«Надо Полинку спросить, что это за художники», – подумала она.
– Здравствуйте, Ева Валентиновна! – услышала Ева у себя за спиной и даже вздрогнула от неожиданности, прежде чем обернулась. – А на урок вы не опоздаете?
В двух шагах от нее стоял Артем Клементов, ученик того самого десятого класса, сочинения которого она проверяла вчера.
Фраза была довольно нахальная. Что это такое, в самом деле, указывать учительнице, что ей следует поторопиться! Но голос у Клементова был не нахальный, а вполне спокойный и доброжелательный. Правда, Ева заметила, как одновременно с обращением к ней он отбросил в сторону только что зажженную сигарету. Но, в конце концов, мальчику семнадцать лет, и, сколько ни говори о вреде курения, ничего с ним в этом смысле уже не поделаешь.
– Я успею, Артем, – сказала она, слегка прищуриваясь и вглядываясь в его лицо. – Вы сами не опаздывайте, пожалуйста. Что у вас сейчас?
– Не буду, – кивнул он. – История сейчас. А разве я когда-нибудь к вам опаздываю?
– Никогда, – согласилась Ева. – Вы молодец!
– Рад стараться! – улыбнулся он, и опять его разбитная фраза прозвучала необидно и без насмешки. – А почему вы глаза щурите, а очки не носите?
– Ну… – От неожиданности Ева не сразу нашлась с ответом. – У меня вообще-то зрение нормальное. Это просто привычка. Вредная привычка, – уточнила она. – А что, вас это раздражает?
– Ни капельки, – улыбнулся он. – Я просто так спросил. Пришло в голову – и спросил. Нельзя? Или я вас этим обидел?
– Почему, можно, – пожала плечами Ева. – Вы меня нисколько не обидели. Как можно обидеть вопросом?
Ей легко было разговаривать с Артемом Клементовым, и она действительно не обиделась.
– А я тогда еще спрошу, можно? – тут же произнес он. – Почему вы вчера Анненского читали восьмиклассникам? То есть не почему, а зачем?
– Ни за чем, – не успев подумать, ответила Ева. – Вернее, я думаю, им это может быть полезно… – тут же спохватилась она. – Конечно, его нет в программе восьмого класса, но ведь его и вообще нет в программе, а я считаю, что совершенно напрасно. Я уверена, что им… И вам тоже это полезно, – повторила она.
И тут же поняла, что говорит неправду. Конечно, она читала восьмиклассникам Анненского только потому, что любила его стихи и ей хотелось читать их вслух, а совсем не с благородной просветительской целью. И зачем было притворяться?
Ева почувствовала, как щеки у нее розовеют. Ей почему-то показалось, что Артем сразу распознал ее мимолетную ложь. Так оно скорее всего и было, и она ожидала какой-нибудь язвительной реплики. Но вместо этого он снова спросил:
– А почему вы всех на «вы» называете? Даже пятиклашек, когда у них заменяли!
Забыв удивиться его не совсем уместной настойчивости, она ответила:
– А я по-другому не могу. Мне вообще трудно переходить с людьми на «ты». Только, Артем, пожалуйста, больше не спрашивайте, почему. Я не знаю.
– Извините, Ева Валентиновна, – сказал он. – Я вас обидеть и правда совсем не хотел. Мне просто кажется, что это все впустую…
– Но ведь я для себя это делаю, вы правы, – улыбнулась Ева, хотя он никаких догадок на этот счет не высказывал, во всяком случае, вслух. – Вы правы, я люблю Анненского, вот и читаю. И на «вы» мне проще разговаривать, чем на «ты». Поэтому совершенно неважно, какая польза из всего этого получается. Вы не согласны со мной?
– Я с вами согласен, – ответил он, глядя на нее тем прямым, спокойным взглядом, из-за которого любые его слова и не казались нахальными. – Мне это было просто непривычно, и я не понимал… А теперь вы мне объяснили, и я с вами согласен. Извините.
С этими словами он легко кивнул ей – на мгновение Еве показалось, будто он отдал честь на прощание, – повернулся и исчез в высокой арке.
Конечно, он просто не привык к стилю общения Евы Валентиновны, который давно уже никого не удивлял в их гимназии. Клементов учился здесь первый год: переехал в центр откуда-то из спального района. Переезд связан был с какими-то семейными обстоятельствами, то есть с тем, к чему Ева не любила проявлять праздное любопытство.
«Как все-таки у мужчин все по-другому! – вдруг, без всякой связи с разговором, подумала она. – Вот у него глаза светлые, и волосы светлые, совсем как у меня, а получается очень даже красиво. Серебряный цвет, а не серый – так, что ли?»
Впрочем, думать об этом было уже некогда. Ева торопливо вошла в арку и пошла по дорожке к школьному крыльцу.
Расписание в понедельник у нее было очень неудобное. Два урока, потом окно, потом еще урок. Но это же неизбежно, что у кого-то в какой-то день получается не очень удобное расписание. И почему бы не у нее?
Не то чтобы Ева считала себя обязанной приносить жертвы, совсем нет. Просто у нее ведь действительно меньше проблем, чем у других. Да у нее вообще-то и вовсе нет тех житейских проблем, которые заставляют учительниц дорожить каждой минутой. Мужа нет, детей нет, домой спешить незачем. И если она может себе позволить даже пройтись в хорошую погоду пешком, то какой смысл требовать, чтобы именно ее расписание было самым рациональным? Это даже неловко…
В учительской сидел только историк Денис Баташов. Он проверял «датский диктант» – Ева сразу догадалась, увидев столбики цифр на одинарных листочках.
– Привет, Диня, – сказала она, садясь за стол напротив него. – У тебя разве тоже окно?
– Привет, – ответил он, не поднимая глаз. – Не-а, не окно, сейчас ухожу. Просто неохота дома возиться, нетворческая работа.
Нетворческие виды работ Денис терпеть не мог и всегда старался выдумать для своих учеников что-нибудь интересное. Совсем недавно, например, он показал Еве длинный список специально подобранных цитат и предложил определить: какое время характеризуется каждым из этих высказываний, Средние века или Возрождение? Ева даже удивилась:
– Думаешь, так просто догадаться? Я не могу… По-моему, любое, хоть бы и наше. «Не следует так долго смотреть на небо, ибо человек ступает по земле», – прочитала она. – Разве не подходит?
– Ребята мыслят более конкретно, – сказал тогда Денис, забирая у нее листок.
И, конечно, он был прав. Он тоже мыслил конкретно, логично; благодаря ему Ева поняла, что именно так и мыслят мужчины. Что в этом состоит их главное отличие от женщин и что, наверное, так оно и должно быть.
Глава 3
Денис Баташов пришел работать в их школу лет через пять после Евы – то есть уже шесть лет назад – и сразу привлек общее внимание. Конечно, в основном внимание незамужней учительской половины, но не только. Денис был не просто перспективным объектом, каковым является всякий молодой и холостой товарищ в преимущественно женском коллективе, но и вообще интересным мужчиной. На таких женщины заглядываются независимо от собственных перспектив, даже если их личная жизнь вполне устроена.
Впрочем, и тех, и других ожидало скорое разочарование: новый историк был слишком увлечен работой, или, по крайней мере, делал соответствующий вид. Не то чтобы он проявлял какое-то высокомерие по отношению к коллегам, вовсе нет! Он был отличный собеседник, умный и веселый, знал множество анекдотов, увлекался туризмом и играл на гитаре. Но все его разнообразные дарования были направлены исключительно на то, чтобы приятно и с пользой проводить время, а совсем не на завоевание податливых женских сердец. И досугу своих учеников Денис уделял куда больше внимания, чем развлечению молодых учительниц.
Некоторое время это его качество являлось главной темой для обсуждения в учительской, а потом все как-то привыкли.
– В конце концов, девочки, это еще не худший вариант! – такой итог подвела месяца через два черноглазая математичка Галочка Фомина. – Хуже было бы, если бы попался бездушный ловелас и ветреник. Таким, девочки, нет места в нашем коллективе, таких мы не одобряем и даже дружно презираем! А Дениска – парень что надо, ведь правда?
– Правда! – откликнулся нестройный женский хор.
Разговор происходил во время чайных посиделок, которые нередко устраивались в учительской – по поводу, а чаще без всякого особенного повода. Благо пирожные в кондитерской при «Пекине» были отменные, а ради дружеского общения не жаль было и засидеться допоздна. Это было давней и одобряемой самим Мафусаилом традицией – такие вот спонтанные и потому особенно приятные посиделки.
В тот вечер посиделки оказались девичником. Никто, конечно, не подбирал компанию, все вышло само собой, и беседа текла непринужденно.
– Поэтому будем считать, что нам всем повезло, – продолжала Галочка, смешно морща остренький носик. – По крайней мере, мы избавлены от проблем дележки, которые могли бы нас перессорить! И все мы в равной мере можем наслаждаться песенками, которые поет наш милый Диня, и даже можем дружно принять участие в крымском походе. Правда?
– Правда! – еще раз дружно ответили молодые учительницы и весело засмеялись.
В самом деле, жизнь до тридцати лет еще, можно считать, только начинается, свет не сошелся клином на симпатичном историке, даже если у него умопомрачительные миндалевидные глаза цвета маренго!
Ева была единственной, кто не участвовал в общем хоре. Она даже специально надкусила в тот момент пирожное и сделала вид, будто не успела его прожевать. Она вообще боялась говорить о Денисе Баташове: при одном упоминании его имени у нее темнело в глазах и стеснялось дыхание.
Такого с ней не было никогда, и она даже предположить не могла, что с ней такое вообще может быть.
При всей своей даже постороннему глазу заметной мечтательности Ева никогда не была влюбчива. Конечно, она жила в каком-то особенном, самою для себя устроенном, а отчасти и придуманном мире. Но этот мир был так полон, что она совсем не ждала появления в нем прекрасного принца, как ждет этого большинство юных девушек романтического склада.
Ее мир был подчинен какой-то особенной гармонии, которую едва ли встретишь в реальности – даже если твоя жизнь заботливо оберегается любящими людьми и поэтому ты можешь не бояться страданий и потрясений. Ее мир был трепетен – так, наверное. И испуг, иногда мелькавший в маминых глазах, был связан именно с излишней душевной хрупкостью, которую Надя чувствовала в своей старшей дочери.