Небесная музыка. Луна

– До свидания, мисс Ховард, – говорит она, дает какой-то знак водителю, и машина трогается с места.

Черные кованые ворота открываются, мы выезжаем на улицу, и в нас едва не врезается алый «Бугатти», за рулем которого сидит патлатый мужчина в солнечных очках. Видимо, он как раз направлялся в особняк Мунлайтов и неудачно вывернул. Мой водитель успевает затормозить и избежать столкновения (представляю, на сколько градусов понизилась температура его тела – наверняка трясется за столь дорогое хозяйское имущество!) Водителя едва не впечатывает в руль, а меня – в кресло напротив. Тотчас надуваются подушки безопасности – видимо, их датчик слишком чувствителен. Я сижу, как идиотка, уткнувшись лицом в белую подушку.

Не без труда я вылезаю из машины, к которой уже несутся охранники. А вот водитель самостоятельно выбраться не может и с обреченным видом ждет помощи. Патлатый тоже выскакивает из своего «Бугатти».

– О, черт возьми! – громко и весьма эмоционально кричит он, срывая солнцезащитные очки и запуская в густые каштановые волосы пальцы. Его лицо смутно знакомо. – Честное слово, я не хотел! Вы в порядке, мисс?

Я удивлена – думала, он вообще не обратит на это внимания, но нет – кажется, по-настоящему волнуется.

– В порядке. А вот водитель – не особо.

– Мне так жаль, – наклоняется патлатый к окошку, молитвенно сложив ладони вместе. – Прошу извинить, сэр!

Какой-то он странный богач. А может, тоже чей-нибудь водитель? Но не похоже – одет весьма дорого, хоть и пытается косить под молодежь.

Когда охрана вытаскивает водителя из машины под причитания патлатого, я вдруг понимаю, кто это такой.

– Извините, – говорю я. – Это ведь вы – Джонатан Тэйджер?

– Это я, – соглашается он и смотрит на меня с любопытством. А я улыбаюсь.

– «Пыль и роса» – ваша самая крутая композиция. Я играла ее, когда поступала в Хердманскую национальную музыкальную школу!

– Ого-о-о, – тянет он. – И какова же ваша специальность, юная леди?

– Я не поступила, – весело отвечаю я.

– Досадно.

– Зато поступила в Хартли.

– Я тоже учился в Хартли! – обрадованно выдает он. Я в курсе, потому что все студенты знают популярных выпускников нашей школы – ими тыкают нам в лицо, да и в зале славы мы бываем часто.

Джонатан Тэйджер – известный композитор, который написал одну из лучших песен Элинор Фелпс за последние десять лет. Он непубличная личность, редко показывается перед камерами и предпочитает уединенный образ жизни.

– Вас бы с руками и ногами оторвали в Хартли, захоти вы преподавать на композиционном факультете, – говорю я.

– Нет уж, в Хартли я не вернусь, – смеется композитор. – Я не доучился там один семестр из-за долгов. И заканчивал Джульярд в США.

– Точно, – хлопаю я по лбу ладонью. – Но вас все равно считают своим!

Мы болтаем. С Джонатаном на удивление легко, он расписывается на собственном диске, который дает мне в качестве компенсации (слишком много компенсаций за один отрезок времени), и вообще кажется мне не только крутым композитором, но и крутым мужиком. Напоследок Джонатон желает мне творческих успехов, и его слова как животворящая мазь на ране. После встречи с ним я чувствую желание творить.

Я уезжаю, вполне довольная жизнью, рассматривая из окон автомобиля район, о котором раньше только слышала. Это закрытый район для богачей Верхний Ист-Хиллс. Тут живут политики, бизнесмены, актеры, певцы и прочие представители тонкого слоя элиты нашего общества. Один особняк краше другого. Дороги сверкают чистотой. И даже воздух не такой, как в других районах Нью-Корвена, – он пропитался роскошью.

У меня отличное настроение. Да, я перенервничала, и наверняка на моей голове прибавилось седых волос, но теперь будет, что вспомнить! Никогда не забуду, как я ползла по веревке из простыни и пододеяльника с зацепившимся за джинсы лифчиком Дианы.

Я уверена, что наша встреча была первой и последней, случайной и даже забавной. О том, что она может оказаться роковой, я не задумываюсь. Зато радуюсь подвернувшейся работе. Сыграть в гитарном квартете на вечеринке для богатых снобов за хорошие деньги – почему бы и нет? Я даже знаю, кого можно позвать в будущий квартет кроме Нейтана и Чета – гитариста и бас-гитариста из группы. Думаю, моя хорошая знакомая Сью Хелман согласится на подобное предложение – она отлично играет на гитаре.

В машине есть зарядки, и я наконец подзаряжаю телефон. Он включается, и я вижу уведомления о звонках и сообщениях от друзей.

«Где ты, Санни? Что случилось?» – наперебой спрашивают парни из группы.

Кирстен написывает в своей излюбленной манере – по слову в одном сообщении:

«Где»

«Ты»

«Санни?!»

«Ответь»

«Мы»

«Очень»

«Беспокоимся!!!»

И потому сообщений от нее больше, чем от всех вместе взятых.

Лилит, конечно же, драматизирует:

«Надеюсь, ты жива, – пишет в одном из последних сообщений в мессенджере она. – И я надеюсь, что с тобой все хорошо. Но знай – если что-то случится, я никогда тебя не забуду, потому что ты – наше солнце, Санни, а солнце должно светить».

Я звоню ей первым делом и говорю, что все в порядке – скоро буду дома.

– Мы ждем тебя, – отвечает подруга так, будто меня ждут с войны.

Машина останавливается, и я выхожу на пустую улицу, закинув за плечо гитару, полной грудью вдыхая солнечный воздух. А меня уже поджидают. Высокий парень в синем спортивном костюме, бейсболке и темных очках выскакивает из машины, грубо хватает меня за руку и шипит: «Идик ко мне!» Я пугаюсь, резко оборачиваюсь и автоматически пытаюсь ударить его в лицо, потому что думаю, будто это грабитель. Он успевает перехватить мою руку, и я все так же на автомате бью его коленом между ног. Парень корчится от боли.

– Сейчас вызову полицию, если не уберешься, ублюдок, – дрожащим голосом говорю я и нащупываю телефон.

– Рыжая стерва, – слышу знакомый голос. – Черт, как ударила-то, а!

– Мне еще раз позвенеть твоими колокольчиками, приятель? – ангельским голосом интересуюсь я, раздумывая, стоит ли мне звать на помощь или нет. – Проваливай, пока жив.

– Идиотка!

Я замахиваюсь кулаком, а грабитель срывает очки и смотрит на меня злобным, пронзающим насквозь взглядом. Голубые глаза, в которых светится высокомерие, упрямый подбородок, поджатые губы – знакомое лицо.

Дастин Лестерс собственной персоной. Ну что опять ему нужно?!

– Эм, – тотчас тушуюсь я. – Привет. И пока, я спешу.

Надеюсь, мы больше никогда не увидимся – но это я говорю уже про себя.

– Стоять! Ты меня ударила, – сдавленно говорит Лестерс – видимо, ему все еще больно. И, воровато оглядевшись, вновь надевает очки.