого когда-то знала Рунд. Он мог бы позвать ее по имени, если бы у него не отняли язык. Но Бёв продолжал раскачиваться и завывать, уговаривая не уходить, остаться с ним.
Здесь, в Митриме. Навеки.
Леда, чья жизнь оборвалась напрасно и слишком рано, – девушка появилась рядом с высоким буком и скорбно смотрела на Рунд, которая пыталась убежать от самой себя. Самый тяжелый и самый безнадежный бег. В руках Леда держала ребенка – мальчика-полукровку, обреченного на смерть много месяцев назад. Его бы убили рано или поздно – никто не позволил бы шагать по земле поганой крови.
И все же приговор ему вынесла именно Рунд.
Гонимая тенями и призрачными воспоминаниями, она долго кружила на одном месте. Ей хотелось кричать, но воздух, который Рунд жадно хватала ртом, сжимал горло. Встревоженно каркали вороны, хлюпала вода в прохудившихся сапогах. Рунд потеряла плащ – он, запутавшись в колючках, остался висеть на одном из кустарников. Дорога, которую Рунд проложила для себя, исчезла. И будущее, казавшееся таким счастливым и полным надежд, лопнуло, стерлось, сгорело.
«Ты должна была умереть много лет назад. А я тебя спас».
Слова Тита снова нагнали ее. Теперь они всегда будут с ней, куда бы Рунд ни отправилась. Призраки, обступившие Рунд, тоже услышали их и засмеялись – все разом. Она бросилась прочь, не помня себя от страха. Да, он никуда не делся. Дождался своего часа и теперь пускал яд по венам. Сердце стучало так громко, что, казалось, могло перебудить всех окрестных птиц.
Призраки не отставали и мелькали в полумраке, сводя с ума.
Но больше всего страданий причиняла пустая глазница.
Она пылала, словно все это время выращивала здоровый глаз, который теперь пытался прорваться сквозь шрамы и показать миру настоящее лицо Рунд. Тит ослепил ее, полукровку, чтобы никто не узнал правду. Ловко придумал, но лучше бы покончил с ней тогда, среди крови и дыма. За это Рунд была бы ему благодарна.
Толстый старый бук подставил ей под ноги торчащий из-под земли корень, и Рунд растянулась на листве. Она больно ударилась подбородком, и кровь из прокушенного языка наполнила рот. Рунд хотела подняться, ей даже показалось, что она встала и мчится дальше, оставляя позади Митрим, никому не нужную правду, Тита, умирающего в сердце пущи, – все, что она желала бы никогда не знать. Однако на самом деле Рунд, выбившись из сил, лежала, вдыхая сырой запах влажной земли. И хотела только одного – скорой смерти.
Поздний снег припорошил гнилую прошлогоднюю траву – пушистый, легкий, нежеланный. Лишний. Такой же, как Рунд. Холод вцепился в дрожащее тело, сдавил, и Рунд решила лежать до тех пор, пока не умрет. Пусть вьюга заметет ее, а волки растащат по норам мясо, сорванное с костей. Рунд облизала губы, и земляной привкус осел на языке. Боги молчали, не желая с ней разговаривать.
«Я ваше дитя. Во мне течет ваша дерьмовая кровь. И теперь, когда я об этом знаю, вы впервые заткнули свои паскудные рты».
Боги молчали, но Митрим оживал. Рунд могла поклясться, что слышит тихое дыхание пробуждающейся земли. Журчание Неста, едва различимые шаги зверей, возвращающихся к Горту. Шегеш залечивал свои раны. Рунд хотела бы обладать силой, способной затянуть ее собственные – но они были слишком глубоки. И ни одной магии не под силу с ними справиться.
Рунд думала, что Паучья крепость давно и надежно высушила все ее слезы. Но ошибалась – и вот они снова текли по лицу, теплые, соленые. Свидетели того, что Рунд все еще жива. Тени вернулись и обступили кругом, не зная, как поделить несчастное тело. Несуществующий глаз – тот самый, вороний – запылал, словно в него вонзили горячее лезвие и хорошенько прокрутили. Рунд вцепилась в глазницу руками. Будь у нее больше храбрости, она бы покончила с собой прямо здесь. Зачем тянуть? Ей больше некуда идти. Воронья кровь всегда даст о себе знать.
Якоб заберет сердце и призовет ее, где бы Рунд ни находилась.
Холодные пальцы мертвецов перебирали пряди волос, касались оголенной шеи, ощупывали ступни сквозь сапоги. Тени примеривались, спорили между собой о том, кто из них заберет Рунд и утащит в край вечного сна.
«Да и плевать на вас всех. Я просто хотела быть свободной. Мне не нужно ваше прощение – только покой».
Кто-то захихикал над левым ухом – дыхание мертвого рта обожгло кожу и оставило на ней отпечаток. Очередное клеймо. Захныкал младенец. Зашептал Шим – он уговаривал пойти с ними туда, где Рунд наконец станет свободной. От людей, от всех клятв и обетов.
Там хорошо.
Голоса призраков не пугали – убаюкивали. А может, это Рунд замерзла насмерть и вместо дремы погружалась в царство теней, и боги ждали ее там, распахнув окровавленные бездонные пасти.
– Эй! Ты кто такой?
Рунд нехотя разлепила глаз и увидела прямо перед лицом лошадиные копыта. Они нетерпеливо переступали, приминая палую листву, и лошадь, наклонив голову, ткнула мордой в спину Рунд. Обдала теплым, живым дыханием. Недовольно всхрапнула, зафырчала, но бить копытом или кусать не стала.
– Посмотри-ка, Густав. Что тут за парень? Околел он или как?
Мужские сильные руки подхватили Рунд под мышки и поставили на ноги. Мир кружился, расплывался, как будто уже попрощался с Рунд и не хотел пускать обратно. Сумрак сменился сизым светом – скоро должно было взойти солнце. Рунд тряслась и обхватывала себя руками. Угловатая, коротко остриженная, она и впрямь могла сойти за парня.
– Ты кто такой? – повторил свой вопрос всадник. Он настороженно следил за Рунд и даже ухватился за рукоять меча. Темные волосы, примятые шлемом, спадали на плечи. Золотая рысь ехидно скалила пасть с серебряной брони – королевская гвардия. Проклятая Нандо, как всегда, оказалась права. – Ты из мятежников? Из Веребура?
– Я… – Во рту пересохло, а губы онемели от холода, но медлила Рунд не поэтому. Теперь она сама не знала, кем являлась, и не было вопроса сложнее. Вся ее жизнь превратилась в ложь. Много разных историй, и все оказались масками, прячущими уродство. «Я вальравн. Полукровка, изгнанница. Пленница князя Якоба Наита. Я оракул, призванный говорить с богами. Шегеш просыпается, магия оживает. Неужели вы слепы?» – Я тахери императора Небры. Я… Меня направил в Горт король Абнер. Но разбойники напали на наш отряд. Все погибли, – Рунд сглотнула, – и только я остался жив.
Гвардеец снял шлем – его густые брови недоверчиво хмурились, а глаза цепким взглядом осматривали дрожащую Рунд. Мужчина поморщился, разглядев как следует ее изуродованное лицо. Побитая, несчастная, она и впрямь могла сойти за жертву нападения. Видимо, к такому же выводу пришел и воин.
– Допустим. А чем докажешь?
– Они срезали клеймо с моей спины. Но оставили цифры.
Помедлив, мужчина кивнул.
– Покажи.
Рунд обернулась. Густав, державший ее, достал нож и, поддев край рубашки, ловко разрезал ее до середины спины. Потом повернул Рунд так, чтобы напарник смог увидеть раны, подаренные палачом Якоба. И тацианскую вязь, навеки въевшуюся в кожу.
– Простите. – Когда Рунд снова посмотрела на гвардейца, он уже улыбался ей, смущенно и с некой долей страха. – Простите мне мое сомнение. Времена сейчас неспокойные – приходится запасаться недоверием, чтобы однажды не проснуться за Стеной. Густав, помоги ему. Как тебя зовут?
– Рондо.
Густав снял тяжелый синий плащ и накинул ей на плечи.
– На, согрейся. – На молодом безусом лице воина испуг мешался с плохо скрываемой неприязнью. Надо же, тахери недолюбливали даже в рядах Абнера. Интересно, как к ним на самом деле относился сам король? – Дану, нам пора возвращаться в лагерь. Скоро мы выступаем на Горт.
– Да, верно. – Дану вернул шлем на голову и кивнул Рунд. – Вам нужно знать, что Горт захвачен. Нас предали, и теперь замок перешел на сторону неприятеля. Куда вас доставить?
– Мне…
«Не сопротивляйся. Не сражайся. Не оставайся на месте».
Рунд посмотрела прямо в прорези на шлеме Дану и поплотнее запахнулась в плащ. Нож Тита оттягивал карман брюк.
«Мальчишка ослеп от ненависти и желания все уничтожить, он утопит в крови всех без разбора. Кто-то должен ему помешать».
Что, если искупление можно получить не только добрыми делами?
– Доставьте меня к королю Абнеру. Для него есть важная информация.
Дану не стал спорить. Коротко поклонился и махнул рукой, подзывая Рунд к себе. Его лошадь, огромная, с лоснящейся черной шкурой, безрадостно фыркнула, принимая на свою спину второго всадника. Но у нее, как и у Рунд, не было выбора.
✦✦✦✦Тени залегли во впалых щеках короля. Изможденное лицо Абнера вытянулось, черты заострились, а кожа пожелтела и напоминала ветхий пергамент, способный рассыпаться от малейшего прикосновения. Только волосы, темные и вьющиеся, и ясные светлые глаза остались на память от того Абнера, которого впервые увидела Рунд. Красота его увяла – время вцепилось в хлипкое тело и истерзало так, что теперь король походил на доходящего старика. Когда они вошли в шатер, Абнер лежал в полузабытьи. Его руки поверх мехов были забинтованы и нервно дергались, будто Абнер видел дурные сны. В десятке жаровен горел огонь и, несмотря на утренний холод, здесь, в шатре, было тепло – даже душно.
Ни Дану, ни Густав даже не проверили одежду Рунд – тахери считались верными не только своему слову, но и тому, кому служили. Не было среди них ни одного отступника – до сих пор, разумеется. Густав оставил ей свой плащ – то ли из великодушия, то ли из брезгливости. Рунд склонялась в пользу последнего.
Абнер, разбуженный их появлением, с трудом приподнялся и сел на подушках. Смотрел он на них удивленно, как будто вовсе позабыл, где и зачем находится. По-детски неуклюже протер глаза и оглядел каждого по очереди. Взгляд его вначале скользнул по Рунд и двинулся дальше, но тут же вернулся – и уже не отпускал.
«Узнал».
– Ваше величество, извините за беспокойство. Мы нашли этого парня, тахери, в Митриме. Он говорит, что направлялся в Горт по вашему поручению. На его отряд напали веребурцы, ограбили, сам он чудом остался жив. Просил доставить его сюда, прямо к вам. Вы знаете этого человека по имени Рондо, ваше величество?
Абнер осоловело глядел на Рунд и молчал. Голова у нее кружилась от волнения, и сердце стучало быстро-быстро. Совершенно неуверенная в своей дурацкой затее, Рунд ожидала, что Абнер вот-вот ее обличит, назовет настоящее имя, заставит заковать в кандалы, отправит на допрос. Или, может быть, сразу повесит – и дело с концом. По лицу Абнера можно было понять только одно – он очень болен и умирает.
– Сейчас час петуха? – внезапно спросил Абнер.
– Рассвет, ваше величество, – немного удивленно ответил Густав. – Так вы…
– Да, – оборвал его Абнер и тепло, по-отечески улыбнулся Рунд. Почему-то взгляд его при этом сделался странным, словно Абнер встретил не дочь Тита, а старого доброго друга, по которому успел соскучиться. – Я знаю этого парня и давно его жду. Так давно, что вы и представить себе не можете. Ступайте.
Дану низко поклонился и пошел прочь. Густав, покосившись на Рунд, помедлил, потоптался немного, но в конце концов последовал за напарником. Дождавшись, пока полог опустится за их спинами, Абнер вздохнул с облегчением и опустился на простыни. Рунд успела заметить, что они перепачканы гноем и кровью.
Абнер действительно умирал.
– Если тебе не составит труда, пожалуйста, налей мне воды. Эти недоумки приходят один за другим всю ночь, и хоть бы кто спросил, не хочет ли король есть, пить или справить нужду. Сегодня, к слову, я особенно популярен.
Голос Абнера, мягкий и вкрадчивый, совершенно сбил Рунд с толку. Словно во сне, она неторопливо подошла к столику, взяла кувшин и наполнила медный кубок. Повернулась к кровати и замерла, не решаясь подойти ближе. Абнер, заметив ее промедление, коротко и сипло хохотнул.
– Ну что ты, думаешь, будто я, калека, опасен для тебя? Увы, но теперь меня боится только Мейдж, поскольку то количество дерьма, которое он вытаскивает из моего тела, способно напугать кого угодно. Я и сам, признаться, иногда теряю сознание. Проклятие – это тяжкая ноша, Рунд Дага.
Абнер не смог взять кубок в руки, и ей пришлось наклониться и напоить короля самой. Он глотал воду жадно, зубы его дробно стучали о края кубка. Рунд вспомнила, как точно так же ее, распятую в клети, кто-то поил, пока она медленно, но верно умирала. Закончив с питьем, король осторожно устроил голову на мятых подушках и прикрыл глаза.
– Тит мертв, – не спрашивал – утверждал.
Рунд пожала плечами и поставила кубок на место. Ноги ее отогрелись, и тело, соскучившееся по теплу, разомлело. Рунд казалось, что она двигается во сне – настолько все казалось нереальным, выдуманным. Полуживой Абнер, теперь такой же калека, как и она сама. Смерть, духота, нож, прячущийся в кармане. Зачем она с ним разговаривает? Нужно сделать дело – и чем быстрее, тем лучше. Якоб уже наверняка близко.
Так почему же она, утопившая невинного младенца в грязной бадье, сейчас медлит, не в силах вынести приговор предателю, изменнику и убийце?
«Может быть, – прошептали ей боги, – потому что вы с ним похожи».
– Когда я видела его в последний раз, он подыхал в Митриме от смертельных ран. Вы меня запомнили?
Глаза Абнера, ровного серого цвета, снова печально поглядели на Рунд.
– В мире не так уж много одноглазых девушек-тахери, которые могут волком смотреть на своего короля.