– А откуда у тебя этот узел?
– Кто-то подкинул. Но ведь если найдут, то сразу же подумают обо мне! И меня во всем обвинят! А я ее не убивал… Веришь?
– Пойдем в дом, а то холодно… И возьми ЭТО с собой. Я посмотрю, подумаю, что делать дальше…
Вернулись в дом, выпили еще.
– В пятницу вышел из дома, а узел на крыльце лежит, снегом засыпанный. Ни следов, понятное дело, ничего такого… Кто-то принес, оставил, только, спрашивается, зачем? И где это платье лежало до сих пор? Я уж молчу про ухо…
– А может, это и не ее ухо?
– Может, на уши-то я особо не смотрел, сам понимаешь, меня другие части тела интересовали, но сережка та самая, из тех, которые я дарил…
Витька до полуночи рассказывал Шубину про Наташу. По его рассказу выходило, что было ей чуть больше двадцати, но опыта жизненного ей занимать не приходилось: развитая девица была, не по годам, мужчин любила, веселая была, как выпьет – петь начинает… Витька года два с ней кружился, она ночевала у него, брала деньги, продукты, но никогда ничего не готовила, не убирала, все больше в постели время проводила, на гитаре играла и пела, любила поспать и вечно из-за этого опаздывала утром на работу. А работала Наташа Литвинец на почте – посылками да заказными письмами занималась.
– Послушай, а что бы тебе не избавиться от этого узла? – Шубин долго не мог понять, что от него хочет Витька, и, решив, что тот просто перепуган до смерти из-за того, что его могут принять за убийцу, предложил ему ЗАБЫТЬ обо всем, что случилось. О страшной находке.
– Да ты что? А если по этим вещам можно убийцу найти?
– Но тебе-то что? Если твою Наташу убили, то она все равно уже не воскреснет, а если жива – тогда тем более зачем тебе все эти волнения? Или ты собрался заказать расследование?
Шубин сказал это просто так, чтобы охладить Витьку, чтобы он, пораскинув мозгами, решил для себя, какую роль он собирается играть в этой истории, как вдруг услышал:
– А зачем я тебя вызвал, как ты думаешь? Конечно, чтобы найти убийцу! Ведь у нас в М. исчезли еще две девушки: одна в октябре, другая – в ноябре. Только следов не нашли нигде. И эти две, последние, в отличие от Наташи, из хороших семей, студентки… Как в воду канули.
– Послушай, Витя, ты мне друг, я понимаю, конечно, но ведь я же работаю не один, у меня контора… – Шубин не знал, как ему сказать, что расследование стоит денег. И немалых. Ведь Витька и понятия не имеет, сколько они со Щукиной платят экспертам, оперативникам, с которыми иногда приходится работать бок о бок, сколько денег идет на бензин, на аренду помещения… Да и Крымов, заподозрив, что у Шубина появилось собственное дело в М., молчать не станет…
– У меня есть доллары. Кроме того, тебя здесь ждут. Я же не один такой…
– Кто еще ждет?
– Родители этих студенток. Милиция уже сколько ищет – все безрезультатно. У нас в городе нет частного детективного агентства, вот я и подумал, что было бы неплохо объединиться…
– И что, ты пошел к родителям этих девушек и все рассказал про узел? – побледнел Шубин, боясь даже предположить, чем может окончиться эта история для Витьки. Ведь стоит в прокуратуре узнать, что в его сарае лежит это красное платье с отрезанным ухом, как его повяжут – и никому он уже ничего не сможет доказать! И никакие деньги не помогут!
– Да ты что… – перешел на шепот и без того перепуганный Ерохин. Он даже вспотел от волнения и, словно извиняясь, пожал плечами и налил себе еще водки в рюмку. – Извиняй, Игорек…
Выпил.
– Нет, просто я с отцом одной из девчонок на короткой ноге. Разговорились как-то, ну я и рассказал про тебя…
– Это было уже после того, как ты нашел на крыльце узел?
– Конечно, а с чего бы мне заговаривать с Романом… Роман – это и есть отец Тани Трубниковой, – пояснил он.
– Значит, вы решили меня нанять, чтобы я помог найти студенток, а заодно и предполагаемого убийцу твоей Наташи? Но с чего ты взял, что все эти случаи связаны между собой?
– Ни с чего. Это просто предположение. Но у тебя появились улики или… как это называется, то, что я нашел…
– Если вы хотите официально обратиться в наше агентство, то кому-то из вас необходимо поехать со мной в город и встретиться с Крымовым.
– Это твой начальник? Я понимаю. Что ж, поедем. Только ты ему ничего не рассказывай про узел. Достаточно того, что о нем знаешь ты. Мне ни к чему рисоваться, тем более что я здесь ни при чем. Просто тебе с этим материалом будет легче работать: ну там экспертизы разные, отпечатки, пятна крови…
– Хорошо, Витя, я все понял. Если действительно все так серьезно, как ты говоришь, и если родители исчезнувших студенток не против, то можно с ними встретиться прямо завтра, утром.
– Я им так и сказал. – Витя снова тяжело вздохнул и закрыл лицо руками, словно умываясь невидимой водой. – Ну что ж, Игорек, утро вечера мудренее – давай укладываться спать. Ты как любишь спать: чтоб мягко было и жарко или жестко и холодно?
* * *
– Судя по твоему описанию, эта женщина действительно с зоны. А вот то, что ее отпустили раньше времени оттуда только лишь для того, чтобы она убила тебя, – в это что-то не верится… Хотя уверена, что будь это даже правдой, мы никогда не сможем это проверить…
– Как так? Почему? – Жанна смотрела на нее сквозь слезы, которые не успевала подбирать платочком: они катились по щекам и капали на скатерть или блюдце.
Вот уже полчаса Юля расспрашивала Жанну о зечке, но особых результатов этих расспросов пока не наблюдалось – слишком уж нереальной выглядела рассказанная портнихой история.
– Очень просто. Ее могли НЕ ОТПУСТИТЬ, а, оформив документ о ее смерти, выпустить на свободу за определенную услугу. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Конечно, но такое случается редко и лишь в тех случаях, если действительно есть причина, настоящая причина… Скажем, когда речь идет о политике или крупных суммах денег. Понимаю так же и то, что подобные вещи – я имею в виду заказные убийства – могут инициироваться и мафией, как ни пошло это звучит… Но какой прок убивать меня?
Юля поймала себя на том, что Жанна неплохо подготовилась к разговору и, несмотря на слезы, успела хорошенько обдумать создавшуюся ситуацию. То есть никакой истерики уже не было.
– К сожалению, очень часто бывает так, что ни в чем не повинные люди обречены на смерть по одной-единственной причине…
– Знаю: свидетели?
– Правильно. Вот поэтому тебе надо собраться с мыслями и попытаться вспомнить, чего такого, что тебе нельзя было увидеть, ты все же увидела, свидетельницей какого события – возможно, криминального характера – ты явилась.
– Но ничего похожего не было… Поверь мне! Самое страшное событие, которое произошло в моей жизни, – это смерть мамы.
– Ты извини меня, конечно, тебе болезненны эти воспоминания, поскольку прошел всего год, не так ли? Но все равно ответь мне: как умерла твоя мама? Она умерла естественной смертью?
Жанна промокнула веки платочком и высморкалась. Отпила немного остывшего чая и прокашлялась.
– Нет, не думаю… То есть с ней произошел несчастный случай. Она сильно порезалась и скончалась от потери крови.
– Как это произошло? Поподробнее можно?
– Да, конечно… Она мыла окна в комнате и нечаянно разбила стекло. Скорее всего она встала на табурет, который под ней сломался, и мама упала прямо на окно, выдавила стекло, и оно обрушилось на нее… Я же не видела, как все это случилось… Я нашла ее лежащей на полу в луже крови среди битого стекла… У нее были страшные порезы, и на лице, и на теле… Еще она при падении стукнулась головой об угол стола, но это уже мнение судмедэксперта…
– Вскрытие делалось?
– Да, конечно. Ведь мама была довольно молода и ничем не болела. Следователь почему-то сразу предположил, что в квартире во время падения мамы был кто-то еще, он искал следы пальцев, обуви, целую неделю ходил сюда, все что-то вынюхивал…
– Ты так странно говоришь об этом, словно тебя все это раздражало. Но почему? Разве тебе не хотелось, чтобы он выяснил все досконально?! Что это за пренебрежительное отношение к работникам прокуратуры? – полушутя-полусерьезно заметила Юля, в душе понимая Жанну, которой в тот момент было не до следователей. Смерть матери – что может быть трагичнее… – И что? Ничего не нашел?
– Ничего. Вернее, следы-то были, и множество… Ведь у мамы было свое дело, и в тот день у нее было несколько человек…
– А что у нее было за дело?