День, когда мы встретились вновь

– Передай Диане, что она может спрыгнуть с башни Скитальца, если ее страдания слишком мучительны, – с ухмылкой сказал он.

Я смогла лишь кивнуть ему в ответ. И подняться на ноги, оправив складки на длинной прозрачной юбке сорочки.

Ежедневный ритуал, не терпящий неподчинения с моей стороны – стоит мне забыть или же пойти вразрез, как тяжелая рука короля оставит очередные следы на моем лице. Забавно, но бил он исключительно по самому видному месту, будто нарочно показывая другим, что я не «особенная» фаворитка, а такая же безвольная марионетка в руках жестокого мужлана. Та, кто наперекор всем несменяемо оставалась подле его величества на протяжении десяти лет.

Я подошла ближе, подняла руки на уровень его лица и уместила ладони на его щеках. Затем шел обязательный поцелуй в губы, длящийся не менее тридцати секунд и те же манипуляции в обратном порядке.

Я лишь могла предположить, что детские страхи и травмы короля давали о себе знать во взрослом сознательном возрасте – он был помешан на таких ритуалах, проводимых при личной встрече и прощании.

Я их ненавидела.

Эдельвейс приготовил прохладный взгляд для аристократии и слуг, кивнул мне и вышел из моей спальни, плотно закрыв за собой дверь. Я же выдохнула, сегодня не было ни заунывных разговоров, изливаний души, шумной попойки или же допроса с пристрастием. Сегодня была относительно спокойная ночь без происшествий или скандалов.

В дверь постучали, в комнату поспешно вошла служанка, которая молча пошла в ванную набирать и нагревать мне воду.

Даже слуги уже привыкли к этой статичности и невероятной зацикленности моей жизни. В королевском дворце не менялось ничего с того самого дня – все так же шушукались по углам остроносые леди, называемые королем «крысками», по коридорам неизменно проходили отпускающие грязные шутки солдаты в таких же мерзких чумазых ботинках и серых подавляющих личность мундирах с черными эполетами. По обыкновению, раздавалась визгливая истерика Королевы на все крыло, хотя она была единственной даже не «крыской», а «мышкой», которая страдала больше, чем все мы здесь, объединённые ненавистью к одному человеку.

Она была той, кто родила ему двоих прекрасных малышей, любила его больше самой себя, но неизменно получала презрение в ответ. Я же желала, чтобы мы двое поменялись местами – в моем сердце теплилась надежда проснуться в одно солнечное утро и быть забытой его величеством.

Однако ни наличие детей королевы, ни ее любовь не могли оттянуть внимание Короля от не способной иметь детей, ненавистной всеми, кроме детей меня. Добивало также и то, что милая и улыбчивая первое время Диана с легкостью отдала своих детей мне, игнорируя приказ и угрозы Эдельвейса. Так я стала мамой девятилетнего мальчика и двухмесячной девочки. Это спасло меня, ведь король был строг и непреклонен, а должность воспитателя, занимающая большую часть моего времени, не могла ему понравиться. А так у меня появился смысл жить дальше. Одновременно с обретением королем двух точек давления на меня.

Малыш Дан был моим якорем долгих девять лет, пока королева не узнала, что ждет второе дитя, которое, в отличие от первого, отдала мне лично в день родов, отказавшись даже стать ему кормилицей.

Я не могла судить ее за это – каждый имеет свое мнение и чувства, обосновывающие его поступки. Моим жгущим сердце ярмом всегда была холодность к Эдельвейсу, всеми силами пытающегося навязать мне хоть частицу своих эмоций и чувств. И, возможно, «справедливые» боги нашего мира накажут меня на том свете за это, раз не наказали того, кто убил пугающее количество людей.

Я зашла в ванную и спустилась по ступеням в фурако, встроенную в пол, и замерла в прохладной воде. Таковой она была именно для меня – я видела крохотные осколки льда на поверхности. Наиболее странным моментом в моей жизни оставался не факт принадлежности королю, не безэмоциональность и даже не то, что я не чувствовала боль, холод, жару, некоторые прикосновения и все, что было связано с физическим контактом с кожей. Нет, это было даже не так необыкновенно, по сравнению с печатью, которую оставил младший принц, что появлялась на руке, стоит кому-либо сделать что-нибудь, что будет мне неприятно. Потому что… я не изменялась. Годы, прожитые с момента, когда я отпустила принца, должны были отпечататься на лице и теле хоть как-то, однако, подходя к зеркалу, день за днем я видела в нем юную девушку, едва перешагнувшую совершеннолетие, но не тридцатилетнюю женщину.

Очевидно, печать прошлой династии несла в себе колоссальную силу и помогла мне выжить во дворце, однако, чем я заслужила такое? Тем, что открыла проход и помогла бежать? Так сделал бы кто угодно. Я лишь поступила, как велела мне моя совесть.

***

Это был последний бал перед нападением Эдельвейса. По какой-то необъяснимой причине я совершенно его не запомнила, этой ночью я ясно увидела яркие огни светильников-шаров, украшающих бальный зал, и будто перенеслась в прошлое.

В тот день матушка заставила меня надеть фиалковое платье с неприемлемо глубоким декольте, которое я постоянно прикрывала фатиновой накидкой. Мама называла это охотой на жениха или же правильным вложением в будущее. Я же играла заученную роль перед аристократией и стояла рядом с принцами, радуясь тому, что оба они были младше меня и женихами стать никак не могли.

– Диля, – на меня взглянули ясные карие глаза Касьяна Мэттилдур, принца Оттинкильского, – пойдем спать.

Я было улыбнулась, но была перебита строгим наследника:

– Ян, я же говорил, что ты не можешь так обращаться к Леди! Это не прилично!

Десятилетний мальчик хитро улыбнулся и назло старшему брату взял меня за руку.

– Ты так каждый раз говоришь, – рука мальчика сжала мою.

– Сейчас точно не стоит так делать! – прошипел пятнадцатилетний юноша, – на нас же все смотрят! Леди Диасция, будьте с ним строже, иначе он совсем разбалуется!

Я закусила губу и улыбнулась, зная, что наша мнимая перепалка на самом деле даже таковой не является.

– Как скажете, ваше Высочество, – я даже склонила голову в знак почтения и важности момента.

Но руку младшего принца не отпустила, ко всему прочему этого не потребовалось – наследник лишь махнул на нас рукой и обернул взгляд на зал с танцующими парами. Среди них мелькала и сиреневая юбка мамы, мило улыбающейся отцу, зеленая модная в этом сезоне принцессы и одиозно-красная молодой королевы.

– Ты вообще не должен здесь присутствовать, – продолжил свое любимое дело, а именно ворчание, старший принц, – ты еще слишком мал, чтобы находиться на балу!

Ян довольно задрал нос, радуясь тому, что смог выпросить разрешение стоять со мной здесь.

– За меня Диля попросила, – похвастался он.

Слева раздалось недовольное фырканье, граничащее с завистью, отчего младший принц нахмурил брови и шагнул вперед, спустившись с небольшого подиума. Не отпуская руку и повернув ко мне голову, он улыбнулся и сказал:

– Хочешь посмотреть, как я научился танцевать?

В его глазах читалась небывалая радость и детская непосредственность, которая должна была исчезнуть через год или два. Эти мгновения уже были одними из последних в нашем общении – король собирался нанять мальчику «взрослого» учителя. Бал был знаковым для Яна и прощальным для меня. Потому как в этом возрасте детей, которым нужна была няня и воспитатель, становились серьезными учениками и считались взрослыми Лордами.

У меня щемило сердце. Плакать я не стала только потому, что не хотела портить момент первого ощущения взрослости для принца.

Разница в росте у нас была разительная – Касьян выглядел младше своих ровесников и был на удивление щуплым и низким. Возможно именно по этой причине я не желала с ним расставаться. Или же причиной тому было то, что он был первым ребенком, которого я «выпускала»? Так или иначе, но из-за разницы в росте в танце ему приходилось держать руки немного поднятыми, а мне делать шаги меньше и быстрее, чем это следовало бы.

Но это был самый яркий момент моей юности, который я вспомнила только сейчас – в мрачном и опостылевшем до судорог сейчас.

Королева стояла поодаль в кучке своих «фрейлин-крысок» и косилась на меня. Короля еще не было, потому танцевать никто не смел. Очередной фетиш его величества, даже оркестру запрещено играть, пока мы вдвоем не выйдем в середину.

И вот король заходит в зал, подходит ко мне и берет мою холодную руку своей. Танцевать я не любила никогда, из-за чего отказывала всем, кто приглашал меня раньше. Исключением стал милый младший принц, с которым мы должны были перестать видеться, и Эдельвейс, отказ перед которым послужил бы поводом для агрессии. А я старалась избегать этого – раны от его ударов заживали долго, будто оставаясь памятниками моего непослушания.

Легкое па, пируэт, остановка и поклон. И новый круг мучений по пустому залу среди завистливых и просто злых взглядов придворной аристократии – за десять лет его величество собрал вокруг себя целый табор лжецов, хитрецов и казнокрадов, ненавидимых и гонимых предыдущей династией.

Только претерпев глобальные изменения, Оттинкиль наконец осознал, что строгий и в какой-то мере жестокий король Мэттилдур был хорошим и справедливым правителем. Но право выбора нам никто не давал, да и прошлый правитель теперь мертв. Единственной надеждой угнетенного народа стал возникший словно ясный луч предрассветного солнца Касьян Мэттилдур, сумевший спастись тогда и выросший талантливым полководцем и уже половину года отвоевывающий территории своего королевства. Я была рада близкому освобождению, если можно так назвать близкую смерть: или от меча война принца, или от печати, работоспособность которой изучить я так и не смогла – Эдельвейс просто не подпускал моего «мужа» ко мне ближе, чем на два метра. А как единственную любовницу захватчика меня должны пустить в расход сразу же после жены и двух наследников короля. Я была согласна пойти на меч грудью сама, лишь бы спасти двух безвинных детей, которые были моими детьми в большей степени, чем отцовыми и материнскими.

– Щенок осадил Белон! – громко произнес король, не обращая внимания на тихие вскрики толпы, мимо которой мы проплывали, – я уже чувствую его дыхание затылком!

Пограничная для столичной области смотровая башня Белон находилась в семи днях пути от королевского дворца. Тот факт, что принц находится настолько близко к нам, говорил лишь о том, что вскоре наши головы будут украшать пики дворцовой стены. Надеюсь, моя не будет висеть рядом с эдельвейсовой.

Бежать для его величества было признаком трусости и глупости. Как и отпускать в бегство кого-либо из аристократии и семьи – на мой малодушный вопрос об отправке детей и королевы за границы, я была одарена очередным всплеском гнева. Что ж, магию у меня никто не сможет забрать, а потому проверенные ходы подземелья помогут вывести моих детей из этого кошмара. Не в момент осады, так в момент нападения или смены власти.

– Сунься он сюда, и я снесу с его лица эту мерзкую улыбку! – громкая ругань на весь зал.

Раньше он говорил не «сюда», а «в мою страну». Прошло каких-то жалких полгода, а результат уже достоин великих завоевателей, описанных в старинных манускриптах и новых книгах истории. Младший принц вырос в воинственного мужчину. Более всего Эдельвейса бесило именно то, что «выпустила птенца на волю» я. Я видела страх и злость в его глазах, но не могла сдержать рвущуюся радость в груди – солнце уже почти взошло на утреннее ясное небо. Жаль, полюбоваться им в зените я смогу только из тюремной камеры. Или не смогу вовсе.

– Он все еще остается мальчишкой с коротким мечом в руках! – продолжил мужчина.

Мне бы хотелось поспорить насчет длины меча, но я могла лишь давить на лице мерзкую милую улыбку и держать короля за руку, пока он ведет меня из зала, не желая задерживаться в компании «крысок».

***

Небо озарило новое солнце – ночную тишину взорвал огненный знак разрыва пространства, а над дворцом разлилось красное зарево разгорающегося пожара. Я стояла у окна своей спальни, к счастью или же к печали виды которой выходили на прилегающий к замку парк, откуда решил начать свое возвращение домой принц.

Я сидела на обитом бархатом пуфе с кривыми ножками и держала на руках мирно спящую дочь, периодически покачивая ее из стороны в сторону. В кресле рядом сидел хмурый десятилетний сын, а мои холодеющие руки, трясущиеся с каждой секундой все сильнее, не остались незамеченными им.