Любовь приходит в черном

– Девять, начало десятого.

– Тогда собирайся. Делу – время, как говорится. Когда у тебя отпуск?

– Не скоро, – вздохнула она, отмечая, что глаза Артура горят, он выглядит счастливым, свежим и будто немного помолодевшим. Значит, не одна она с ума сходит, и это обнадеживает.

– Надо будет отправиться в теплые страны, спать до обеда, и чтоб симпатичные мулатки махали опахалами…

Марина толкнула его:

– Ах, негритянки…

Артур сгреб ее в объятия, прижал к кровати и прошептал:

– Ах так, да? Ну ладно, ты наказана, и вторую порцию сладкого не получишь, пойду кофе варить.

Он спрыгнул с кровати и отправился в кухню в чем мать родила. Марина залюбовалась им. Раньше она считала, что женское тело гораздо эстетичнее, но у Артура даже мужской орган был красивым. Или это бурлящий в крови гормон заставляет видеть только хорошее. Ну не может человек быть идеальным! Не бывает такого.

Марина наконец осмотрелась. Они предавались разврату в просторной овальной гостиной с диковинными растениями, листьями вдоль стен. Ложе любви оказалось разложенным диваном, да и остальная мебель – глубокие кресла и журнальный столик, например, не подходили спальне. Из помещения вели несколько дверей. Одна была приоткрыта, за ней журчала вода и звенела посуда.

А еще казалось, будто издалека доносятся сдавленные рыдания – плачет то ли ребенок, то ли женщина, и от этого делалось не по себе. Марина перевела взгляд на дверь справа. Вроде бы всхлипывали там, но стоило напрячь слух, как звуки стихали, все так же шелестел кондиционер, мурлыкал себе под нос Артур. Но едва Марина расслаблялась, как плач возвращался – слабо уловимый, будто рыдал бестелесный дух.

Настроение начало портиться. Воображение нарисовало заложников, запертых в соседней комнате, и Марина попыталась убедить себя, что это слуховые иллюзии. Но все равно хотелось посмотреть, что там. Вообще странно, что Артур занимался с ней любовью в гостиной, а не в спальне. Впрочем, может, просто не дотерпел?

Через десять минут Марина пила ароматный кофе из белой фарфоровой чашки. Артур, замотавшийся в простыню, напоминал бога, сошедшего с Олимпа. Марина млела от удовольствия и мысленно проговаривала: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно». Больше не чудилось странного, было хорошо и спокойно.

Здравый смысл ехидствовал, что не так все просто, потом будет очень больно, но Марина предпочитала не думать о будущем. У нее есть фантастическое сейчас, за которое не жалко заплатить любую цену. Да хоть душу продать.

Поставив чашку на стол, Артур проговорил:

– Мне нужно ехать, да и тебе пора на работу. Быстренько в душ – и по коням.

Когда хлынула вода, ударили фонтанчики из встроенной в стену душевой кабинки, Марине снова почудился женский плач. На цыпочках она ступила на пол и прижалась ухом к стене: ничего. Тишина абсолютная, и вдруг – звон разбитой чашки и снова тишина. Плач больше не повторялся. Спешно вытершись, Марина выскочила в гостиную, где уже одетый Артур собирал с пола осколки.

Но она была уверена: что-то разбилось именно там, за запертой дверью. «Успокойся, Кнышева. Ну не Нарния же у него там! Разве что если Нарния – имя собственное». Нет, это вряд ли. Если бы Артур был женат, он снял бы гостиницу, а не тащил бы любовницу к себе.

Лишь сейчас до Марины дошло, что ей не в чем идти на работу: не во вчерашнем же платье цвета морской волны. Где находится дом Артура, она запомнила плохо и не имела представления, есть ли здесь магазины.

– В сотне метров от дома магазин женской одежды, – сказал Артур, будто прочитав ее мысли. – Выберешь, что тебе приглянется, только быстро, а то я опаздываю.

Спускаясь на лифте, Марина прижималась к Артуру, жадно вдыхала его запах и думала о том, что в реальности карета превращается в тыкву не в полночь, а поутру. Рука Артура неподвижно лежала на ее плече, а взгляд был таким, будто он перемножает в уме многозначные числа.

Выйдя из подъезда, Марина оглянулась: Артур жил в отреставрированной сталинке. Выложенный булыжником двор не огораживался, живой изгородью служили тополя с обрезанными верхушками. Вдоль аккуратно подстриженных розовых кустов припарковались дорогущие «Лексусы», «Инфинити» и «Мозератти», рядом с которыми «Мицубиси» Артура смотрелся ведром с болтами. На медной табличке было выгравировано: «Полесская, 29». Значит, Полесская. Марина улыбнулась; раньше их с Артуром связывал лишь телефонный номер, теперь же она знала, где он живет – они стали ближе.

Вышли на шумящую машинами улицу и словно очутились в другом мире, где пахло пылью, бежали злые, озабоченные люди, сигналили застрявшие в пробке автомобили, отражаясь в бесконечных витринах.

Бутик назывался «Моя прелесть». Марина выбрала первую приглянувшуюся блузку бронзового цвета с короткими рукавами и узкую черную юбку до колен, выскочила из раздевалки, показалась Артуру и с ревностью отметила, что продавщица – брюнетка модельной внешности – вьется вокруг него.

– Шикарно, – кивнул он, отсчитал денег брюнетке и поспешил к выходу, Марина едва за ним успевала.

Продавщица с плохо скрываемой ненавистью глянула на ее обувь и отвернулась. Правильно, завидуйте, думала она, усаживаясь рядом с Артуром. Хотелось закутаться в плед, зашторить окна, закрыть форточки, чтобы не проникали посторонние звуки, поджать ноги к животу и замереть. Зажмуриться, замкнуться на себя, ловить и смаковать ощущение окрыленности, наполненности.

Но вместо этого надо переться на работу, где, будь она неладна, еженедельная субботняя планерка с разборами полетов. Наверняка Кристина всем уже растрепала об Артуре, и придется отмахиваться от чужих потных рук, стремящихся проникнуть в душу, облапить чужое счастье, исследовать его на ощупь.

Вот и знакомый проспект, и блестящее стеклом и металлом офисное здание, возле которого толпятся курильщики. Парковщик в оранжевом жилете прохаживается вдоль рядка автомобилей в ожидании новой жертвы.

Марина невольно положила руку на колено Артура. Безумно хотелось повиснуть на нем, прилипнуть и не отлипать, выйти за него замуж, чтоб умереть в один день, родить ребенка, а лучше двух…

Марина сдержалась, не спросила о грядущей встрече – негоже навязываться. Когда машина припарковалась, поцеловала Артура в щеку и шепнула:

– Спасибо за вечер, это было волшебно.

– Тебе спасибо, малыш. – Он улыбнулся и провел пальцем по губам Марины. – До встречи.

Марина прикусила язык, чтобы не спросить, когда же она будет. А вдруг не ответит? И что тогда? Не дожидаясь, пока он откроет дверь авто, будто приглашая удалиться, она выпорхнула и направилась к зданию, прямая и независимая.

Только возле парадного обернулась, провожая взглядом его автомобиль, ускользающий от пикирующего на него парковщика. Сунув в приемное отверстие пластиковую карту пропуска, Марина шагнула в просторный холл и на лифте, головокружительно пахнущем «Жадо», поднялась на шестой этаж, повернула в свое крыло и замерла перед дверью, но пересилила себя.

Что за приступ социофобии? Или это подсознательный страх, ведь мир полнится несчастными, обиженными жизнью людьми, а им трудно терпеть рядом с собой счастливого человека?

Ничего, переживут и смирятся. Расправив плечи, Марина протопала по пустынному коридору в актовый зал на пятьдесят персон, где всегда проводились планерки.

За приоткрытой дверью гудели сотрудники, но, когда Марина переступила порог, все они притихли, повисло молчание, как перед грозой. Поздоровавшись с собравшимися, Марина отыскала взглядом Танюху, села рядом с ней и невольно скрестила руки на груди, нашла Кристину, которая тотчас отвернулась и сделала вид, что соседка по кабинету ее нимало не интересует.

– Ну ты даешь, – шепнула на ухо Таня, пахнув сигаретами. – Они тебе все кости перемыли уже. Что, он и правда так хорош?

Ну вот, начинается!

– Ничего, если моют кости, значит, не будет остеохондроза, – ответила Марина в голос и добавила тише: – Да, он хорош, но кто, что и как, я не знаю. Вполне возможно, что это последняя наша встреча. Да, мне бы хотелось большего.

– Ага, – кивнула Таня. – В любом случае клево, рада за тебя.

В отличие от Кристины Танюхе было чуждо лицемерие, если она радовалась чужому счастью, то всегда искренне.

Марина глянула на часы: осталось две минуты. Тампошка был помешан на пунктуальности и являлся всегда ровно в девять тридцать.

Вспомнив вчерашний вечер, вытянувшиеся лица Тампошки и Кристины, Марина невольно заулыбалась и даже упустила из виду момент, как скрипнула дверь и миру явился главред, маленький, но важный, водрузил на трибуну ноутбук и обвел сотрудников взглядом из-под спущенных на кончик носа очков.

– Доброе утро, – проговорил он, и Марина очнулась, стерла с лица улыбку, приготовилась скучать, заранее зная, что ничего нового не услышит: кого-то похвалят, кого-то изберут козлом отпущения и ткнут лицом в лужу.

Ответственного работника Марину Кнышеву чаще хвалили. Сегодня же вся похвала досталась Кристине. Она сидела рядом с гламурной блондинкой Щербининой, предположительно любовницей хозяина концерна.

При других обстоятельствах Марина разозлилась бы, что самый популярный репортаж, растиражированный конкурентами, остался без внимания, но сейчас такие мелочи не омрачали ее счастья.

В конце концов Тампошка и про нее вспомнил, процедил похвалу сквозь зубы и приступил к пинанию нерадивых сотрудников. Чаще всего он выбирал жертвой Авдееву – вечно растрепанную женщину неопределенного возраста, затюканную тремя детьми и психически нездоровым мужем.

Авдеева работала редактором и частенько не сдавала тексты в срок, потому что засыпала на работе. Другую бы уже давно уволили, но Авдееву Тампошка жалел. При всей своей непривлекательности главред был человеком неплохим, отзывчивым, хотя тщательно это скрывал.

Больше никого Тампошка не ругал. Напомнил, в каком престижном журнале все работают, рассказал о планах на следующую неделю и распустил собрание на удивление быстро.