Азарт среднего возраста

Сейчас Аннушкины плечи были скрыты только этим вот платиновым водопадом: она вышла к столу в открытом вечернем платье. Конечно, могло быть, что она сама захотела принарядиться к торжественному ужину, но Александр предполагал, что ее попросил об этом Аркадий. Он был чрезвычайно разборчив в одежде и на ужине, даже обычном, всегда появлялся в дорогущем галстуке и стильной тройке, предназначенной для охоты на уток.

Когда Александр увидел ослепительные Аннушкины плечи, у него не то что в животе похолодело, но даже губы пересохли. Всю свою Большую пятерку он отдал бы за то, чтобы это была не черт знает чья, а его женщина! И как она умудрялась быть такой яркой при таких белых волосах и коже? Просто хоть глаза зажмуривай, чтобы не ослепнуть.

Выпив, Александр взглянул на Аннушку снова, сквозь коньячный прищур. Волосы, плечи, губы, скулы, даже брови – все в ней сияло победной, не замечающей и не сознающей себя красотой молодости. Она была вещь в себе, и за всю свою немаленькую уже жизнь Александр не видел ни одной вещи, которая вызывала бы у него такое бешеное вожделение.

Ему казалось, что даже стоящие по углам мертвые хищники смотрят на Аннушку с тем же чувством.

Зал для ужина был оформлен как классический хантинг-рум: без окон, с камином, с точно направленным на охотничьи трофеи светом. Все семь человек, которые собрались сегодня отметить Большую пятерку, приезжали на эту охотничью базу уже не по первому разу. Исключением был только Аркадий. Ну и Аннушка соответственно.

Ужин подходил к концу. Александр едва заметно кивнул вышколенному официанту, черному как рояль намибийцу в снежно-белом фраке.

– Включите, пожалуйста, музыку, – сказал он; как и вся здешняя прислуга, намибиец понимал по-английски. – Дама хочет танцевать.

Танцевать хотела отнюдь не дама, а сам Александр. И даже не танцевать он хотел – не мальчишка же, впервые попавший на дискотеку! – просто в танце было бы вполне естественно обнять Аннушку, прикоснуться к ее сводящим с ума плечам. На то, что это может не понравиться Аркадию, ему было плевать. Запретить не сможет и драться не полезет, а если полезет, то и это не проблема. С детства знакомый азарт заиграл у Александра в груди веселыми пузырьками, словно он пил не коньяк, а хорошее французское шампанское.

Официант оказался понятливый: музыку включил медленную, томную, как южная ночь. Никто не понял, что музыка означает танцы – решили, что это просто новый фон для беседы.

Александр встал и, обогнув стол – Аркадий со своей спутницей сидели напротив, – подошел к Аннушке. Он не стал объяснять, чего хочет, просто коснулся ее плеча. Она встала сразу, но не поспешно, не с голодной готовностью, а лишь с удовольствием от предстоящего действа. От его предстоящих объятий – так ему хотелось думать.

Аркадий недовольно покосился на чересчур галантного кавалера, но не произнес ни слова. Александр уже понял, что он панически боится показаться смешным. А что может быть в представлении сноба смешнее, чем живые чувства, к которым относится ревность?

Оказавшись у Александра в объятиях, Аннушка не разочаровала нисколько. Плечи ее были прохладны, как будто она только что вышла из озера, и, казалось, свежо поскрипывали у Александра под ладонями. И вся она была свежа настолько, что, наклонившись к ее уху, он сказал:

– Вы свежи, как майская роза.

– Фу, какая пошлость!

Аннушка смешно сморщила носик и весело сверкнула зелеными глазами.

– С кем пошлость, а с кем и точность. С вами – точность.

– Хорошо, что вы додумались потанцевать. – Ее веселый голос прозвучал у самого его уха: Аннушка приподнялась для этого на цыпочки. – Ужас как мне все это надоело!

– Что – все? – тоже весело спросил он.

– Тише! Все-все. Охота эта ваша, вообще походно-полевые радости. Слава богу, хоть сортир нормальный и вода в кране, а то бы совсем чума. И чего Аркашке в голову взбрело сюда тащиться? Он же брезгливый, как кошка. Стрелял бы своих уток в Германии, далась ему эта Африка. Хотя…

– Что – хотя?

Александр еле сдерживал улыбку, любуясь ее прекрасными глазами. Аннушкину шею обвивало тройное изумрудное ожерелье, и ему казалось, что крупные камни отражаются в ее глазах, делая их еще ярче, хотя ярче было уже некуда.

– Хотя вообще-то понятно, почему его сюда понесло. Трусливый, вот почему! Но всем хочет доказать, что крутой. А главное – себе.

Что Аннушка неглупа, Александр догадался в первый же день знакомства с нею. И теперь эта догадка только подтверждалась. У нее был тот самый ум, который присущ только женщинам и поэтому Александром особенно ценим: быстрый, хваткий, легкий и точный в своей практичности.

– Пусть доказывает, – улыбнулся он. – Нам-то какое дело?

Аннушка восприняла его «нам» как должное. Может, просто пропустила мимо ушей, но такая ее реакция обнадеживала.

– Вам не жарко? – наклонившись к маленькому Аннушкиному уху, спросил Александр.

– Здесь кондиционер.

Ее глаза сверкнули любопытством и насмешкой: что, интересно, ты придумаешь, чтобы выманить меня на улицу одну? Ничего особенного Александр придумывать не собирался. Он знал, что для завоевания красивых женщин, как и для зарабатывания больших денег, важны не слова, а напор внутренней энергии. Ну, и фантазия тоже. Но это уже для того, чтобы деньги – тратить, а женщин – удерживать возле себя.

– Вы из бунгало совсем не выходите, – сказал он. – Африки практически не видели.

– Ваша Африка так воняет, что ее и видеть необязательно. И так можно себе представить.

– А как гиены лают, слышали? – не отставал Александр. – Сплошная мистика. И ходить далеко не надо, прямо возле базы слышно.

Ночной лай гиен, похожий на зловещий хохот, вызывал дрожь даже у самого бесстрашного человека. В этом лае и в самом этом животном действительно было что-то мистическое, не зря таксидермисты брали за чучело гиены двойную цену.

Но Аннушку было не прошибить.

– Саша, – мило улыбаясь, заявила она, – вы зря стараетесь. Я уеду отсюда с тем же мужчиной, с которым приехала.

Черт, и когда она успела научиться так ловко прихватывать мужчину на крючочек? Ведь всего двадцать лет девчонке! Впрочем, на замедленную реакцию Александр не жаловался. И выхватывать из любой фразы главное тоже умел.

– А потом? – быстро спросил он. – Отсюда уедете с тем же, я понял. А в Москве?

– Ну-у, это когда еще будет! – засмеялась Аннушка. – Это ведь вы уже отстрелялись, а Аркашка еще неделю собирается за своим леопардом гоняться.

– Значит, через неделю в Москве.

Александр коротко сжал пальцы, лежащие у Аннушки на талии, и с самым невозмутимым видом отвел ее обратно к столу. Аркадий был мрачнее тучи. Аннушка сияла совершенной безмятежностью.

– Благодарю за танец, – сказал Александр. – А то совсем от цивилизации отвык.

Подали горячее. Аркадий вяло ковырял жаркое из буйволятины. Аннушка ела увлеченно. Глядя на нее, Александр понимал: это не от избыточного аппетита, а потому что ей интересно пробовать новое. Он вообще понимал ее все лучше, и все же – не до конца. И эта неокончательность понимания дразнила его так, как не мог бы раздразнить самый головокружительный секс.

– Да Александр Игнатьич по натуре своей охотник, – услышал он. – А что стреляет метко, это уж так, сопутствующий фактор.

Пашка сидел у камина в компании трех парней из Сибири и, похоже, травил охотничьи байки. Его собственный опыт в этом смысле был невелик, поэтому он использовал опыт друга. Сибиряки на каждом шагу повторяли, что вся эта Африка по сравнению с их Саянами и с их тайгой – ерунда на постном масле. А Пашка почему-то считал своим долгом опровергать это мнение, как будто ему Африка была домом родным.

– Сань, ты расскажи, как у тебя слон ожил, – обратился он к Александру. – А то ребята не верят.

Александр как раз не был любителем охотничьих баек, так что по собственной инициативе рассказывать про ожившего слона не стал бы. Но попробовать еще один способ воздействия на Аннушку все-таки стоило. Правда, он уже догадывался, что стандартный набор охмурежа на нее не действует, но в этом следовало убедиться окончательно.

– Ну, слон-то не у меня ожил, – косясь на Аннушку веселым глазом, сказал Александр. – А сам по себе.

Аннушка разглядывала сверкающий цветочек из стразов у себя на ногте и была полностью поглощена этим увлекательным занятием.

– И чего сделал? – с интересом спросил самый молодой из сибиряков, Григорий.

– И вставать начал. Это мы уж потом поняли, что ему первая пуля не в мозг вошла, а оглушила только. Я карабин разряжаю – он встает.

– И чего? – повторил Григорий.