Мадам Филимонова

Знакомство Филимоновой с Андреем состоялось в винном магазине, она уже была в то время приближённой Барона. Андрею только что сравнялось тридцать два года. Мадам появилась в его тусклой жизни, как метеор, он был на грани смерти. Диабет полностью завладел его слабым ненужным никому телом. Он пил водку с пивом, в отличие от его отца. Всё начиналось с пива и кончалось только водкой, которую он уже не разбавлял, пил без закуски, лихо забрасывая стопку за стопкой в свою осипшую глотку. Потом он засыпал на диване, а иногда на полу.

В тот день Андрей покупал водку, Мадам покупала «Саперави». Ему не хватало 20 копеек. Продавец не соглашался больше давать ему взаймы.

– У меня есть пустые бутылки, я принесу, – почти шёпотом упрашивал Андрей.

Мадам постучала по его покатому плечу и дала ему двадцать копеек. Андрей купил бутылку водки и пригласил Мадам к себе. Она в тот момент ждала поставщика. Поставщик в назначенное время не появился. Обычно давался один час на опоздание. Мадам оказалась в очереди в винном магазине, так как моглаа обозревать через витрину место встречи. То, что поставщик не появился, был явно нехороший знак.

– Он либо арестован, либо сбежал с товаром, сука, – так размышляла Филимонова.

Это также могло означать, что поставщик заметил что-то подозрительное. После того, как причины были выявлены, место встречи и время менялись. Филимонова обычно виделась с Соловьём, чтобы получить новые инструкции. Местом встречи был обычно продовольственный или промтоварный магазин. Сделка производилась быстро, как правило в толпе или в очереди. В тот день, когда её контакт не появился у винного магазина, Филимонова и Андрей разговорились. Продолжая балагурить, они поднялись на третий этаж и вошли в переднюю, где сильно пахло гуталином.

– Это Митька пошёл на работу, – сказал Андрей, шевеля ноздрями. А после разъяснил: – Сосед мой, следовать на Лубянке. У них положено перед работой чистить ботинки.

– А что, сосед твой, тоже выпивает? – спросила, как бы невзначай, Мадам.

– Пьет. Нелегкий труд – пытать людей. Я ему сказал, что он счастливчик, что не диабетик.

– И соседа тоже привлечем, – подумала Филимонова.

Она ещё не знала, как сосед Андрея может пригодиться. Но уже думала о том, как его скомпрометировать, а потом шантажировать. Тем не менее ей сразу пришло в голову, что она сможет прятаться в этой квартире, как жена Андрея.

Она пила маленькими глотками «Саперави», и не пьянела. Он пил пиво, подливая стопку водки в каждый стакан. Скоро он заметно посоловел, хотя и старался держаться молодцом. Она прошла в туалет, заодно осмотрела его другую комнату и кухню, и решила, что место подходящее для бизнеса.

Они сидели на диване. Перед ними на журнальном столике лежало несколько номеров «Огонька» за 1967 год. Мадам с энтузиазмом поддерживала разговор с Андреем. Андрей, впервые за много лет, оживился. В первый раз его слушали со вниманием и не шикали. Он стряхивал пепел мимо пепельницы и периодически демонстративно потирал подбородок, как будто решал крайне сложную задачу по квантовой механике, что в Мадам есьма забавляло. Она стала называть его Андрюша, а он стал называть её попросту Наташа. Она рассказала ему, что её мать с дочерью живут в Строгино, и что её дочь инвалидка. Сама она зарабатывает копейки, работая в прачечной, и что зарплату свою она отдаёт матери, и что её бывший муж ей изменял.

Она также рассказала Андрею, что причиной инвалидности дочери были осложнения во время беременности, неадекватное кровообращение плаценты. Что было правдой. Государство платило ей пенсию на ребёнка, за что она благодарна, хотя сумма небольшая. Андрей узнал, что у Филимоновой поднялось давление во время беременности. Симптомов у неё не было. Она не ходила в женскую консультацию и не была под наблюдением врача. В утробе плацентарное кровообращение хронически страдало и плод не получал адекватного питания и кислорода. Поля родилась в гипоксии. Перед родами у Мадам начались судороги от высокого давления и печёночной недостаточности.

Пятилетняя Поля была парализована. И почти не говорила. Филимонова давала матери дополнительные деньги за уход, который был не прост. Поднять девочку утром, посадить в инвалидное кресло, кормить три раза в день, менять нижнее бельё несколько раз в день. Это становилось для матери всё труднее. Матери шёл пятьдесят шестой год, она ушла на пенсию рано, проработав двадцать пять лет. Её беспокоил артрит в запястьях и пальцах. Ей было тяжело поднимать с кресла Полю, чтобы менять подгузники и трусы. Надо было избегать опрелостей. У неё была современная стиральная машина, которую купил Соловей. Он собственноручно привёз машину из магазина, и установил. Мать стирала в машине каждый день, конца этому было не видно. В глубине души она теперь побаивалась свою дочь. Чувствовала, что дочь имела на неё зуб. Она знала, что Филимонова была тесно связана с преступным миром. Частично ей льстило, что её толстая нескладная дочь, являлась одной из самых опасных бандиток Москвы. Она часто вспоминала свою бурную молодость, о которой не распространялась. В своё время её могли тоже посадить на долгий срок. Её спасло замужество на лимитчике и тот факт, что она работала, как пролетарий, на швейной фабрике. Была ударником социалистического труда.

Андрей сразу проникся весьма тёплыми чувствами к доброжелательной дородной тётке. Он решил, что скорей всего её тоже, как его, никто не любит, и что они оба нищие, одинокие, пропавшие родственные души. Факт, что она работает в прачечной, да ещё иногда дежурит там по ночам, вызвал у него сочувствие. В молодости он работал электриком в гостинице, потом в баре гостиницы пристрастился к алкоголю. Вследствие чего у его жены развилась послеродовая депрессия, которая вылилась в открытую ненависть к Андрею. Она совсем перестала обращать на него внимание, как будто его не существовало. В один прекрасный день он пришёл домой, а его жена и сын исчезли, будто никогда не существовали. Позже ему пришло письмо от адвоката и бумаги о разводе, которые нужно было подписать. Он стал ещё больше пить. Наконец, его выгнали из гостиницы. Он устроился в булочную – разгружать ночами хлеб. Но вскоре понял, что работать ночью он не может. Диабет бесконтрольно свирепствовал в его теле. Он перестал ходить на работу. Его отчислили. Он продолжал пить, продавая марку за маркой из его коллекции, покуда не появилась в его жизни новая жена – толстуха Наташа. Она привозила еду и не брала с него денег. Он стал её боготворить. Ему в голову не приходило, что она не работала, а только числилась. Половину её зарплаты получал директор Центральной фабрики-прачечной, член партии Кульков, знакомый Соловья по армии. Он также получал пол или треть зарплаты от других, кому нужно было работать для прикрытия. Все должны были работать в СССР.

У Андрея не было никаких секретов, кроме одного – его коллекции марок. Его бывшая жена, которую он мысленно называл «стерва», ничего не знала о существовании коллекции. «Стерва» отсудила бы или спёрла его коллекцию, думал Андрей. Андрей очень гордился своей коллекцией, когда был моложе, а теперь только думал о том, как бы ему напиться. Марку за маркой продавал он свою редкую коллекцию московским филателистам. Когда ему было двенадцать, они с приятелем залезли по водосточной трубе в окно Латвийского посольства на второй этаж. Посольство в то время находилось на улице Машкова. Оказалось, что альбому с марками, который он украл тогда, не было цены. Кому принадлежал этот альбом – было неизвестно. Андрей прятал альбом долгие годы, прежде чем он начал распродавать марку за маркой, чтобы купить пива и водки. У него были марки стран, которые уже давно не существовали, такие как Бурунди, Родезия. Были даже марки царской России и третьего Рейха. Одна марка была одной из первых британских марок с красным профилем царицы Виктории 1854 года. Все гонялись за чёрной Викторией, напечатанной в 1847 году – первой в мире маркой, которая была без перфорации. Красная Виктория также очень высоко ценилась. Она всё еще хранились в его альбоме, который он прятал на антресолях в коробке со сломанными игрушками его сына. В молодости он мечтал разыскать чёрную Викторию. Он знал, что их достаточно напечатали в своё время и кто-то должен был их иметь, но кто? Теперь это никакого значения не имело. Чёрная Виктория подождёт.

Медленно, но верно катился Андрей вниз по косогору жизни к смерти – без драм и сожалений. В первый раз в жизни Филимонова встретила человека, который не хотел жить. Все, кого она знала, хотели жить – она сама, её мать, Барон, Соловей, Вовчик Муганов, даже паршивый лысый чурка Ибрагим и его подручный Шалим-Водолаз. Целая наука медицина была придумана для того, чтобы продлить человеческую жизнь. Ко всему прочему она думала, что жизнь – это редкая привилегия. Быть зачатой, выжить в утробе, родиться, потом не умереть в детстве от несчастного случая или болезни, пережить подростковый возраст статистически было почти невозможно. Один случай на миллион, – думала она.

Через месяц Андрей предложил Филимоновой замужество, что не стало для неё сюрпризом. Она быстро согласилась, действовала со стратегической точки зрения. Правда, что Соловей и она имели в прошлом романтические отношения после того, как она вышла из тюрьмы. Она похудела в тюрьме и выглядела даже привлекательно. После родов Филимонова начала опять толстеть не по дням, а по часам, Соловей потерял к ней романтический интерес, но никак не человеческий:

– Давай, худей, Бублик, – говорил он ей. – Это даже для здоровья полезно.

Выйдя замуж за Андрея, Мадам стала совладелицей двух комнат в коммуналке в центре Москвы, в Даевом переулке. Андрей прописал её в свои две комнаты из благодарности за её уход за ним и бесплатную еду. Скоро она начала планировать, как ей от него избавиться.

– Он запросто сможет уколоться большей дозой инсулина. Участковый врач подтвердит, что Андрей пил и мог допустить такою ошибку. Она станет вдовой.

Глава 4

С чего всё началось

Я случайно встретила Филимонову много лет назад. У меня была школьная подруга Дина Кузьминская, которая была знакома с Филимоновой по бизнесу. Я не знала точно в то время, каким бизнесом они ворочали. Знала только, что Кузьминская собиралась уезжать в Израиль, на что были нужны деньги. Мы только закончили среднюю школу, нам было по семнадцать лет. Филимоновой было двадцать пять лет. В то время Лиза была без работы, а я работала в «Институте Морфологии Человека» лаборантом. Филимонова уже зарабатывала деньги подпольной продажей платьев – самострока с заграничными лейблами и белыми кружевными воротниками. Лейблы отпарывались со старой фирменной одежды на фабрике-прачечной или прямо в магазинах одежды в примерочных и пристрачивались на швейной машине к новому самостроку. Подпольное название модели было «Стюарт». У неё была профессиональная швея, с которой она познакомилась в тюрьме. Швея отсидела несколько лет за то, что стукнула мужа, защищаясь от его пинков, по голове его же рубанком, и убила, попав в висок. Никаких доказательств, что он её периодически дубасил не было. Швея не ходила в милицию и в травмпункты. На ней всё заживало, как она говорила, «как на собаке». Её психологическое состояние ухудшалось не по дням, а по часам. Муж бил её ногами по телу. От этого никто никогда не видел синяков. Они были скрыты под одеждой. В глубине души швея надеялась, что он перестанет. В тот злосчастный день, он начал обвинять её в том, что она бросала игривые взгляды на его друга. Его глаза налились кровью, и он начал на неё наступать. Сама того не ожидая, швея схватила рубанок со стола и ударила психопата в висок. Она до сих пор помнит его недоумевающий взгляд разъярённого быка, которого неожиданно заколол матадор. Он ещё побалансировал какое-то время на ногах, потом резко покачнулся в сторону жены, которая вовремя отпрыгнула, и завалился на находившийся рядом стул. Стул с треском под ним развалился. Уже мёртвый, он крякнул в последний раз, выпустил оставшийся в его лёгких воздух, и затих навеки.

Мадам, в свою очередь, к этому времени уже отсидела срок за подпольные аборты. После восьмого класса, когда её друга детства Соловья забрали в армию, она поступила в медицинское училище на фельдшерский факультет и проучилась три года. Там она научилась делать аборты во время практики по акушерству и гинекологии в Городской клинической больнице № 1. Тогда она студенткой второго курса. Опыта было явно недостаточно. Но это обстоятельство нисколько её не смущало. Поговорка «Не боги горшки обжигают», как когда-то говаривала её тётка Фёкла, придавала ей чувство фальшивой уверенности. Она брала шестьдесят рублей за аборт. Всё пока обходилось, пока её седьмая клиентка не умерла от маточного кровотечения, которое невозможно было остановить. Она не вызвала скорую помощь. Её случайно увидел официант ресторана, который жил в её доме и возвращался домой поздно, как раз в тот момент, когда она волокла мёртвую пациентку в два часа ночи к контейнеру с помойкой. Он её узнал. На суде она плакала и говорила, что сама клиентка упросила её сделать аборт подпольно, в противном случае бедняга грозилась покончить жизнь самоубийством. Это стало смягчающим обстоятельством. Её отчислили из медицинского училища и дали восемь лет тюрьмы, но она отсидела только пять. Её выпустили за хорошее поведение. Она с радостью присоединилась к Соловью, который к тому времени уже был главарём московской шпаны и правой рукой Барона. Тогда они зачали Полю.

Поговаривали, что предыдущего главаря убили в его собственной квартире. Его предупредили, что если он не перестанет употреблять героин, его уберут. Но привычка брала верх. Ходили слухи, что он знал убийц. Никаких следов борьбы не нашли. В тот день он отпустил своего телохранителя, чья жена рожала. Он открыл дверь, ничего не подозревая, и получил пулю в лоб. До сих пор никому неизвестно, кто его убил. Дело закрыли за отсутствием улик. Поговаривали, что убийцей был скорей всего Соловей, и что районной милиции дали взятку.

В то время Дина Кузьминская включилась в подпольную торговую деятельность и начала продавать платья Мадам Филимоновой «Стюарт». У платьев были воздушные капроновые жабо, которые обладали магическим действием. Они привлекали мужчин, поскольку жабо подчеркивало груди, визуально делая их больше размером, чем они были на самом деле. Это преимущество не прошло не замеченным публикой. Были платья и других покроев, экспериментальных. Надо было изобрести следующий «бестселлер». Одно из них было продано мне со скидкой. Оно до сих пор у меня есть. Материал нисколько не полинял после многочисленных стирок. Платья Филимоновой расхватывали на ходу, поскольку советская индустрия не могла конкурировать с Филимоновской. По словам Филимоновой, советское правительство должно было целовать ей жопу за её изобретательность.

– Я произвожу не платья, а шедевр, – говорила Филимонова.

Каждое платье имело свой уникальный вид, лейбл, было хорошо скроено, выглядело стильно и не нуждалось в глажке. Стоило оно сто двадцать рублей. Большие деньги по тем временам, когда зарплата простого советского гражданина была семьдесят рублей. Легенда о платьях росла. Материал был контрабандный из Финляндии. Его привозили в рулонах на автобусах Хельсинки-Ленинград. Шофёрам автобусов платили рублями, они их тут же пропивали в злачных местечках Ленинграда с другими финскими подданными. После запоя и дебоша, финны кротко садились в автобусы и в одних трусах и носках уезжали домой. Дома они «отходили», следовали сухому закону до следующего туристического рейса в Ленинград.

От продажи одного платья, Дина получала двадцать процентов. Риск быть пойманной возрастал с каждой продажей, так как в ОБХСуже знали о проекте «Стюарт». Но Филимонова в то время уже купила начальника районного ОБХС. Она имела подпольную фабрику, которая шила платья, а также фальшивые джинсы. Швее платили восемьдесят рублей в месяц. Она должна была шить определённое количество товара в неделю. Ей было это на руку. Мадам давала ей свободное расписание, что неумолимо привлекало. Она могла работать дома. Скоро их стало двое. Когда-то обе сидели вместе с Филимоновой в тюрьме. У одной из них было двое детей от мужа, которого она случайно убила рубанком, защищаясь, а у другой была старая мать и дочка, которых нужно было кормить. Работу после тюремной отсидки им было найти трудно.

Филимонова также покупала бархат, который продавался налево по дешёвке. Из него стали шить модные в то время бархатные брюки. Бархат шёл налево из Детского Музыкального театра имени Натальи Сац. Заведующая костюмерной, хабалка и пройдоха Нина Рубашкина, списывала бархат, как брак. Бархат, якобы, был испорчен во время транспортировки. Филимонова покупала его за копейки. Поскольку материала было много, заведующая костюмерной неплохо зарабатывала. Сначала был бархат, потом шифон, потом ситец, потом кружево, потом шёлк. Также Филимонова и её две подручных уголовницы умудрились шить американские джинсы по моделям старых, распоротых, служивших вместо выкройки. На них было много карманов, даже металлические клёпки. Готовый самострок крахмалили и продавали за баснословные деньги. Но всё это было только началом, пока не появился героин.

Однажды Филимонова посетила Дину в её квартире на Чистых прудах. В то время Дину и её соседа выселяли из бывшей женской гимназии, дома номер 13 по Чистым прудам. После революции большевики выкинули всех из гимназии и разделили помещение стенами из фанеры на коммунальные комнаты. Комнаты были несуразно длинные, где без помех можно было слышать вздохи и кашель соседа, сорокалетнего советского инженера, который явно не заслуживал отдельной квартиры, так как был холостой. Он не терял надежды и продолжал приводить молоденьких девушек, в надежде жениться на одной из них, поиметь детей и получить, наконец, отдельную квартиру. Он продолжал верить в советскую демагогию о якобы «законном распределения жилплощади в СССР». Он хлопотал безуспешно, пока не появилась Филимонова. Она предложила ему квартиру в Крылатском за пять тысяч советских рублей:

– Всё будет, как доктор прописал, – рассмеявшись, сказала в конце разговора с инженером Филимонова. – Я знаю людей в райсобесе.

Однажды Дина пригласила Филимонову на чай, надеясь заработать доверие Филимоновой, чтобы продать побольше платьев перед отъездом в Израиль. Филимонова не хотела давать много платьев одному продавцу:

– Если накроют, будет меньше убытков, и продавцу меньшее наказание.

Когда Филимонова посетила Дину, она внезапно попросила её ненадолго спрятать коробку из-под обуви, как она сказала, с товаром. Она пообещала забрать коробку через два дня. Дала Дине за это двадцать рублей. Коробку Дина спрятала в бельевом шкафу.

Два дня прошло, а коробку все не забирали. Мы открыли коробку и оторопели. Она была битком набита пакетиками с белым порошком. Мы переглянулись. Дина начала плакать. Мы знали, что это был не сахар. Было безвыходное положение, мы понятия не имели, где искать Филимонову. Она обычно звонила Лизе с информацией о встрече, чтобы дать ей платья на продажу. Выкинуть коробку Дина побоялась. Что она скажет Филимоновой, если та появится? Кто за ней стоит тоже нам было не известно. Разговор с Филимоновой по стационарному телефону всегда был короткий, меньше минуты, чтоб не подслушивали. Мобильники ещё не существовали. Одним из магазинов, куда Дина ходила продавать платья, назывался «Фирма Весна» на Садовом кольце, недалеко от Курского вокзала. Дина хотела поехать в магазин и попробовать найти Филимонову. Я ей посоветовала подождать, но, с другой стороны, чего было ждать – неизвестно. Дина выглядела очень напуганной. Её страх передался мне.

– Что если меня скоро убьют, или арестуют, и я не уеду в Израиль? – все время повторяла Дина.

– Тебя тоже могут убить заодно, – говорила она мне, пытаясь превратить в её соучастницу.

Но, не успели мы произнести последнее слово, как раздался звонок. В дверях стояла Филимонова. Она была в чёрных очках, коричневом дешёвом пальто, пуговицы которого еле держались в петлях. На толстых ногах были красные домашние тапочки. Она сняла очки. Оглянувшись, она тихо сказала:

– Ну, где коробка?

Лиза принесла коробку в коридор. Филимонова взвалила её на свой толстый живот и повернулась к нам спиной:

– Знаете, что в коробке? – неожиданно спросила она. Мы с Лизой посмотрели друг на друга. Филимонова быстро обернулась и поймала наш нервный взгляд, адресованный друг другу.

– Не моё, – резко сказала Филимонова и начала спускаться с лестницы. Мы услышали, как хлопнула подъездная дверь.

Но на этом эпопея не закончилась. На следующее утро в девять часов утра к Дине на квартиру приехала милиция. Её попросили проехать в участок. Разрешения на обыск у них не было, и к тому же, практически, дела как такового не существовало. В милицейском участке Дину показали одному из милиционеров. Он посмотрел на неё и сразу же сказал:

– Нет, это не она. Та была размером с бочку.

Оказалось, что Динины паспортные данные были украдены Филимоновой, в то самое время, когда она принесла на сохранение коробку с героином. У Филимоновой была фотографическая память. Динин паспорт лежал на письменном столе. Она моментально запомнила дату рождения, имя, отчество и адрес. За Филимоновой наверняка следила местная милиция, которую скорей всего уведомил районный ОБХС, несмотря на взятку. Её подозревали в нелегальной продаже самострока. О белом порошке милиция ещё понятия не имела. Филимонову арестовали на следующий день. К этому времени она избавилась от коробки с героином, и платьев. Она сказала милиции, что потеряла свой паспорт. Её допросили и выпустили, поскольку она оставила им паспортные данные, но не свои, а Динины, и пообещала, что вернётся в участок на следующий день. Ей поверили и даже назначили время визита. Ясно, что у Филимоновой не было другого выхода. Работник ОБХС, получивший от Филимоновой взятку, был жестоко избит по дороге с работы домой. Ему сломали позвоночник, и он угодил в инвалидную коляску.

Однажды Дина решила пошантажировать Филимонову.

– У неё куча денег, мне она дала только двадцатку, да ещё поспособствовала моему аресту.