Человек внутри

– Что за дело?

В конце концов, я рассказал мужику, как познакомился со странным помощником, как он требовал яростно букет, и как у него молниеносно портилось и улучшалось настроение, упустив, конечно же, кое-какие подробности, совершенно бесполезные малознакомому человеку. Мне было неудобно, что я жаловался на помощника, но слова вырывались сами собой. Как только мужик терпеливо выслушал меня, я глубоко выдохнул, и мне сделалось легче, чем было до этого.

Он крепко задумался и, обмусолив сигарету, вынул зажигалку.

– Точно не попробуешь?

– Ни за что!

– Хорошо, пропущу в дом. Но ты потом объясни, что сказал помощник, а то они мне все жутко интересны. Я провожу, так сказать, небольшой эксперимент. Эксперимент важный и нужный, но не для меня, а моей Ани, – сказал мужик, слабо усмехнулся и, бросив сигарету, растоптал её в кашу обувкой. Зажигалку спрятал. – Курить даже нет желания. Ты слишком серьёзный. Позволь-ка рассмешить тебя одной нелепой случайностью, произошедшей со мной позавчера. Уверен, что ты любопытный, и выслушаешь меня. А?

Мужик, назвавший себя Василием, говорил возбуждённо и был как открытая книга.

Он воспринял молчание, как знак согласия, и, позабыв, кажется, о нелепой случайности, стал осыпать нисколько не смешными шутками и сразу же посвятил меня в тайны своей семьи, на которую внезапно обрушилось проклятие, и каждые пять лет умирал не своей смертью кто-то из его рода или случалась какая-нибудь другая беда. В двух тысяча тридцать пятом году, как ни странно, проклятие проявило себя впервые. Утром пятнадцатого августа прабабка Василия семидесяти девяти лет начисто переписала завещание и, порвав его зачем-то в клочья, повесилась на люстре. Никто из живущих с нею не поверил, что ей хватило сил, а тем более духу удавиться, ведь она пугалась смерти, как злейшего врага, и любила внучку, ради неё и жила. Василий с женой присутствовали на похоронах, но почти не плакали.

Прошло незаметно пять лет, и в тот же месяц того же числа разграбили квартиру Василия. Анна проверила все раскрытые шкафчики и тумбы, стащила матрац, под которым хранила скудные сбережения, но ничего не увидела, кроме красной копейки, когда-то по чистой случайности закатившейся под кровать. У неё подкосились колени, она беспомощно упала в кресло и заломила руки. Василий сорвался с работы и тотчас приехал к Анне. Он успокаивал её, хоть и был ввергнут в отчаяние, и переживал, не показывая эмоций. Они надеялись переехать на новое место и заняли деньги, которые отдали полностью через четыре с половиной года.

В следующий раз, которого совсем не ожидали, пострадала двоюродная сестра Анны Елизавета, когда вела автобусную экскурсию. Август стоял жарким, как июнь. Солнце жгло, и плыло мало облаков. Вода была одной из главных спасительниц от невыносимой духоты, и Елизавета еле держалась на ногах в переполненном автобусе с потными и вонючими людьми, у которых от зноя слипались глаза и болели головы. Она как всегда расплывалась в заметной, но не вызывающей улыбке и развлекала всех заученными наизусть фактами. Водитель провалился в дрёму, а очнувшись, как по чьему-то приказу, резко крутанул руль и, сжавшись, крепко стиснул зубы. Автобус боком задел рядом мчавшую машину. Люди попадали с сидений. Побледневшая Елизавета стукнулась затылком о стеклянные двери, и взгляд её стал умоляюще-беглым. Вместе со всеми она потонула в ужасающем грохоте. Произошедшее с нею далее Василий решил не описывать.

– Так когда вы поняли, что это проклятие? – спросил я, когда мы стояли на седьмом этаже, и на лестничную клетку струился голубовато-белый ручей света.

– Ну ты подумай, почему пятнадцатого августа, а не двадцатого сентября, к примеру, или третьего марта? Аня предположила, что это проклятие, когда нас обворовали. Спорить с ней бесполезно, как и ссориться, она всё чувствует.

– Вы не допускаете, что это всего-навсего цепочка совпадений? – заметил я скептически.

– Не исключаю. Несчастье… чертовщина…

– Она самая, – сказала бабка сверху и, мягко ступая в тапочках, крякнула на Василия: – Вы бы лучше переехали, раз такая ерунда. Другим доставите бед.

– Боишься?

– Я?.. – удивилась бабка со сморщенной обезьяньей мордой. – Было бы чего.

– Бойся, бойся, – повторил Василий настойчиво и пошёл на бабку, оскалившись. – Ты же первая, кто получишь по башке. Помни, что меня плохо злить.

– Нет! – взревела она мощно и стукнула его в грудь. – Уже пошутить нельзя.

Бабка заторопилась по лестнице, и Василий, проводив её взглядом, захохотал презрительно.

– Трусливая!

– Что у вас за отношения с соседкой?

– Верно, никакие. Как-то она забыла выключить кран и затопила нам квартиру. Я и сказал сдуру, что проклят. Сейчас-то соседи почти не здороваются друг с другом, не знают, как даже выглядят. Зато с этой нет проблем. Пусть у неё трясутся поджилки, иногда полезно.

– Жестоко, Василий.

– Не очень… Уже в следующем месяце, – проговорил он совершенно холодно. – Мне потому не сидится дома. Хочется курить и следить за двором. А, квартирку я тебе открою, и ты войдёшь.

– Зачем же? Я не ради вас пришёл. Не забыли?

Василий загадочно усмехнулся (как странно заблестели чёрные зрачки!), отворил дверь ключом и подтолкнул меня в тесную прихожую, в которой мирно тикали часы. Он шагнул следом за мной и включил настенные светильники. Из полутёмного коридора вышла девочка лет семи-восьми с бурым пластмассовым медвежонком, подняла осторожно упитанное крошечное лицо, обрамлённое каштановыми локонами, и спросила робко:

– Кто тут стоит?

Василий снял обувки и сказал ласково:

– Он наш гость. Не бойся, малышка.

– Я не боюсь, ведь я не маленькая, – ответила девочка и надула розовые щёки. – Если хотите, мама даст чай и шоколадные конфеты. И вымойте руки перед едой. С немытыми руками мама за стол не пустит!

– О, Сонечка, он не будет есть, – посмеялся отец тихо и нежно. – Ему не до сладостей.

– А что ещё делают гости? Они едят, пьют и веселятся со взрослыми.

Прозвучал оглушительный топот, а затем в прихожую влетел помощник десять тысяч триста восемьдесят пять в домашней одежде. Он попросил оставить нас наедине в своей комнате, и усадил там меня в рваное кресло. Сам он расположился на стульчике, обтянутом светло-рыжей материей.

– Так вот, что у тебя за хозяева.

– Заметьте, Пустыркины, – улыбнулся помощник мягко. – Хорошие, очень хорошие!

– Мне ни о чём не говорит их фамилия. Скажи, что ты хочешь?

– Ничего. Я трясся от страха, когда вы гнались на машине за мной. Хотя, знаете… – Вдруг помощник подскочил и взволнованно воскликнул: – Хочу! Хочу, хочу всего! Всего хочу, что у меня нет, но что находится у вас! А именно работы, потому что без работы скучно. Я убираю полы, даже когда они сверкают от чистоты. Убираюсь от безделья. Денег никогда не зарабатывал, хотя трачу их ежедневно. Ну, что обо мне думают Василий и Анна? Что думаете вы? Не думайте плохо, потому что я просто хочу быть полезным и важным. Вы с Константином располагаете столькими возможностями, что я завидую. Мне совсем не нравится завидовать.

– Так ты не пробовал устроиться куда-нибудь? Помощники востребованы во многих профессиях.

– Каких? – поинтересовался он и заёрзал на стульчике. – Скажите, пожалуйста, какие мне подойдут профессии. Вот Василий водитель. Жаль, что он меня не возит. Я бы покатался с ним по городу, но он не разрешает.

– Сомневаюсь, что ты был бы отличным актёром, художником, композитором, писателем, танцором, ювелиром или столяром. Для этих профессий хорошо иметь страсть, талант и хорошо испытывать чувства и, конечно же, упорно трудиться. А что ты мнёшься?

– Неправильно всё это, ой, как неправильно! – запричитал помощник и, весь подавшись вперёд, поставил локти на колени. – Вы как будто ставите на мне крест. Но зачем? Я всего лишь попросил назвать профессии. Мало ли, где я могу пригодиться. Если надо будет, то и страсть пробужу и талант разовью. А раз так, то и денег заработаю.

– У тебя есть талант?

– Нет, – произнёс помощник низким тоном. – Вернее, я не знаю, что у меня есть, а чего нет.

– Видишь, как получается. Тебе просто-напросто нечего развивать.

– И что мне остаётся делать? – спросил он с необыкновенным огорчением и прикусил губу.

– Выбирать другое, что-то подходящее, – ответил я и переместился к низкому окошечку с тусклыми засохшими каплями. – Больше не приходи в «Летний розмарин», а то Костя прогонит. Я попрошу Василия, чтобы он хорошенько присмотрел за тобой.

Помощник сполз со стульчика на отвратительно сотканный ковёр, заложил руки за голову и, мигнув одним глазом, сказал совсем по-ребячьи, как Сонечка:

– Туда не ходи, сюда не ходи! Говорите, как Анна. Вы не заставите меня.

– Ты понял или повторить?