Небесная музыка. Солнце

– В очках ты будешь выглядеть на тридцать процентов умнее, – успокаиваю я брата.

– Майк Харрис носит очки, но от этого он не перестает выглядеть как глупая горилла, – говорит Эш задумчиво. Майк – одноклассник, который пытается его задирать. Прошлым летом я учила брата кое-каким приемам, чтобы Эштан мог давать отпор этому мальчишке. Кажется, получилось.

Какое-то время мы гуляем по аллейке, рассказывая друг другу последние новости. Тетя спрашивает, не нашла ли я себе парня, а я говорю, что нет. Однако по моему лицу она что-то понимает и заявляет, что я просто обязана рассказать ей все, когда мы останемся наедине. А затем мы едем в аквапарк, куда так рвется Эштан. Это его мечта.

Аквапарк Нью-Корвена впечатляет. И хотя, конечно, его нельзя назвать лучшим в мире, народу тут огромное количество – хорошо, что я купила билеты для нас троих заранее, иначе бы мы просто не попали. В аквапарке мы проводим большую часть дня. Тут просто уйма аттракционов! Да и сама его территория выглядит по-настоящему сказочно.

Эштан влюбляется в горки – его нельзя оторвать от них даже силой, особенно от горки со свободным падением. Мне по душе скоростная речка, в которой поток воды несет тебя вперед, а ты наблюдаешь за рыбами в огромном аквариуме. Настоящий всплеск адреналина! А Мэг без ума от искусственного песчаного пляжа с волнами. Она отдыхает на лежаке под ярким солнцем и наслаждается искусственным шумом прибоя. Хоть Мэг и живет у самого моря, она не слишком часто заходит в воду – вместо золотого песка у нас острая галька, царапающая кожу, да камни.

Вечером мы, уставшие, чуть подгоревшие на солнце и, безусловно, счастливые, сидим в одном из ресторанчиков на территории аквапарка. Эштан вдоволь накатался и теперь с нетерпением ждет свой ужин. Кажется, поездка в Нью-Корвен станет для него самым запоминающимся событием этого лета. Мэг тоже расслабилась – она потягивает безалкогольное пиво и рассказывает смешные истории, которые то и дело приключаются с кем-то из соседей в нашем небольшом городке. Я слушаю ее с улыбкой – воспоминания о родном доме для меня дороги.

Перед десертом мы обмениваемся подарками. Эштан в восторге от книги и шоколада, Мэг тут же начинает опробовать фотоаппарат, а я с интересом кручу в руках диктофон. Мэг знает, что я использую диктофон, встроенный в телефон, поэтому решила сделать мне полезный сюрприз.

Мы втроем делаем совместные селфи, и у каждого из нас остаются на память моментально напечатанные квадратные снимки, где мы улыбаемся. Странно – это всего лишь кусок глянцевой фотобумаги, но он дарит нам много эмоций.

И хранит в себе нашу память.

Это очень теплые семейные посиделки, которых мне так не хватало. Но я не могу представить ни на мгновение, что Мэг – моя мать, а не тетя. Почему, я и сама не знаю. В моей голове каменной глыбой застыла простая мысль – у меня нет матери. Моя биологическая мать отказалась от меня, предпочтя алкоголь и сомнительные компании. А той, которая вырастила меня – моей бабушки, – больше с нами нет.

После фирменного мороженого с кусочками шоколада Эштан убегает на детское шоу, которое показывают в павильоне через дорогу. И Мэг, словно читая мои мысли, вдруг говорит:

– Дорин объявлялась.

Я ничего не хочу слышать о матери. В последний раз я видела ее на похоронах. И с тех пор мы ни разу не общались. Мне все равно, что с ней. А ей плевать на меня. Но я все же нехотя спрашиваю:

– И… как она?

– Все так же, – отвечает Мэг невесело. Она не любит говорить о сестре. Для нее это болезненная тема. – Но в этот раз она спрашивала о тебе.

Я морщусь.

– И что хотела? Денег?

– Не знаю. Но раньше Дорин никогда не вспоминала о тебе. Она прожила у нас неделю. Я предлагала ей помочь с работой. Но она дождалась своего дружка – помнишь, Сэмми, который ограбил заправку? – и они вместе куда-то уехали. Твой телефон я не дала, сказала, что не знаю. Я ведь правильно сделала?

– Правильно. Почему она стала такой? – вдруг спрашиваю я. – Или она всегда такой была?

– Ох, Санни… – Тетя трет лоб. И это напоминает мне о бабушке – это ее жест. – Все так сложно. Я даже не знаю, что тебе сказать.

– Скажи, как есть.

– Твоя мать была хорошей. Излишне вспыльчивой, эмоциональной, где-то злопамятной. Но хорошей. А еще очень талантливой, – глядя куда-то вдаль, говорит Мэг. – Мы не были подружками – как-никак пять лет разницы сыграли свою роль. Но для меня Дорин осталась в памяти той дерзкой яркой восемнадцатилетней девчонкой, которая на выпускном стала королевой бала. Она была самой красивой и популярной девчонкой в старшей школе.

Я не могу представить Дорин королевой выпускного бала. В моей голове это хоть и красивая, но неряшливая женщина с худым лицом и светлыми болезненными глазами, которая держит в руке бутылку пива и курит дешевые крепкие сигареты.

– Вы похожи, – говорит Мэг. – Чем старше ты становишься, тем отчетливее я это понимаю. Очень похожи.

Смешно. Быть похожей на мать – это сомнительный комплимент.

– Раньше Дорин всегда казалась мне особенной. Яркой, смелой. Она отлично училась и при этом имела кучу поклонников. А еще она чудесно играла на гитаре и, как и ты, училась в Нью-Корвене.

Я внимательно слушаю Мэг – о матери мне известно очень мало.

– У Дорин всегда был комплекс отличницы, – продолжает Мэг. – Она хотела быть лучше всех. В конце концов, это ее и сломало. Когда она стала терпеть неудачу за неудачей, в ней что-то перевернулось. Как будто душа порвалась, а заштопать эту дыру ей так и не удалось. И хотя я всегда боготворила сестру, я быстро поняла ее главный недостаток. Дорин была слишком слабой. И вот в этом вы очень отличаетесь. – Тетя внимательно смотрит на меня. – Я не говорила тебе, но… твоя мать тоже училась в Хартли. Как и ты.

– Что? – недоверчиво выдыхаю я. Это для меня настоящее откровение. – Это шутка?

– Нет. Она отучилась в Хартли два или три семестра. По классу гитары.

– Почему ты этого мне не говорила раньше? – резко спрашиваю я.

– Если честно, Санни, я боялась за тебя, – понижает голос Мэг. – Когда их не стало, – я понимаю, что она имеет в виду бабушку и дедушку, – я боялась, что ты тоже можешь сломаться. Как она.

Тетя берет меня за руку.

– Прости, Санни, возможно, для тебя это было важно. Но. Видя твое состояние, я боялась, что ты не сможешь взять себя в руки. И не пойдешь вперед, а остановишься. Как она.

Потому что мы похожи. Это раздражает.

– Прости, – повторяет Мэг и сжимает мою ладонь своей – сухой и горячей. – Я не знала, что делать. Я буквально заставляла тебя ехать и сдавать экзамены. Помнишь?

Я помнила. Она и мисс Вудс настояли, чтобы я ехала поступать в Хердманскую национальную музыкальную школу.

– Когда ты не поступила в Хердман, я даже подумала, что это все. Конец. Но ты взяла и на свой страх и риск поехала в Нью-Корвен и поступила в Хартли. Ты бы знала, как я была горда, – продолжает тетя. – Я говорила всем соседям, всем друзьям и знакомым, что моя племянница поступила в такое престижное место. И вот еще два семестра, и ты получишь диплом. Ты молодец, Санни.

Я не знаю, что сказать в ответ. А Мэг продолжает:

– Когда Дорин поступила в Хартли, я тоже была горда. Но эта гордость длилась недолго. Вскоре она влюбилась в какого-то парня. Музыканта из Хартли. Я даже имени его не помню, но знаю, что он стал для Дорин всем. Никогда не видела, чтобы так влюблялись. Так, как она. Это было какое-то сумасшествие. Помешательство. Одержимость. Потом этот парень бросил ее. А она узнала, что беременна тобой – на довольно позднем сроке, случайно. Аборт ей делать отказались. Парень нашел другую девушку. Из-за беременности Дорин не смогла участвовать в важном музыкальном конкурсе, в котором должна была победить. И потом она будто сошла с ума. Вернулась домой и ничего не говорила. Сказала, что разочаровалась в музыке и бросила учебу. Мама заподозрила неладное, когда у нее начал расти живот. Они с отцом выведали у Дорин правду, и на следующую ночь она попыталась покончить с собой – правда, ее откачали. Потом родила тебя. И пустилась во все тяжкие. Сначала я думала, что это послеродовая депрессия. Но нет. Она просто сломалась, – горько повторила тетя. – На Дорин возлагали большие надежды – дома, в Хартли. Но она не оправдала ни одну из них. Иногда мне кажется, что у моей сестры лишь два состояния: все или ничего. «Все» у нее не получилось. И она, не став бороться за себя, ушла в «ничего». Я боялась, что ты такая же максималистка, как и твоя мать, милая. – Мэг снова сжимает мою ладонь. – Но как же я рада, что ошибалась. Знаешь, почему я рассказываю тебе об этом, Санни? Потому что ты – не такая, как Дорин. Тебя ничто не сломало. И ты дальше идешь вперед. По своему пути. – Мэг улыбается – от ее глаз разбегаются лучики-морщинки. – Прости, что не говорила этого раньше. Но знай, что я очень тобой горжусь.

– Спасибо, – отвечаю я. Отчего-то в горле стоит ком.

– И я знаю, что ты сможешь сделать больше, чем думаешь. Я верю в тебя.

– Я не сдамся и не остановлюсь, – обещаю я и кладу свою ладонь на ее. Почему-то этот момент кажется мне трогательным и теплым. Я знаю, что она меня любит. А я люблю ее.

И я сильная.

– Что вы делаете? – возвращается с представления Эштан. Его глаза восторженно блестят. Ребенок переполнен эмоциями. Он с упоением рассказывает о том, что видел, а мы внимательно слушаем его и смеемся, делая вид, что и не было этого разговора. Представление пришлось ему по душе, а особенно понравился аниматор.

– Он был похож на того мистера, который приезжал к нам на прошлой неделе, – в конце заключает Эш,

– Что за мистер? – спрашиваю я.

– Не знаю, как его зовут. Он приехал на красной машине и спрашивал тетю Дорин, – отвечает брат.

Мэг закатывает глаза. Наверняка ей не нравится, что сыну приходится общаться с дружками моей матери. Мне бы тоже это не понравилось.

– Он спрашивал, есть ли у тети Дорин дети, – добавляет Эш. – И спрашивал даже, не я ли ее сын. Но я сказал, что у тети Дорин нет детей. Потому что мама – не та, которая родила. А та, которая воспитала. – И он смотрит на нас, ожидая, что мы скажем.