Мне бы хотелось, чтобы меня кто-нибудь где-нибудь ждал…

Она смотрит на меня, и мы ржем как сумасшедшие:

1) над старыми добрыми временами,

2) над «господином Тефалем» – который больше всего боялся к кому-нибудь «прикипеть»,

3) над дурацким «опелем», который его олицетворяет,

4) над его рулем в мохнатом чехле,

5) над его черной кожаной курткой, которую он надевает только по выходным, и над безупречно отпаренной складкой на джинсах Levis-501, которые усердно ему наглаживает мамочка.

Нам хорошо.

Сестрица на своей дорогой машине лихо выруливает с парковки, слышен визг колес, на нас оборачиваются, она говорит мне:

– Жожо меня растерзает, когда увидит покрышки…

Сестра смеется.

Я вынимаю линзы и откидываю спинку сиденья.

Мы входим на цыпочках, потому что Жожо и дети спят.

Сестра наливает мне джин-тоник, но без «швепса» и спрашивает:

– Что не так?

И я рассказываю. Ни на что не рассчитывая, потому что психолог из моей сестры – никакой.

Я говорю ей, что мое сердце похоже на большой пустой мешок, огромный мешок, куда можно было бы запихнуть целый караван-сарай, но он пуст.

Я употребляю слово «мешок» сознательно – я имею в виду не жалкие пакеты из супермаркета, которые то и дело рвутся. Мой мешок… ну тот мешок, который я себе представляю… он огромный, квадратный, в сине-белую полоску… похожий на те, что носят на голове большие мамки-негритянки на Барбадосе…

– Да брось ты… все не так плохо, – говорит моя сестра, наливая нам еще по одной.

Эмбер

Баб у меня было без счета, но я не помню лица ни одной из них.

Нет, действительно, я не выпендриваюсь и не лукавлю. Знаешь, с той кучей денег, которую я сегодня зарабатываю, окруженный всеми этими угодливыми задницами, я могу себе позволить обойтись без пустого трепа.