Человек внутри
Как только наступили сумерки, Кеша позвонил, чтобы я не беспокоился. Он сообщил, что скоро приедет, и чтобы я не ложился спать, так как у него приготовлен для меня сюрприз. Я не спал, а строчил много сообщений Косте, решившему взяться за размещение рекламы. Он смело подкидывал мысли и, конечно же, советовался, каким способом выгоднее продавать цветы, ведь заказы, в основном, поступали небольшие. Я одобрял большую часть идей, а от чего-то наотрез отказывался, пока во всём доме не замигал свет, и работу пришлось отложить.
Я мельком глянул в окно. Дверь сарая была распахнута настежь. Стояла тишина.
Одолевая зловещее предчувствие, я помчался опрометью на улицу, прислушиваясь к едва уловимым шорохам. Раздался треск. Это лопнула голая ветка под ногами. Я сунулся с фонариком в сарай и тотчас оторопел от увиденного. Доски, которые я прибивал несколько ночей назад, были оторваны и расколоты вдребезги, виднелся кровавый след, тянущийся до крыльца, а ниже, где находился скелет, теперь чернела одна земля.
Не теряя ни минуты, я прошёл по следу в дом и спустился по скрипучей лестнице в освещённый подвал. Было пыльно и душно, по углам свешивалась паутина. Тут и там были прибиты деревянные полочки, стояли банки с испорченными солёными огурцами и помидорами. Рядом с железным ящиком с замком валялась тряпка и лежало велосипедное колесо, под которым тускло блестело бутылочное стёклышко. Дыша как можно тише, я проверил счётчик, и двинулся вдоль засохшей полосы. Она привела меня к пропавшему браслетику, на котором были полностью стёрты буквы.
Я хотел было уйти, как вдруг свет померк, и кто-то невидимый ударил по трясущимся рукам. Я медленно сполз на колени и стал искать выпавший телефон. Нащупал мелкие осколочки. Неудержимый гнев обратился в страх, когда меня обожгло ледяным прикосновением, и неподалёку донёсся скользящий шелест. По подвалу разлетелся костяной хруст. Я притаился за фигурками животных, посадил занозы три, не меньше.
Зазвучал высокий жалобный голос:
– Саша!
Он вывел меня резко из оцепенения. Доползши на четвереньках до колеса, я разорвал тряпку и обмотал небольшим её куском стёклышко. Наконец, встал, слегка пошатываясь и постепенно привыкая к темноте. Я брёл вперёд, держась за стену, а подвал всё не заканчивался, и кто-то шептал лихорадочно постоянно:
– Ты не дойдёшь! Ты не дойдёшь! Упади!.. Ну же, падай!
На лестнице ускорил шаг. Одна из ступеней затрещала подо мной, рухнула, и я свалился вниз кубарем, потеряв осколочек.
– Как и говорилось, упадёшь! Упадёшь, не унесёшь!
Вспыхнул ярко экран. Я зажмурился, после чуть-чуть приоткрыл глаза и упёрся в стену. Мне удалось увидеть того, кто крепко держал телефон.
Скелет в красном платье трепетал впереди, как живой, и рычал одно и то же, не переставая:
– Не сбежишь, не скроешься!
Перекошенный от злости, он шёл на меня и держал одну руку за спиной.
– Прятаться некуда.
Я молился, чтобы этот ужас закончился, и, превозмогая дрожь во всём теле, говорил точно не своим сдавленным голосом:
– Не хотел… Послушай, я не хотел убивать тебя! Мне так жаль, так жаль… Не мсти, не наказывай меня! В меня тогда точно бес вселился, а иначе как бы я пошёл убивать? Я не виноват, у меня не было выбора!
– За свои поступки надо отвечать. Мама тебе разве не говорила, что всё тайное когда-нибудь становится явным?
– Говорила, может быть.
– Ты плохо её слушал. Ты слушаешь только себя и извиняешься потому, что боишься. Почему не заходил в сарай, когда Дарья Сергеевна просила? Давно пора очнуться, а не существовать.
– С каких пор знаешь о ней? Я не верю тебе!
Скелет навис надо мной угрожающе и, показав окровавленный лом, занёс его для удара. Помню, как закричал истошно, как меня расколдовал свет, жёлтый, как подсолнечное масло, и в подвале никого не оказалось, кроме меня и встревоженного Кеши с огромными заплаканными глазами. Он тормошил меня за плечо и похлопывал по щекам, изредка хлюпая с отчаянием в голосе:
– Очнитесь, умоляю! Это же я, ваш помощник.
– Кеша?
– Кеша! – сказал Кеша нарочито спокойно. – Не сходите с ума, не дёргайтесь, – сказал он и улыбнулся слабо.
– Доведи меня до комнаты, – попросил я мрачным тоном.
– Конечно, конечно! Дайте-ка помочь.
– Ты давно приехал?
– Недавно, минут десять назад… Господи, как вы меня напугали! – признался Кеша. – Бедный, бедный, что ж вы так трясётесь?.. Лучше не объясняйте. Всё потом, потом, больше не ходите в подвал! Я закрою его, чтобы ни одна крыса не выбежала наружу. Надеюсь, это была не крыса? Всех до единой перетравлю!
Я окинул мутным взглядом Кешу. От его участливого бледного вида и дрожащих ресниц заболело сердце.
Глава четырнадцатая.
Не машина, а человек
Как только мы оказались в комнате, я заметил кровь на одном из Кешиных мизинцев.
– Скажи честно, я напал на тебя?
– А? – Он оттопырил палец и показал его ближе. – Порезался о журнал, который привёз. Много-много журналов и газет про комнатные и дикие растения лежит в гостиной. Они и есть сюрприз.
– Ну а если честно? Я ведь не навредил тебе, не ударил? – спросил я тихо, ошарашенно и, переодев рубашку и сняв штаны, лёг в кровать. – Молчишь? Прав, значит.
– Не корите себя за то, что поцарапали, – попросил Кеша и закрыл ступни одеялом. – До свадьбы заживёт!.. Просто когда я приехал, то услышал, что вы о чём-то шепчете в подвале. Мне было страшно спускаться в темноту даже с телефоном, но вы были там, и я не мог трусить. Интересно, что свет вскоре включился. Я успокаивал вас, а вы метались по полу, как будто в лихорадке. Вы закричали, и я закрыл рот руками. Больше закрывать было нечем. Поранили палец, выбросили осколок и только тогда поняли, что перед вами я, а не монстр.
Стыдно было рассказывать Кеше о скелете, который чуть ли не довёл меня до обморока.
До сих пор не ослабевала тряска, и грудь ходила ходуном. Мне два раза, кажется, послышался знакомый шорох и негромкий стук в дверь, который моментально утих.
– Вы почти что выгнали меня из дома. Избегаете всеми способами… Мне это совсем не нравится. Сначала чувствуете запах и сидите утром на крыльце, хотя не спите до двух ночи! Затем Макаров, Дарья Сергеевна, которая бьёт тревогу, подвал этот дурацкий! Попробуйте мне соврать! Я придушу вас собственными руками и не пожалею о том, что сделал! – воскликнул Кеша и весь потемнел от гнева, который клокотал в нём.
Я раздвинул губы, широко улыбаясь, и признался во всём спустя только пять минут. За это время я успел прорепетировать речь, которую собирался произнести, и на случай неудачной попытки подготовил несколько коротких фраз, какие, скорее всего, помогли бы мне оправдаться перед Кешей.
Он не перебивал, но изредка многозначительно хмыкал и тупо кивал. С каждым новым словом я донельзя обескураживал его, но продолжал говорить. Говорил торопливо и решительно, чтобы он поверил!
Но вот наступило молчание. Кеша присел рядом на кровать и притворился, что сердит и зол. В коридоре зашуршало кровавое платье.
– Поэтому-то вы, наверное, и забыли. Я бы тоже забыл, если бы убил кого-то. А что насчёт сна?
– Он был пророческий или что-то вроде того. Я был, как те чёртики, что мучили помощницу. Я действовал так, как хотели они, зачем-то подошёл к клетке, снял с неё ткань, танцевал, как и другие. Возможно, теперь я не вспомню всего сна, но в нём помощница просила о помощи. Она когда-то так попросила, а я уподобился людям. Чтоб мне пусто стало!
– Бросьте. Люди не все одинаково плохи.
– Я плохой.
– Не наговаривайте. Был же повод, но пока не ясно какой.
– И всё же я плохой, потому что убийца не бывает хорошим по определению. Если продолжишь защищать меня, то ничем добрым это не кончится. Я и тебя убью.
– Не страшный вы. Дарья Сергеевна и то опаснее. Видели, какие у неё длинные кисточки?
– Но помощница в сарае не её рук дело.
– Вы не отведёте меня туда?
– Я не спятил.
– Так её можно увидеть? Отведите завтра, когда Дарья Сергеевна не проследит за нами. Она обязательно сунет нос в ваше дело и не спросит, что вы чувствуете.
– Главное, что ты спросишь. Ты ведь спросишь, правда?
Кеша растрогался, по его щеке скатилась слезинка, и он наклонился совсем близко и сказал:
– Вы холодный, никакой сейчас.
– Мне наоборот тепло. Я безумно устал и ещё боюсь, что в комнату войдёт скелет.
– Так мы его и пустим! Если что, устроим на него засаду. Запасёмся сухими пайками. Я достану зверей из подвала, и мы поставим их вокруг дома, чтобы охраняли. Накупим камер и жучков на всякий случай.
– А на Дарью Сергеевну напялим камуфляж, чтобы она сливалась с картинами, – добавил я, слегка повеселев. – Заодно спросим, есть ли у неё знакомый маг или же экзорцист.
– Давайте спросим, как представится возможность? – серьёзно спросил Кеша. – Любопытно, как они проводят ритуалы, и каких таких демонов изгоняют. Посмеёмся немного. Представляю экзорциста, который впервые сталкивается с неупокоенной помощницей. Он от страха стену пробьёт!
– Почему же стену?
– Потому что окна и двери мы заколотим досками для пущей безопасности.
Кеша рассмеялся звонко, после задышал тяжело и в который раз за вечер заплакал сильно, с горечью проговаривая:
– Где нам раздобыть колдуна, чтобы он был настоящим, а не шарлатаном? Тут Макаров бессилен, и все помощники мира не помогут, включая меня! Я бесполезный, какой же я бесполезный!
Он хорошенько выплакался и, отстранившись неловко, совсем запечалился.
– Ты полезен, потому что… потому что дорог мне.
– Какое облегчение!
– Серьёзно? Ты снова балуешься!
– Конечно же, нет.
Кеша раскраснелся, стянул одеяло и, блаженно откинувшись, расхохотался во всё горло, чтобы больше не рыдать.
– Поверили, поверили!
Я наградил его увесистым пинком под зад.
Он не ушёл, а остался в комнате, прилёг на маленький диван.
Скелет же в подвале чудился идиотской выдумкой, и жил на свете один Кеша, который прямо-таки светился дружелюбием, улыбался во сне от счастья, которое его давно поджидало, и доказательств о том, что помощники умеют нежно, горячо, безмерно любить, не надо было.
Глава пятнадцатая.
История для Сонечки
Диана согласилась посмотреть некоторые Кешины работы. Теперь он целыми днями не выходил из комнаты, торопливо исписывая листы (я предлагал ему компьютер, но он отказался, сказав, что так ему привычнее). Над одной из повестей он трудился более двух месяцев, мечтая поделиться радостью и страстью к чтению с Сонечкой. К концу сентября, когда мы с Кешей закопали кости помощницы неподалёку от колодца, история была завершена. Дарья Сергеевна тайно разглядывала черновики со жгучим интересом, а при нас держалась невозмутимо и сдержанно. Я дразнил её, и она не по-настоящему обижалась.
Первого октября мы собрались в гостиной. Кеша был торжественен, как никогда раньше. Он без всякого сомнения, без страха зачитал повесть.
Лети!
Глава первая
Неприметная тропа, по которой не спеша шагали двое, вилась всё ниже и ниже через пологий склон, заросший перистым ковылём. Заросли тянулись до самого берега и обрывались на последних досках, оставшихся от старой дорожки, неизвестно когда проложенной. За гнилым искривлённым забором ярко белела широкая полоса мокрого песка. Невдалеке от синих набегавших волн лежало здоровенное скользкое бревно, а над ним, как апельсин правильной круглой формы, между размытых облаков висело сочное солнце. Воздух был свежий и чистый. Пахло остро водорослями.
Лёша нёс ведро с лопаточкой и держал маму за открытую полную руку. Она очарованно смотрела на море в соломенной шляпе, которая так и норовила скрыть белый прямой лоб, и шла, касаясь бледно-зелёным платьем редких камней. Вытянутое лицо её выражало необыкновенное спокойствие. В тёплых глазах отражалась необъятная гладь.
– Научишь меня строить замки? – спросила с любопытством мама.
– Конечно. Взяла бутерброды? Я не хочу есть.
– Ты не обедал сегодня, – сказала она недовольно.
Лёша действительно не обедал. Весь день он вёл дневник и записывал наблюдения в толстую тетрадь. Занимался Лёша делом увлечённо и каждый день подолгу сидел за письменным столом с низким табуретом. Иногда размышлял он легко, иногда вовсе мучительно, и всё написанное казалось ему жуткой тарабарщиной. Папа особенно активно поддерживал Лёшу за упорное стремление к письму.
– Я был занят.
– Завтра у меня выходной, и мы сможем погулять намного дольше, чем обычно.
Мама пекла мягкие торты и печенья и развозила их покупателям, живущим в городе.
К сожалению, профессия кондитера пользовалась небольшим спросом. Всё больше людей отдавало предпочтение магазинной стряпне.
Лёша жил с родителями и бабушкой возле моря, в маленьком доме с сиреневой крышей и крытым балконом, выходящим на тенистые деревья. Он очень любил лежать под ними и читать книжки, взятые из городской библиотеки. Когда начинал хлестать ливень, и вовсю гремел гром, он убегал в свою комнату и сидел расслабленно на ковре, совершенно поглощённый чтением. Бабушка поднималась к нему и вязала спицами мешковатые свитера в кресле. Часто она произносила мысли вслух и напевала зажигательные мелодии. Лёша очень раздражался и уходил на первый этаж, где висело молчание.
– Дольше – это на пять минут?
– Если захочешь, можно и на час! – радостно произнесла мама.
Наконец они спустились к берегу и оставили забор, наклонённый к земле, истыканной острой, как игла, травой.
Мама вынула скатерть из плетёной корзины, расстелила на песке и разложила закуски.
Лёша отошёл в сторону и стал строить красивый песочный замок. Он аккуратно укреплял зубчатые башни с прорубленными окнами, после украшал их витыми ракушками, найденными неподалёку. Верхушки пронзали тонкие веточные шпили. Перед тем, как похлопотать над одной из развалившихся башен, мама бросила шляпу на скатерть, чтобы та не запачкалась, и поправила платье.
Неожиданно налетел холодный ветер и испортил украшения. Море заблестело радужной рябью. Лёша расстроился, закончил с замком и ушёл выпить апельсиновый сок.
Мама решила исправить неважное настроение Лёши и, прогулявшись по берегу, отыскала гигантскую водную улитку. Она была явно напугана и пряталась в коричнево-бронзовую раковину, высовывая подозрительно наружу лишь рожки-усики. Мама положила моллюска на ладонь и отнесла показать его Лёше.
– Где ты её нашла?
– На камне. Бедняжку, наверное, отшвырнуло волной.
– Ай, какая страшная! Какая мерзкая!
Лёша небрежно тронул влажную улитку пальцем. Она моментально притихла.
– Она больше тебя боится.
Мама звонко рассмеялась.
– Не думаю.
– Я отпущу её в воду.
– А её не выбросит обратно?
– Вот мы сейчас и узнаем. Погляди.
Лёша снял шлёпанцы и спрятал ступни в молочных барашках пены, колышущейся на краю берега. Он позабыл недостроенный замок и дышал полной грудью. Ветер успокаивался и слабо трепал его светлые волосы. Над поверхностью хрустального зеркала жужжали голубые стрекозы.
Мама опустилась на колени и помогла улитке укрыться под полупрозрачным островом тины. Она расхрабрилась, показалась полностью из раковины и поползла вперёд настолько быстро, насколько это было возможно.
Лёша закатал штаны до колен и зашёл в воду. Он постоял так минут десять-пятнадцать под ослепительными лучами, после вышел к маме, которая сразу же обтёрла его розовые мягкие ступни, испачканные в песке, и расположился на горячей скатерти. Валяться на спине в тепле было величайшим удовольствием.
Мама перекусила бутербродами.
Они ещё долго бродили возле моря, пока не запылал закат.
Лёша вернулся домой и вдохновенно продолжил дневник. Вечер он посвятил странице, а когда дописал, то сразу же решил перечитать её.
Двадцать третье июня, четверг, 2050
Сегодня был ясный день. Мы с мамой пошли на море, и я построил большой замок. Он мне не понравился. Я очень хотел разрушить его, очень, очень, но передумал, потому что рядом была мама. Она всегда улыбается. Мне нравится её улыбка, но сам я не люблю улыбаться.
Не хочу идти в школу. Она далеко, и я не могу выспаться. Я ложусь рано, но долго не сплю, потому что не могу и много думаю. Я думаю о море и о том, что находится за ним. Мне кажется, что за ним что-нибудь да должно быть! Когда-нибудь я поговорю об этом с папой. Он долго рыбачит, он трудолюбивый рыбак и продаёт рыбу на базаре. Люди, наверное, очень много едят рыбы. Я то же хочу порыбачить, ну или по крайней мере выйти в море на лодке! На самой большой.
Скучаю иногда по папе, но как только сажусь за дневник, забываю обо всём плохом на свете. Я не сержусь на папу, ведь он хороший и добрый человек.
Бабушка поругала за музыку. Говорит, что я скоро оглохну. Ей не нравится вся старая музыка. Она за электронную, за поп музыку и всё время слушает её и старается танцевать. Потом её ноги сильно болят, и она плачет. Когда-нибудь мы перестанем ссориться насчёт наших вкусов. Когда-нибудь бабушка перестанет упрямится и оставит танцы, и её ноги окрепнут.
Ветер воет. Неуютно мне сейчас. А когда было уютно?
Я самый одинокий мальчик на планете, который любит море. Сейчас нарисую его!
Вышло достаточно хорошо, если не считать ошибки, которые Лёша наделал по невнимательности. Он страшно торопился выразить мысль и гнался за нею сломя голову.
Несмотря на то, что писал он много и часто, поделиться творчеством ему было совершенно не с кем.
Мама хвалила Лёшу, но никогда не просила почитать дневник. Она была женщиной занятой и всегда выполняла безупречно работу.
«Но как же так, почему никто не интересуется тем, что я люблю?» – думалось порой Лёше.
Он нарисовал красочную картинку парусной лодки, катающейся по высоким волнам, после устало протёр мутные глаза, почистил зубы и лёг в кровать. Под ватным одеялом было приятно и уютно.
Лёша перевернулся набок хмурым румяным лицом к отворённому окну. Над чернеющими деревьями горели звёзды, искрился бледным светом тонкий полумесяц. В дверь робко скреблась собака Аврора.
Глава вторая
Папа сидел за обеденным столом, укрытым чистой льняной скатертью, и читал старый выпуск популярной газеты за двух тысяча сорок первый год. Единственный выходной он неизменно посвящал тихому задумчивому времяпровождению.
Крупный заголовок на первой странице гласил: «Изобретён чертёж быстроходного корабля, способного в считанные секунды переносить людей за пределы Солнечной системы».
Папа приступил к статье, выделенной жирным шрифтом: «Выдающийся преподаватель физико-математического университета Родион Китин был удостоен премии за самую перспективную разработку в ракетно-космической отрасли. Он долго занимался планом и восемь лет реализовывал замысел на бумаге. Подробный чертёж был впоследствии представлен на ежегодной Всемирной конференции в Санкт-Петербурге. Китин изложил суть концепции перед представителями государств и сумел убедить их в полезности нового изобретения. Сам он говорит, что не жалеет ни единого дня, когда разрабатывал проект. Теперь он направляет все силы на его абсолютную реализацию».
Папа изумился, но всё же воспринял статью неудачной и, выпив чай, перевёл рассеянный взгляд на Лёшу, когда тот спустился по ступеням в кухню, насквозь пропахшую тёмным шоколадом.
– Ты уже здесь! – воскликнул Лёша. Он кинулся в объятия папы.
Они крепко обнялись.
– Я скучал по тебе.
– Я тоже. Надеюсь, ты не сидел целыми днями в комнате?
– Нет. Я ходил гулять. Мама была со мной.
– А бабуля? Ты приглядывал за ней? – спросил насмешливо папа и улыбнулся полными губами. – Ты уже взрослый и можешь быть главным, пока меня нет.
– Трудно. Но я смотрел, чтобы с ней был полный порядок.
Мама бросила прихватки на кухонный стол и подала бабушке вонючую мазь от боли в ногах. Бабушка поворчала о чём-то сердито, впрочем, как обычно. Она нанесла мазь на худые костлявые ноги, поднялась на редкость неуклюже с просторного дивана и взяла очки с тумбы.
Мама подала свежее печенье с шоколадной крошкой. Она ласково потрепала Лёшу за плечо, когда тот загорелся замечательной мыслью. Казалось, всё лицо его было залито светом.
– Раз уж вы свободны, мы можем поехать в город?
– Я бы лучше полежал и посмотрел телевизор, – сказал папа. – Не представляешь, как я устал.
– Представляю, – обиженно буркнул Лёша. Он грустил оттого, что слишком хорошо понимал папу.
– Не печалься. Возьми книжку и сходи почитать к морю, – сказала мама ободряющим тихим голосом. – Но я не сумею прийти.
– Мне надо отдать книги. Я уже все прочитал.
– Так быстро?
– Они не толстые. Я их принесу, и ты сама убедишься.
Папа неуверенно помедлил, а затем отложил газету. Когда Лёша показал все имеющиеся у него читаные книги, он встал из-за стола и проговорил:
– Пошли в море.
Лёша с нескрываемым удивлением сжал порывисто ладонь папы. Его ладонь была большой, шершавой и пахла сильно рыбой.
Мама оставила их наедине и скрылась в гостиной.
– Сейчас же иди собираться. Я так делаю, чтобы ты развеялся. Потом полежу. Ты очень хочешь в море?
– Очень, очень! Неужели… Не верю, что ты возьмёшь меня с собой!
– А я возьму. Давай же, поторопись. Иначе я без тебя пойду.
Лёшино сердце радостно забилось. Он захотел расцеловать папу, зарделся в предвкушении счастья и побежал сразу же к себе в комнату. Там он написал немножко в дневнике угловатым размашистым почерком, пока его не начала доставать громким лаем непоседливая Аврора. Она энергично виляла чёрным лохматым хвостом и задирала тупую сытую морду.
Двадцать шестое июня, воскресенье, 2050
Идём в море! Я и мечтать о подобном не мог. Хочу собственными глазами увидеть дельфина или какую-нибудь здоровенную рыбу. Хочу дотронуться до её красивой переливающейся чешуи и вытянутых развитых плавников. Надо помочь папе…
В этот раз Лёша написал всё правильно, но мало. Он забрал школьную сумку и дневник с карандашом, чтобы написать о маленьком путешествии прямо в лодке. Он переоделся и выбежал на пустой двор, засаженный вьющимися клумбами, огороженными камнями.
Цвели и источали сладковатый аромат пунцовые розы. В благоухающих молоденьких пионах сидели изумрудные лягушки, выпрыгнувшие из неглубокого пруда. Над оранжевыми бархатцами сновали неутомимые пчёлы. Пролетела незаметно, как привидение, бледная бабочка и села на пахучий красновато-бурый цветок.
– Ну что тебе надо? – спросил Лёша, когда заметил собаку, бегущую следом за ним. Он остановился и заглянул в её ласковые чёрные глаза. – Меня папа только-только взял. Что я ему скажу, когда и ты явишься?
Аврора расстроенно лизнула мальчишескую ладонь. Она разволновалась о чём-то сильно и тонко заскулила. Лёше не нравилось волнение, которое нельзя было объяснить. Он думал и пинал камешки.
– Ладно, я возьму тебя. Только пообещай, что не будешь баловаться.
Щеколда глухо звякнула. Аврора порхнула за калитку и понеслась вдоль дорожки.
Папа ожидал у берега в сине-белой резиновой лодке с моторчиком. Он смотрел задумчиво вдаль, где таял в бирюзовой дымке старый маяк, на котором лепились гнёзда, и раздавались птичьи крики.
Тучи прояснялись.
Лёша, похрустывая песком, забрался в лодку и снял сумку с плеча. Переставляя мокрыми лапами, немедленно пристроилась возле удочек Аврора.
– Она за мной увязалась.
– Смотри, чтобы не бросилась за борт, – проговорил папа шутя. – Я не поплыву за ней.
– Пусть только попробует, – уверенно произнёс Лёша. – Но ты поплывёшь, если что. Ведь я не умею. Я умею писать и то некрасиво.
– Поплыву.
Моторчик бодро загудел. Лодка качнулась и заскользила неудержимо вперёд.
Пока они катались, их обдавали мелкие солёные брызги. Аврора, несколько привыкшая к равномерному шуму, больше ничему не радуясь, крепко жалась ко дну. Она обвивала себя хвостом, мелко тряслась, а так как была любопытной, то иногда подсматривала за Лёшей.
Когда лодка остановилась, он раскрыл дневник и положил его на колени.
– Он намокнет. Как напишешь на мокрой бумаге?
– Пока мы стоим, я всё сделаю.
– Не укачало? – спросил папа. В его взгляде читалась забота.
– Совсем нет… Ах, бедная Аврора, бедная девочка! Говорил же, проблемы одни от тебя.
Она подняла вопросительно морду.
– Да, я говорю о тебе, – утвердительно кивнул Лёша.
– Что это с ней? Хотя, понимаю. У неё первый выход в море. Ты, наверное, считаешь, будто я запрещал раньше, потому что не хотел и ленился.
– Нет, что ты! Знаю, как в море опасно. Я был маленьким, но я точно помню, что уже был так далеко от берега. Хочешь послушать, что я уже написал за сегодняшний день?
