Назначаю тебя палачом
Первым делом я спросила его, перебив его соболезнования, что мне теперь делать. Он спокойно так проинструктировал, мол, ничего особенного. Надо готовиться к похоронам.
Мне было неудобно спрашивать его, конечно, о том, успел ли мой покойный муж оставить завещание, и услышала от него, что Виктор подготовил пока что лишь черновик завещания, в котором собирался оставить все свое состояние Кларе Александровне Пташинской и пока еще не родившемуся его сыну, прямому наследнику.
Меня пробила дрожь. Это что еще за новость? Ребенка нет, а завещание готовилось в его пользу?
Я спросила Дениса, законно ли это, на что получила ответ, который меня просто потряс. Что, мол, наследником в завещании может быть назван не зачатый в момент совершения завещания ребенок, то есть завещание может быть составлено в пользу будущего ребенка – сына или дочери наследодателя. В случае, если ко дню открытия наследства этот ребенок будет зачат и родится живым после открытия наследства, то он будет призван к наследованию.
Я понимала, что Денис мне зачитал ту информацию, то есть готовился к нашему разговору. И тогда я спросила: как же это получилось, что он не успел довести до конца такое важное дело да еще и в тех обстоятельствах, которые возникли на тот момент? Кроме того, почему так долго готовились документы мне на подпись?
На что Денис так же спокойно и обстоятельно ответил мне, что в документах возникла путаница с моей фамилией в паспорте. Потом сказал, что хотел бы встретиться со мной, что это нетелефонный разговор.
Я объяснила, где нахожусь, и мы договорились встретиться с ним завтра уже у меня дома. Я поблагодарила его за звонок, еще раз выслушала его соболезнования и, не желая больше принимать звонки, отключила телефон.
Зачем я назначила ему встречу дома? Сказала как-то по привычке, мол, дома. Но я не готова была возвращаться домой. Мне спокойнее было в доме Бронниковых.
Как-то странно получалось. Вроде бы это были чужие для меня люди, но так тепло приняли меня, поддержали. К тому же здесь находилась моя Сонечка. И еще! Сергей. А что, если он уже там? Что, если они все-таки встретились, он и Виктор, и Сергей сделал ему что-то такое, что вызвало сердечный приступ? Он мог рассказать ему о нас. Мог ударить. Мог отравить. Сколько случаев было, когда в питье жертвы подмешивали яд, который невозможно было обнаружить в крови, поскольку все симптомы указывали на сердечную проблему. И вот после того, как мой «палач» казнил моего мужа, он вернулся ко мне, а дом заперт… Меня нет. Он может разбить окно и залезть в дом. Или не рискнет? Ведь если он точно знает, что Виктор умер, то нетрудно догадаться, что последует за этим. Похороны! Я вдова, займусь приготовлением дома к похоронам. Назначу день, обзвоню всех, кто знал Виктора, словом, уже очень скоро в доме появятся люди. Кстати, они могут появиться и до похорон. Могут приехать, наконец, родственники и друзья, которые захотят выразить мне соболезнования. Или… Или хоронить будет курочка Кларочка, как там ее фамилия? Пташкина или? Ах да, Пташинская! Ну вот пусть и хоронит…
Я пока еще не приняла решение. И пишу эти строчки в доме у Жени.
Женя – чудесная женщина. Такая милая… Да они все приятные люди. Особенно Петр…
Насколько я поняла, сегодня произошло событие, которое расстроило Женю. У ворот дома мы увидели молодую женщину, которая приехала к Петру, а Женя, я так полагаю, решила, что это любовница Бориса. Иначе зачем, спрашивается, ей было так долго держать ее на морозе? Да и выражение лица Жени было такое…
Словом, мы все видели, как она нервничает, как недовольна этим визитом. Но это не мое дело. Главное, что в этом доме не принято скандалить, кричать, размахивать кулаками. Здесь живут культурные, интеллигентные люди.
Сна нет. Не спас и укол. Женя ушла, решив, что я буду спать. А я зачем-то достала свой дневник и теперь вот пишу. Может, это и неплохо. Когда-нибудь с интересом перечитаю хронику этого невероятного января. Причем буду перечитывать, когда у меня будет все хорошо, когда все мои тревоги останутся позади. Конечно, сейчас у меня в голове каша. И хотя Денис и сказал мне, что завещание не успели составить, кто знает, может, Финягин сделал это за его спиной? Дотошный Денис, привыкший в каждом документе видеть подвох, заморочил ему голову советами, затянул с этим делом, и тут, может, курочка Клара подсуетилась, напомнила своему любовничку о том, что ребеночек на подходе, вот он и отправился к нотариусу… Ну и что? Все равно я, вдова, являюсь наследницей. И, если что, Борис Бронников мне поможет оспорить завещание.
Мне стыдно, да-да, мне ужасно стыдно, что я пишу эти строки сейчас, когда мой муж, вернее уже его тело, находится в морге, но это же мой дневник, и хотя бы здесь могу быть самой собой и говорить правду о своих чувствах.
Виктора нет в живых. Его нет! И меня раздирает дикое желание рассказать той же Жене, каким был Финягин, каким невыносимым был! Говорят, что о мертвых надо говорить либо хорошее, либо вообще ничего не говорить, но почему? А я бы рассказала! Как мучил меня, причем с самого начала наших отношений. Как назначал свидания и не приходил, как устраивал мне какие-то психологические проверки, проверяя меня, как он говорил, «на прочность». На самом деле он просто искал покорную женщину, куклу для битья, существо, на котором можно вымещать все свое раздражение и злость.
И нашел. И я повелась. Увидела в нем сильную личность, за которую захотелось ухватиться и держаться. Глупая была. Да я ли одна такая?
Вот мне интересно, как он относится к своей беременной курочке? Так же изводит ее своим дурным настроением, хамит ей, говорит гадости, замахивается на нее, дает пощечины? Или, наоборот, бережет ее, беременную, заботясь прежде всего о своем ребенке. Пылинки с нее сдувает, горы золотые обещает, пусть… Но вот когда она родит, не поступит ли он с ней так же, как и со мной?
Боже… Я пишу о нем так, словно он жив… А ведь его нет. И Клара, должно быть, уже об этом знает. Клара… Что она теперь будет делать без Виктора? Купил ли он ей квартиру? Во всяком случае, живут они в их московской квартире, которая, кстати говоря, оформлена на меня. Живут… Да нет, теперь ужежили. Не могу заставить себя думать о нем в прошедшем времени.
А ребенок? Получается, что он, еще не родившись, стал уже наполовину сиротой? И на что она будет растить его (или ее)?
Мне вдруг стало жаль ее. В сущности, что плохого она мне сделала? Финягин увидел ее, она ему понравилась, роман закрутился… Ей предложили определенный уровень жизни, который ей подошел, она согласилась. Понимала ли она, зачем она ему? Может, и понимала. Кто знает, в каких условиях она жила до этого?
Ох, что-то я не о том думаю. Вместо того чтобы думать о себе, переживаю об этой бедной беременной курочке.
А что Сережа? Где он? Мои мысли снова и снова возвращаются к нему.
Нет-нет, он не причастен к смерти Вити. Все это лишь мои предположения. А что, если он сам все это придумал, это покушение, чтобы просто покинуть меня красиво? Может, ему пришла пора вернуться домой? Может, никакой он и не дезертир? Может, поссорился с женой (да, почему и нет? он мог быть женат!), а потом помирился и вернулся к ней. Что я о нем знаю? Ничего. Но тоскую, так тоскую… Особенно по ночам, когда понимаю, что его рядом нет. И не хочу думать о том, почему он выбрал именно мой дом, меня. Как осмелился проникнуть в дом, где кто-то живет. А если бы здесь жила не одинокая и брошенная всеми женщина, а мужчина? Разве посмел бы более-менее адекватный человек залезть в окно и некоторое время проживать в доме да еще и рыться в холодильнике? Как такое вообще возможно? Какая у него была цель?
Совсем уж идиотская мысль, что Сергей – внебрачный сын Вити, немного зацепила меня. Но потом отпустила. Нет, если бы Виктор знал, что у него есть сын, нашел бы его из-под земли, сделал бы для него все, чтобы он стал частью нашей семьи. И это даже при условии, что с его матерью у него были испорчены отношения. В жизни всякое может случиться. Да и успокоился бы он, зная о существовании наследника. Хотя, может, он и не знал о нем. Зато сам Сергей знал, нашел своего отца и…
Что дальше? Все как-то нелогично и глупо получается. Какой ему был смысл проникать в дом? Знакомиться со мной, а потом еще и забраться в мою постель?
Глупости! Никакой он ему не сын! А если сын, то после смерти Виктора он становится наследником. Ну и пусть.
И все равно эта версия кажется мне самой глупой.
Но зачем-то он проник в дом. Зачем-то открылся мне. И мы с ним стали близкими людьми не просто так, мы оба хотели этого, мы соединились, чтобы согреть наши души. Хотя если посмотреть на весь этот наш скоропалительный роман со стороны, то кому-то он может показаться пошлым… (четыре строчки можно было бы зачеркнуть, но у меня рука не поднимается). Это же мой дневник, мои мысли и чувства.
Вы можете спросить меня… К кому я сейчас обращаюсь? К тем несуществующим читателям моего дневника, конечно. Как бы ко всему миру. Так вот, вы можете спросить меня, люблю ли я этого мальчика.
Трудно ответить на этот вопрос. Любовь – это такое сложное и глубокое чувство. Конечно, это страсть. Это все те женские чувства, которые были разбужены этим парнем. Я уже и не помню, когда мы с последний раз были близки с Виктором. Мы и спали-то в разных комнатах. И никаких чувств и желаний он ко мне в последние годы уже и не испытывал. Да и я как будто бы заледенела и хотела только одного – чтобы в доме был спокойно, чтобы никто на меня не кричал, не грубил мне. Хотя когда я смотрела кино про любовь, то чаще всего в моменты трогательных встреч или поцелуев плакала, прямо навзрыд, понимая, что у меня-то уже такого никогда не будет. И меня почему-то очень редко посещала мысль о разводе.
Стыдно признаться, но менять что-то в этой жизни у меня не было сил. Да, конечно, я зависела от Виктора материально, это так. И я привыкла к определенному образу жизни. Но я зависела от него и эмоционально, что ли. Я боялась его.
Любила ли я его? Поначалу – да. Или мне это только казалось.
Повторюсь, я видела в нем, чувствовала сильную личность. А это немало. Жизнь, она такая непредсказуемая, такая сложная, наполненная опасностями, болезнями, смертями. А с Виктором я чувствовала себя в безопасности… как бы…
Сейчас так трудно оглянуться назад и понять, зачем же я вышла за него замуж. Приехала в Москву, работала продавцом в скобяной лавке на самой окраине Москвы, снимала комнату у одной пьянчужки… Познакомилась с Виктором на дне рождения у одной моей знакомой и до сих пор не знаю, как он, тогда уже бизнесмен, крепко стоящий на ногах и строящий грандиозные планы на будущее, оказался в компании таких простых людей…
Почему выбрал меня? Зачем поехал провожать? Вероятно, я понравилась ему. Или же он как-то сразу почувствовал, что я – это именно та безропотная терпила, которая нужна ему на каждый день?
Сейчас, сегодня, мое прошлое кажется мне каким-то искаженным, неправдоподобным, отравленным той нелюбовью, в которой я жила все эти годы. Хотя со стороны мой брак многим кажется удачным (казался, во всяком случае, пока наше окружение не узнало о подлости Финягина).
Хочу спать… И не могу, не могу даже сейчас не думать о том, какие теплые у него губы…»
Глава 24
21.01.2023 г. Борис, Тоня
– Тоня, мне надо с вами поговорить. – Борис неожиданно отложил свои карты и решительно поднялся из-за стола.
Игравшая с ними няня Соня от неожиданности уронила и свои карты.
– Борис Михайлович, что-то случилось? – испуганно спросила Антонина.
Весь этот день она в основном молчала, наблюдая за тем, как развиваются события, и все ждала удобного случая, чтобы поговорить с Женей и высказать все, что накопилось у нее по поводу Финягиной и Петра. Но Женя, хоть и нуждалась в ее присутствии и поддержке, вся была на нервах, сильно переживала за все, что происходило вокруг нее и с ней, и пока что не нашла удобного времени и места для разговора. Постоянно была занята.
Вот и сейчас, заглянув на кухню и отказавшись играть в карты, она сделала себе бутерброд, выпила чаю и сказала, что пойдет навестить Эмму.
Спрашивается, чего ее навещать, если она только что от нее пришла?
Зато Борис не выдержал. Видимо, и его распирало желание с кем-то поговорить, а Женя словно упорно ускользала от него, исчезала. Так почему бы не поговорить с Тоней?
Антонина на самом деле считалась в доме своим человеком, членом семьи. И Борис, которого в этот вечер одолели сомнения и даже страхи, так и не найдя возможности поделиться с женой, решил поговорить с Тоней.
– Вы поговорите, а я тогда пойду на боковую. – Соня, оценив ситуацию, отправилась спать.
– Спокойной ночи, Борис Михайлович, Тонечка.
– Спокойной ночи, Соня. И спасибо вам за все, – искренне поблагодарил няню Борис.
– Да что вы такое говорите? Это вам спасибо, что помогаете Эммочке.
Она ушла, Борис достал виски, налил себе, предложил Тоне, но она отказалась.
– Тоня, вам не показалось, что сегодня какой-то чрезвычайно странный день?
– Да не то слово, Борис Михайлович.
– Раньше вы звали меня просто Борисом… – заметил Бронников.
– А мне кажется, что раньше мы вовсе и не разговаривали, – улыбнулась Тоня.
– Но я так уже к вам привык и так рад, что у Жени такая хорошая подруга. Честно. Она, знаете ли, натура увлекающаяся, ее постоянно тянет на подвиги, а вы ее как бы сдерживаете, я прав?
Тоня чуть не расхохоталась, вспоминая совместные с Женей дерзкие поездки и собственные расследования, которые они проворачивали за спиной Бориса. Вот как сегодня, например. Ведь он так и не понял, что они были в загородном доме Эммы. Что пытались найти там след пребывания парня-дезертира. И тут уже и Тоня вдруг вспомнила о Реброве. Отзвонился ли он Жене или же они договорились не звонить пока друг другу, чтобы Борис ни о чем не догадался?
И тут до Антонины дошел весь ужас положения, в котором оказался Валерий. Когда он соглашался помочь Жене и приехать в дом, чтобы осмотреть его и снять отпечатки пальцев, Виктор Финягин был жив. Но теперь-то он мертв! А в доме, получается, побывали чужие люди. Не будут ли у Реброва и его эксперта неприятности? А вдруг утром туда приедет полиция? Хотя почему полиция, ведь Финягин умер своей смертью… И где он вообще, Ребров? Сколько уже можно обследовать дом? Он давно уже должен быть здесь! Договаривались же!
И вдруг опасная мысль пронзила ее: а что, если в тот момент, когда в доме работал эксперт с Ребровым, туда вернулся Сергей? Что, если он был вооружен? Что, если в доме разыгралась кровавая драма? А они с Женькой здесь, забыли про своего друга и спокойно пьют чай, играют в карты…
Женька точно забыла про Реброва, иначе бы нашла момент, чтобы переброситься с Тоней парой слов о нем, выразила бы свое беспокойство. Хотя она же сама могла ему позвонить, пока была где-то в глубине дома, далеко от Бориса. Ведь единственное, чего она боялась, – это чтобы Борис не узнал об их попытках вести свое собственное расследование. И как же все глупо получилось! Они, получается, подставили Валеру!
Соня ушла, Борис смотрел на Тоню, словно собираясь с мыслями. Наконец сказал:
– Тоня, кажется, я потерял брата.
– Это как? – Но она уже догадалась, что он имеет в виду.
Борис же, которому просто необходим был человек, который выслушал бы его, рассказал Тоне не очень-то красивую историю своего знакомства с Наташей. Сказал, что испугался за брата, что побоялся, что тот снова увлечется этой женщиной, которую уже, возможно, начал забывать и успокоился, а она возьми и брось его снова. Потом, окончательно расслабившись от виски и от общей усталости, признался в том, что не мог представить себе присутствие в доме чужого человека. И что теперь он просто не знает, как ему поступить, у кого просить прощения. А ведь Петр теперь все знает, Наташа не могла не рассказать ему об их встрече в Москве, в кафе, где она умоляла Бориса дать ей номер телефона Петра.
– А как она вышла на вас? И почему сразу не позвонила Петру? Она что, потеряла его телефон?
– Ну да. Конечно.
– А он с тех пор номер телефона не менял?
– Нет, это точно.
– Значит, она так дорожила им, что не сохранила его номер, – попыталась принять сторону Бориса Тоня. Но тут же сама себя и поправила: – Хотя в жизни бывают разные ситуации. Так что не надо бы ее обвинять. Но с чего вы взяли, что Петр не простит вас?
– Да потому что он ни разу за весь вечер не подошел ко мне, не поговорил… Он словно избегает меня.
– Думаю, он просто не знает, как себя вести. И тоже переживает. Но вы же братья, и вы должны понимать друг друга и все простить.
– А что, если он уедет отсюда? Ему ничего не стоит купить дом и поселиться там вместе с этой Наташей. И мы с Женей останемся здесь одни…
– Не думаю, что это плохой вариант. Рано или поздно Петр должен был обзавестись собственной семьей.
– И пусть! Дом огромный, всем места хватит! Тоня, что мне делать?
Раздался звонок. Кто-то пришел. Приехал.
Тоня бросилась к окну и увидела автомобиль Реброва. И ее отпустило.
Борис же сам бросился открывать, даже еще и не зная, кто приехал. И вскоре Тоня услышала громкие радостные возгласы – друзья встретились.
В кухню заглянула Женя, встревоженная голосами, и, не увидев Бориса, жестами спросила Тоню, что случилось.
– Валера приехал! – просияла Тоня. – А ты-то где была?
– Честно? Разговаривала с Петром, пыталась объяснить ему наше с Борей свинское отношение к Наташе. Разговор получился тяжелым.
Больше говорить они не могли, в кухню зашел Валерий Ребров, на нем был красный свитер и черные джинсы. Он улыбался, словно ему только что рассказали смешной анекдот. Следом показался невысокий худощавый мужчина в пестром джемпере и серых джинсах. Он выглядел уставшим, и до него смысл анекдота как бы не дошел – он словно забыл, как вообще улыбаться.
Тоня встревожилась. Может, Ребров так широко улыбался через силу?
– Валера! Привет, дорогой! – Женя бросилась к нему, обняла его. – Какими судьбами?
– Да вот… Работали в Подольске… Знакомьтесь, это Павел Каляпин, мой друг и эксперт.
– Хорошо, что вы заехали! – Тоня заметила, что и Женя успокоилась и теперь искренне радовалась приезду Реброва. – Руки мойте и за стол! Тонечка, что там у нас в холодильнике?
Она нервничала! И так растерялась, что забыла, чем может угостить друзей.
«Да уж, – подумала Тоня, – кухня точно не ее стихия».
– Женя, есть овощное рагу, что вряд ли им сейчас, уставшим, подойдет. Предлагаю нарезать окорок, сыр, на закуску хорошо пойдут соления, которые приготовила Галина Петровна…
– Точно! Розовая маринованная капуста, перцы… Спасибо тебе, Тонечка… – прошептала она на ухо подружке. – Меня всю колотит от страха. Валера же еще не знает о смерти Финягина. Вот мы все влипли!
Пока женщины накрывали на стол, Борис рассадил гостей, мужчинам налил виски, женщинам достал бокалы, разлил красное вино.
– Я вспомнила, есть еще куриная лапша! Я подогрею? – нервно воскликнула Женя, бросаясь к кастрюле и хватая половник.
– Так рад, что ты здесь, – сказал растроганным голосом Борис, обращаясь к Реброву.
После того как не успел сложиться и был прерван его разговор с Тоней, он нацелился теперь уже на Валеру, которому готов был раскрыть душу.
Женя же, отправив тарелку с супом в микроволновку, дрожащими руками поставила в центр стола большое блюдо с маринованными овощами, взяла оттуда за хвостик тонкий зеленый перчик и сунула в рот.
Зажмурилась, задыхаясь от огненной остроты, закашлялась. И потом одним махом выпалила:
– Боря… Я должна тебе признаться. Мы все сегодня были в доме Финягиных, пытались найти там следы этого парня… И это я пригласила… вернее, попросила Валеру приехать и снять отпечатки пальцев… Короче, прости меня, но мы с Тоней просто хотели помочь Эмме разыскать этого потенциального убийцу. Вот. Да… И я молчала бы до сих пор, если бы Финягин не умер…
– Что? – У Реброва вытянулось лицо, он стрельнул взглядом в Женю, утопившую свой взгляд в бокале с вином. – Умер? Или… убили?
Эксперт Павел Каляпин замер с вилкой в руке. И почему-то смотрел теперь только на Бориса, как если бы он был в этой истории самым авторитетным, главным заводилой.
– И что такого страшного произошло? – хохотнул находившийся под хмельком Борис. – Да я и сам поначалу хотел попросить тебя, Валера, помочь нам в этом деле. Эмма Финягина, между прочим, здесь. Отсыпается после шока. Но ее счастье, и наше тоже, конечно, что ее муж умер от сердечного приступа. Нет, не то, что это на самом деле счастье, но уж лучше так, чем криминал. Так что теперь никакого расследования не будет. Все позади. Павел, дорогой, я компенсирую ваше потраченное время, все уладим. С тобой, Валера, мы уж точно сумеем договориться. Так что, как видите, ничего страшного не произошло! А ты, моя дорогая…
И тут он бросил на жену такой взгляд, что даже Тоня испугалась. Словно он на миг протрезвел и теперь готов был пронзить ее взглядом. Но это была не злость, нет, Тоня знала, как Борис боится за Женю, и только это является причиной его недовольства тем, что она, подчас рискуя, занимается никому не нужными (по его мнению) расследованиями.
Женя подняла голову и ответила ему таким же многозначительным взглядом, мол, я не боюсь тебя.
– Ладно… Но парень-то был! Так что, может, вы и правильно сделали, что сняли его отпечатки… Паша, что там нашел интересного?
– Все есть: и пальчики, и одежда, и следы обуви… Завтра поработаю, – скромно ответил Павел. – Вот только не знаю, с чем сравнивать…
Но последнюю фразу вряд ли кто услышал.
– А у тебя что? – Борис обратился к Реброву.
– Судя по всему, он проник в дом все-таки через окно, по лестнице, на второй этаж. Я опросил соседей, хотел выяснить, нет ли у них камер, выходящих на участок Финягиных. Камеры есть, но на них соседнего участка не видно, только своя территория – крыльцо, ворота, дорога. Но один сосед видел несколько раз у Финягиных высокого парня в темной куртке с капюшоном, который то снег чистил, то лестницу куда-то нес, то как-то раз в такси садился, причем посылая стоящей на крыльце Эмме воздушный поцелуй.
– Но если Финягин умер, зачем нам теперь искать этого парня? – спросила Тоня.
– Хороший вопрос, – усмехнулся Борис. – Ну, хотя бы для того, чтобы успокоить вдову. Мол, установили его личность, не привлекался, не сидел, студент, мальчик из хорошей семьи, жив и здоров, наконец! Теперь, когда она овдовела, может, он вернется, и они заживут вместе. А что? Сколько таких историй! А сейчас-то она все равно живет в страхе, подозревая его в том, что его подослал ей муж… Она должна узнать, кто он такой, должна понять, узнать, почему он выбрал именно ее дом, понимаете?
– Да и вообще, его поступок попахивает криминалом в любом случае, – заметил Ребров. – Я тоже считаю, что надо бы его найти. Кроме этого, проверить, не навещал ли он Финягина. Кто знает, может, тот и умер от разрыва сердца, когда тот набросился на него… Мы же ничего не знаем!
– Так что вы все правильно, девочки, сделали, что позвали Валеру. У меня тоже была такая мысль, но я весь день был занят тем, что выяснял, кто такой сам Финягин, расспрашивал людей об Эмме… Валера, я тебе все равно позвонил бы, посоветовался хотя бы… Но наши девушки меня опередили. А если бы, моя дорогая жена, – вдруг загремел он на всю кухню, и его голос, постепенно нарастая, превращался уже в рев, – этот бандит вернулся и перестрелял бы вас, а? Вы об этом подумали? А что, если этот тип какой-нибудь шизофреник, психически больной человек, мотив поступков которого понять невозможно в принципе? И нашли мы бы там три женских трупа? Тоня, а ты чего смотрела? Вы что, совсем страх потеряли? И Мишка бы остался сиротой! И твои двойняшки, Дениска и Катюша, ты о них подумала? Занимаетесь не своим делом, лезете своими любопытными носами, куда вас не просят.
В кухню вбежал Петр. В халате, с заспанным лицом.
– Что случилось? Борис, ты чего орешь на весь дом?
– А ты чего спишь и вообще… ушами хлопаешь? Женька сегодня со своей подружкой чуть на бандита не нарвалась, отправились к Финягиным расследовать, мать их!
Петр посмотрел на Женю. Та сидела, закрыв лицо руками, и тихо плакала, представляя себя, вероятно, расстрелянной или зарезанной.
– Спишь целый день, не видишь, что происходит под твоим носом! Ты мужик или как? – продолжал греметь Борис, злясь уже на всех подряд, в том числе и на брата, предавшего, по его мнению, их всех из-за какой-то там легкомысленной особы.
– Мужик он, – внезапно возникла за спиной Петра Наташа. Она была в мужском халате, в котором буквально утонула, слегка растрепанная и тоже заспанная. – И нечего орать на него. Собрались здесь, кричите, обвиняете всех подряд, забыли, что уже ночь, что ребенок в доме спит.