Нерассказанные истории

Судьи довольны моими оправданиями, статистикой. Приговор: «подтвердить пребывание в жизни». Завтра я с удовольствием выслушаю очередную байку из криминального прошлого пана Ёжи.

На следующие семь преступлений также вынесены подтверждающие приговоры. Иного и быть не может. Я знал это. Судьи тоже.

Кто-то из смертей по большому секрету рассказал мне, что я в любимчиках у Небесной Канцелярии за понимание своей работы. Истинную суть удаётся понять не многим. Заключается она не в сопровождении умерших, а в сокращении их количества, а значит, в умении оставлять те самые души в жизни. Я сам-то понял это не так давно. Просто люблю свою работу… хотя среди смертей слово «любовь» считается человеческим атавизмом и к аргументам не приравнивается.

Поэтому с каждым приговором мое пламя все сильнее скачет в груди, плавит ребра до красноты. Боюсь плащ сожжёт. И так пованивает паленым.

– Преступление одиннадцатое. Савельева Катерина. Должна была умереть девятнадцатого ноября две тысячи восемнадцатого года, но ты оставил ее в жизни. Объяснись.

На голограмме блондинка в домашней одежде. Сидит на диване, укутавшись в плед. Смотрит сериал, ревет белугой, размазывая по лицу тушь.

Костяшки пальцев предательски звенят, я прячу руки за спину.

– Барышня Катерина очень добрая девушка. Волонтер в приютах для бездомных животных. Работает журналистом, всегда пишет только честные статьи. А ещё она мечтает написать книгу, роман. Я уверен, когда она напишет ее то, сможет помочь многим людям… Ее идеи о…

Говорю что-то ещё. О том какая она хорошая, добрая, красивая. Красное пламя в глазницах судей полыхает все праведнее.

– Аннулировать пребывание в жизни.

Мое пламя вырывается из-под ребер, прожигает плащ. Я пытаюсь его поймать, засунуть обратно в грудину, но оно больше не подвластно мне. Струится по моим костям огненными всполохами, будто хочет сжечь заново, капает на полевые цветы жгучими слезами.

– Пожалуйста! Умоляю! Я, – знаю, не должен этого говорить, но что мне ещё остаётся делать? – я люблю ее

Падаю на колени. Судьи приближаются ко мне в своих креслах. Рассматривают, будто видят впервые.

– Она не совершила ничего выдающегося. Но ей только двадцать семь лет! У неё все ещё впереди. Пожалуйста. Обещаю! Я обещаю, что она станет лучше. Напишет эту чертову книгу или спасёт тысячу жизней.

Судьи переглядываются, перешептываются на древне-ангельском.

– Ты знаешь, что максимальное число оставленных в жизни за один суд не может превышать десять душ. Мы можем подтвердить приговор барышни Савельевой, но тогда вынуждены будем аннулировать один из предыдущих. Кого ты выберешь, смерть Сигма Двести Сорок Седьмой?

Перед внутренним взором переливаются светом все одиннадцать душ. Катя сияет ярче всех. Как, как мне доказать, что она не менее значима для этого мира, чем остальные? Просто время для ее великих дел ещё не пришло.

– Мы ждём.

– Разве моя любовь недостаточно веское доказательство того, что она нужна миру? – Я медленно встаю, гремя костями. – Ведь считается, что Любовь – не доступна ангелам, тем более работающим в должности смерти. Но если эта душа и вправду пробудила во мне это удивительное чувство, то разве вы не должны изучить сей феномен?

Красное пламя в глазницах судей меняется с алого на багровое. Они в растерянности. Наверное, впервые за много тысячелетий. Снова шепчутся на древне-ангельском.

– Ты прав, это исключительный случай. Мы отсрочим аннулирование приговора на год. За это время она должна будет доказать, что достойна оставаться в жизни. И не думай, что сможешь помочь ей.

Пламя танцует сальсу в груди, кланяюсь судьям. О, нет, я смогу ей помочь, обязательно. Даже если придётся стать чертом, хранителем или смертным. Барышня Катерина любит жизнь, а я люблю ее.

Вера Бересклет

«Хозяин»

– Ну, ты, серьёзно, что ли? – Варвара наставила свои раскосые печенежьи глаза на жениха – чисто коза, – в смысле "смотаемся по-быстрому"?!

– В прямом. По-быстрому. Сегежа – это не Африка ж, и даже не Кемь – Стас, как всегда, был идеально спокоен, – да и не будет тётка без толку настаивать.

Он поймал узкую прохладную ладошку своей крутонравой невесты и уткнулся в неё носом.

– Ну, Вааарь, ну, надо.

Варвара только тряхнула копкой рыжеватых кудряшек. До свадьбы две недели, дел невпроворот, а тут эта поездка. Но при всей крутости характера, мозг у неё работал, как часы.

– Надо, значит, надо. Эту неделю свидетели покрутятся, там осталось по количеству гостей определиться и времени, где и когда проезжаем-фоткаемся, – она взъерошила льняной чуб Стаса, – и всё-таки вы, северяне примороженные, две недели до свадьбы – "мы всё успеем ещё и время останется".

Ещё раз недоуменно покачала головой и пошла доставать рюкзаки.

Варвара обожала русский север, даром что родилась в горячих степях. Кровь прадеда помора оказалась сильнее родственных связей и причитаний про «где родился, там и пригодился». Да и кочевники со стороны мамы не прибавляли смирения: дорога, новые места – с детства любимое Варварино развлечение. А поморская основательность, помноженная на древнюю степную ворожбу, были самым сильным и безотказным оберегом.

Окончила школу и только её и видели: институт этнологии в Москве с бесконечными вылазками в Заонежье да к Белому морю. А потом и вовсе перебралась в Питер. В одном походе и встретила Стаса. Лёд и пламень – сразу окрестили их друзья. С тех пор они не и расставались, отшучивались, что слишком уж красиво пламя играет в кристаллах льда…

И вот уже перечеркнут Санкт-Петербург, трасса стелется серой лентой и сливается на горизонте с таким же серым небом. Всё больше за окном мелькает скал и озёр, всё лучше становится настроение у Варвары.

– Будет у нас два свадебных путешествия, чем плохо? – она наливает из термоса кофе и устраивается поудобнее, – три дня в лесу – это ж просто подарок, хоть и в конце ноября.

К вечеру уже грелись наваристой ухой у Стасовой бабушки.

– Стас, ты ж знаешь свою тётку, если ей заегозилось что-то, проще сделать, – бабушка суетливо, пытаясь скрыть смущение, всё передвигала тарелочки поближе к молодым, – а с этим завещанием совсем чокнулась. Я ей говорю, ну не перед свадьбой же об этом, в самом то деле, да Пешу разве переупрямишь?

– Ба, не переживай, мы к ней съездим, всё обсудим, быстренько подпишем, а правнуков всё равно тебе привезём, – Стас обнял Варвару, – хочет Пеша этот дом, на здоровье, лишь бы тебе спокойно было.

– Да она не то, чтобы все дома хочет, она хочет свою заимку на тебя переписать, а дом этот на себя, говорит заимке хозяин нужен, – бабушка покачала головой, – как чёрт в неё вселился с этими домами.

– Какой из меня хозяин? – Стас только руками развёл, – я ж за год пару раз всего могу приехать-то…

Наутро лёг туман. Леса стояли по обочине сонные, ещё не зимние, хрусткие, в белом наряде, а тёмные, тяжёлые от холодной осенней воды. Кое-где земля припорошена и там нет-нет да и виделись следы лесного народца.

– Стас, – Варвара схватила его за руку, – притормози, там следы огромные какие-то.

До Пешиной заимки было уже недалеко, поэтому особо удивляться не приходилось – вокруг стояла чаща, сказочная, дремучая, с такой шутки шутить не будешь, только уважительно, только с почтением. Да и сказки здесь не всегда заканчивались добром.

Варвара стояла около обломанного дерева и зябко куталась в шарф. От него, теряясь в буреломе, шла босоногая цепь следов, местами с кровавыми пятнами.

– Так, – Стас нахмурился, – быстро в машину, – шатун это, а он церемониться не станет.

В машине, до самой заимки молчали, приятного мало, когда по округе бродит огромный зверь, болью и голодом доведённый до полной невменяемости.

Пеша встретила их спокойно и даже немного неприветливо. Можно подумать, это они набивались к ней в гости. Но списали всё на слишком уединенную жизнь и нынешнюю необходимость разговоры разговаривать.

– Стас, – Пеша говорила распевно, как будто выигрывая время, чтобы вспомнить следующее слово, – может всё-таки переберешься сюда? Хозяин земле нужен.

– Тёть, ну какое переберешься? Мы ж уже это обсуждали, у меня работа там, а скоро и свой дом с семьёй, – он улыбнулся совсем детской, счастливой улыбкой, – помогать будем, приезжать тоже, но постоянно никак.

Тётка молча двинулась к печи что-то недовольно бормоча, поводя покатыми, сильными плечами.