Парфюмер звонит первым

Глава 13

Валерий Петрович Ходасевич почувствовал, что автомобиль, на котором его везли, снижает скорость. Потом машина свернула куда-то, покачалась на ухабах, остановилась. Водитель заглушил мотор.

Седовласый собеседник полковника, после остановки на мосту промолчавший всю дорогу, встал со скамьи, отковал от стены наручники Ходасевича и распахнул заднюю дверь фургона. Затем, не проронив ни слова, выпрыгнул наружу и исчез в полутьме. Вместо него в дверном проеме появилось слабо освещенное лунным светом лицо, и молодой голос равнодушно скомандовал:

– Вылазь.

Полковник с усилием, опираясь спиной на стенку фургона, встал – когда руки стянуты наручниками за спиной, всякое движение дается с трудом – и подошел к задней дверце.

– Давай прыгай, – скомандовал голос, – не бзди.

Рядом маячил еще один бандит, тоже моложавый, а седой главарь куда-то исчез.

Ходасевич выпрыгнул намеренно неуклюже. Кулем повалился мимо рук тюремщика на землю. Удар оказался болезненным.

Зато он выиграл время, чтобы осмотреться. Тряхнув головой, полковник с усилием сел. В свете пошедшей на убыль, но еще яркой луны оказались замечательно видны и автомобиль, и лица тюремщиков, и здание, к которому его подвезли. Мозг, натренированный на быстрое запоминание больших массивов информации, послушно фиксировал: «Автомобиль «ГАЗ», фургон темно-синего цвета, номерной знак А 821 АК 61… Здание двухэтажное, новое, обитаемым не выглядит… Имеется подземный гараж – значит, рядом с ним есть подвал, там меня, скорей всего, и будут держать; дом окружен забором, забор кирпичный, высота около трех метров… Дом отдельно стоящий: не видать ни соседских домов, ни фонарей, и с улицы не доносится ни единого звука… Теперь двое тюремщиков. Они оба атлетического сложения, на вид им лет двадцать пять – тридцать, рост около ста восьмидесяти, европейский тип лица, коротко стрижены, выправка военная, однако одеты в гражданское, но при этом на поясе у каждого кобура с пистолетом. И почему-то сдается мне, что где-то я их уже видел. А где же третий, седой, главарь? Видимо, ушел в дом: или подвал открывать, или заказчику звонить: докладывать, что операция прошла успешно, объект доставлен… Ай, как не хочется на старости-то лет сгинуть в этом подвале…» Все это мгновенно промелькнуло в голове Валерия Петровича, покуда он сидел на бетоне на пятой точке: с руками, скованными за спиной, он при всем желании подняться не мог. Тут не было стенки, чтобы о нее опереться.

– Давай, дядя, вставай, – пихнул Ходасевича ногой первый молодой тюремщик.

Подошел второй. Воровато оглянувшись, не видит ли главарь, он изо всех сил двинул Валерия Петровича ногой по ребрам.

– Это тебе за твой шампур, – прошипел он. А потом ударил полковника по голове ногой.

«Это они стреляли в нас с Таней утром на набережной. Это они охотились на нас на мотоцикле», – понял Ходасевич.

– А это тебе, сука, за пепельницу.

У Ходасевича словно граната в голове разорвалась, и он на несколько мгновений потерял сознание. Очнулся он, когда бандиты вдвоем взяли его под мышки, дернули и подняли на ноги.

– Тяжелый, сволочь, – посетовал первый, тот, что не бил. Говорил он о Валерии Петровиче с отстраненным равнодушием, будто о шкафе или рояле.

«Кажется, их главарь почему-то запретил им обращаться со мной грубо, – подумал Ходасевич. – Но не надо по данному поводу обольщаться. Гораздо существенней, что они, все трое – и командир, и оба молодых – не считают нужным скрывать свои лица. И глаза они мне не завязали, так что я смог и физии их разглядеть, и дом, и машину. А все это, взятое вместе, может означать только одно. Одну весьма не веселую для меня вещь: чем бы ни закончилась операция с «Нахичеванью», оставлять в живых они меня не собираются».

Разъездная оперативная машина доставила Ибрагимова с Лубянки на военный аэродром в Жуковский с рекордной скоростью: за двадцать две минуты. В ночной столице автомобилей было совсем мало. Шофер врубил на «бээмвухе» мигалку, сирену и чесал по Москве, презрев светофоры. На шоссе стрелка спидометра вообще ни разу не опускалась ниже двухсот.

Они въехали прямо на аэродромное поле. Комитетский «Гольфстрим» уже прогревал двигатели. Едва Ибрагимов взбежал по трапу, стюард задраил люк, самолет порулил на взлетную полосу и через минуту стал разгоняться. Полковник не раз летал литерным рейсом, но впервые в его практике все происходило настолько быстро.

«Ох, я еще над Ходасевичем посмеюсь: и об этой ночной гонке расскажу, и о том, как директор службы ради него свой персональный «Гольфстрим» в Костров гонял. Словно он не какой-то вшивый полковник-отставник, а целый олигарх. Да, очень хотелось бы, конечно, вместе со стариком над ситуацией посмеяться – сесть за кружечкой пивка, да за старой доброй воблой, и позубоскалить над толстяком: как он отдыхать в Костров поехал, а там в подвалы мафии угодил… Да вот только… Вот только рассчитывать, откровенно говоря, можно лишь на чудо. Уж больно мало времени у меня в запасе. И слишком мало зацепок. Конкретно говоря, всего одна ниточка. По картотеке мои орлы опознали двоих на той записи, что сделал Шангин. Это Владимир Комков, старший оперуполномоченный, капитан милиции, да некто Виктор Подольских, уволенный два года назад из рядов МВД за дискредитацию. И они, эти двое, в воскресенье надзиравшие за погрузкой теплохода и гнавшиеся за Шангиным, по сути, мой единственный след. Но… Остается вопрос: причастны ли они к похищению Ходасевича?»

В салоне самолета «Гольфстрим» сидели семеро «альфовцев», возглавляемые подполковником – молодым парнем с седыми висками. В хвосте салона лежала гора их амуниции. Ибрагимов коротко поздоровался: первым с командиром, а потом с каждым из офицеров за руку. Ручищи у всех были как лопаты. Инструктаж Ибрагимов решил оставить на потом. Да и о чем он мог их инструктировать? Что он сам-то знал? Пойди туда, не знаю куда. Найди двоих заложников, Ходасевича и Садовникову, незнамо где. Подготовь операцию и освободи их. И на все про все отмерена пара часов. Причем это при самом благоприятном раскладе. А скорее даже не часы, а минуты, что пройдут между приземлением их самолета в аэропорту Кострова и началом операции против «Нахичевани» в Черном море.

Ибрагимов уселся в кресло в голове салона. Самолет коротко разбежался, взлетел и начал резко набирать высоту. Уши заложило. Ибрагимов решил пренебречь правилами и сделать, пока мобильник еще в зоне действия, пару звонков.

Едва Таня в сопровождении Пастухова поднялась на террасу его дома, словно по заказу зазвонил ее мобильник. Он лежал на том же месте, где она его оставила несколько часов назад: на мраморной столешнице, рядом с пепельницей, из которой прислуга даже не удосужилась выбросить так и не выкуренную ею сигарету. Таня сделала извиняющийся жест в сторону Глеба Захаровича и посмотрела на дисплей телефона: номер подавлен. Она сняла трубку:

– Слушаю вас.

– Таня? Татьяна Садовникова? – В мужском голосе звучало неприкрытое изумление; раньше она этот голос никогда не слыхивала.

– А вы кому звоните? – буркнула она.

– Вам, Таня, и звоню.

– Тогда чего ж удивляетесь?

– Не думал, что вам позволят ответить.

– Кто вы? – нахмурилась Таня.

В трубке то ли завывали какие-то ветра, то ли пели сирены эфира. Слышался отдаленный гул, временами связь на долю секунды пропадала, а вместе с нею и куски слов.

– Меня зовут Олег Ибрагимов, я полковник, мы друзья с вашим отчимом, и ваша пленка попала именно ко мне…

– Минутку, – строго прервала его Таня. – Почему я должна вам верить?

– Ох, Татьяна, – застонал, как от зубной боли, мужчина, – у меня очень мало времени. Я сейчас нахожусь в самолете и лечу в Костров, на помощь Ходасевичу и вам. Если вы хотите, чтоб я подтвердил, что я друг Валере, – пожалуйста. Я знаю, где расположена ваша с отчимом любимая лавочка. И как звали вашего настоящего, биологического отца.

– Ну, и?.. – бесстрастно произнесла Таня, но ее кольнуло, что совсем посторонний, незнакомый ей человек, осведомлен о заповедных обстоятельствах ее личной жизни.

– Ваша с Валерием Петровичем любимая лавочка находится в Александровском саду. А вашего родного отца звали Антон, и его застрелили на ваших глазах в Париже, на Елисейских Полях.[8]

Таня поразилась: оказывается, у отчима есть друзья, да такие, кому он рассказывает сокровенные тайны из ее жизни. А она никогда от Валерия Петровича ни слова не слышала о его соратниках.

– Чего вы хотите? – отрывисто бросила она в трубку.

– Вы знаете, что ваш отчим – похищен?

– Да, конечно.

– А вы?

– Ябыла похищена. Но меня освободили. Полчаса назад.

– Кто, Таня, кто? Кто вас похитил? Кто освободил? Дайте мне хоть какую-то зацепку, чтобы я нашел Валеру!

Таня поняла и по тону мужчины, и по строю беседы, и по всем сопутствующим обстоятельствам: он –действительно друг, и он – действительно хочет помочь, и у него в самом деле очень мало времени. Поэтому она постаралась формулировать ответы неизвестному «гэбэшнику» кратко и четко.

– Кто похитил Валеру, я не знаю. Меня и его схватили одновременно, около четырех часов назад. Но держали нас порознь. Меня – в квартире жилого дома. Где-то на окраине Кострова, а где конкретно – представления не имею. Меня охраняли два человека. Их зовут Владимир Комков и Виктор Подольских.

– Да-да, я знаю про этих двух, – быстро проговорил Ибрагимов.

– Откуда? – удивилась Татьяна.

– Неважно. Дальше.

Голос полковника-собеседника слабел и отдалялся. Все сильней становились в трубке атмосферные помехи, все больше слов пропадали в безднах эфира.

– Потом меня освободили…

– Где эти двое, Подольских и Комков?

– Они убиты.

Полковник на другом конце линии аж застонал:

– Убиты? Оба – убиты?

– Да.

– О боже. Их даже не допросили?

– Нет.

– А кто вас освобождал?

Последняя фраза донеслась до Тани какими-то толчками-кусочками: «…о…ас…авабавал?» – но она все-таки догадалась, о чем речь, и замялась – не хотелось говорить о Пастухове в присутствии его самого. Впрочем, ответить она и не успела, до нее донеслось только: «…оню… ара… аса…ак приземлю…», и связь окончательно оборвалась.

– Алло, алло! – крикнула она в телефон – без толку, молчание было ей ответом. Последнюю реплику собеседника она расшифровала как: «Позвоню через полтора часа, как только приземлюсь». И подумала, что, наверное, самолет полковника Ибрагимова вышел из зоны действия сотовой сети, и порадовалась, что в предстоящих поисках Валеры к ним с Глебом Захаровичем прибывает подкрепление. Хотя… Сможет ли этот Ибрагимов помочь Валере?

Таня еще со времен учебы в университете усвоила аксиому: в наше время можно полагаться только на саму себя. И еще – на свою семью. Никогда и никто, кроме своих, тебе по-настоящему не поможет. И глупо и наивно ждать, что твоих близких вдруг возьмется выручать – и тем более выручит – какой-то человек со стороны. В дружбу, как женскую, так и мужскую, она не верила. И еще меньше верила в так называемый «долг». Валерий-то Петрович перед своей конторой долг выполнил. А она ему в награду – шиш в виде мизерной пенсии…

Глеб Захарович на протяжении Таниного телефонного диалога с Ибрагимовым находился здесь же, на террасе. К разговору не прислушивался. Облокотившись на балюстраду, смотрел на ночной Танаис: как проплывают медленные огни баржи, как мерцает костерок на противоположном, нежилом левом берегу. Временами прихлебывал что-то спиртное, ледышки тренькали в бокале.

– Татьяна Валерьевна, – проговорил он с безукоризненной галантностью, когда она закончила телефонный разговор, – могу я предложить вам что-нибудь выпить? Мартини, джин-тоник? Может быть, ликер? По-моему, после всех передряг вам стоит расслабиться.

– Передряги еще не кончились. Валера неизвестно где. Поэтому я расслабляться не намерена.

Получилось отрывисто, даже зло, однако миллионер только покивал:

– Пожалуй, вы правы. Тогда, может быть, кофе?

– О да!

В голове у нее до сих пор шумело, и мысли ворочались с трудом, а во рту пересохло. Надо попытаться прийти в форму, насколько это возможно под утро, после такого безумного дня и сумасшедшей ночи.

– Я бы выпила двойной эспрессо. С холодной водой и шоколадными конфетами.

– Извольте.

Глеб Захарович позвонил в антикварный колокольчик, стоявший тут же, на бетонных перилах. Через секунду в проеме двери, ведущей в дом, возникла фигура горничной – какой-то новой, молодой. ГЗ продиктовал ей Танин заказ.

– Глеб Захарыч, кто похитил Валеру? – спросила Таня в лоб, когда горничная вышла. Сейчас не время расшаркиваться, любезничать и ходить вокруг да около. – Как они узнали, что мы с ним находимся именно здесь, в вашем доме?

– Сам все время голову ломаю, – наморщил лоб миллионер.

– И как, успешно?

Таня вдруг подумала, что, если б не трагические обстоятельства, столь причудливо связавшие ее с Глебом Захаровичем, она никогда бы не посмела говорить с главным заказчиком в подобном резком, требовательном тоне. Да и он бы ей этого не позволил – как она ему ни нравится. Однако сейчас Пастухов против ее тона не возражал, напротив, отвечал учтиво и бережно.

– Понятия не имею, Татьяна Валерьевна, – развел он руками. – Ни малейшего понятия.

– Но вы же догадались, кто похитил меня. Что это – Подольских и Комков. А они, эти четверо, что напали на нас здесь, в вашем доме, были все вместе, заодно. Так с кем Подольских и Комков связаны? С кем работают?

– Не знаю.

– Что вы говорите? Вы же в городе, считай, хозяин. Самый богатый и самый умный человек. (Толика лести никогда не помешает.) Неужели вы не в курсе, что в Кострове творится?! Никогда не поверю!

На этих словах горничная внесла поднос с кофе, минералкой и конфетами. Удивленно глянула на Таню: первый раз, верно, слышит, что на хозяина кто-то смеет почти кричать. Миллионщик нахмурился, но ничего не ответил: дожидался, пока девушка расставит перед Татьяной заказанное.

– И пепельницу заберите, – капризно буркнула Садовникова.

Нечего тут на нее осуждающие косяки кидать. Она личная гостья миллионера, понятно? Как хочет, так с ним и разговаривает.

– Извините, – прошептала горничная, схватила пепельницу и чуть не бегом скрылась в доме.

– Я, знаете ли, Таня, в нашем городе не киднепингом занимаюсь и не рэкетом, – усмехнулся ГЗ, – поэтому связей в столь специфической, бандитской среде у меня нет.

– Ну, это среда скорее не бандитская, а милиционерская, – парировала Таня. – И Комкова, вы сами сказали, знаете. А потом, трудно себе представить, чтобы Комков с Подольских действовали в одиночку, – продолжала наседать она (Валера мог бы гордиться ее упорством!). – Чтобы эти два мента, настоящий и бывший, творили преступления по своей прихоти. За ними кто-то явно стоит. И этот «кто-то» – человек могущественный. Поэтому я вынуждена переформулировать свой вопрос: назовите мне могущественных в Кострове людей, связанных с криминалом?

– Таня-Таня, – вздохнул Глеб Захарович. – Ну, куда вы гнете? Ну, допустим, назову я вам три-четыре фамилии местных криминальных боссов. Я их, положим, знаю. И что дальше? Как вы будете действовать?

Миллионер выдержал паузу, но Таня упрямо молчала, прихлебывая кофе, потому что не было у нее ответа на этот вопрос. И тогда он ответил сам:

– Вы, верно, нашлете на этих людей ОМОН. Или кто там озабочен судьбой вашего отчима? С кем вы только что тут разговаривали – с Москвой, ФСБ? Со спецотрядом «Альфа»? И что будет дальше? Положим, один из городских авторитетов замешан в похищении вашего отчима – а дальше?.. Что, «альфовцы» его пытать будут? Чтобы он выдал местонахождение вашего Валерия Петровича? Учтите, Таня: вы в Кострове человек пришлый и новый. А мне здесь жить и работать. Я надеюсь, еще долгие годы. А слухи по городу разносятся быстро. И я бы не хотел, чтобы мое имя кто-то связал с налетом вооруженных людей на жилые дома и офисы авторитетных в городе людей.

– И все-таки назовите мне их имена, ваших авторитетных людей.

– Вы упорный человек, Танечка, – покачал головой Глеб Захарович. – Это положительное качество. Но иногда ваше упорство превращается в упрямство. А это уже недостаток.

– Пожалуйста – имена!

– Ну, что мне с вами делать, – развел руками миллионер, словно призывая небо в свидетели: видит бог, эта девчонка его переупрямила. И нажал какую-то потайную кнопку внутри балюстрады – через минуту на пороге уже показались двое «личников» миллионера: Добрыня Никитич, спасший Таню сегодня, и тот, которого ГЗ называл Алешей Поповичем.

– Садитесь, ребята, – устало махнул Глеб Захарович в сторону железной скамьи, на которую были небрежно брошены три разноцветные подушки. – Я вас позвал, чтобы посоветоваться. А именно, вы знаете, кто может стоять за похищением отчима этой барышни?

Охранники переглянулись. Танин спаситель убежденно сказал:

– Вилы, однозначно.

Алеша Попович кивнул:

– Согласен.

– Кто это такой? – быстро спросила Татьяна, но одновременно с ней свой вопрос «личникам» задал и ГЗ:

– Почему вы думаете, что Вилы?

Охранники, естественно, решили отвечать не Тане, а своему хозяину.

– Ну, во-первых, он с Комковым гужуется, – проговорил Алеша Попович, поглядывая на своего коллегу Добрыню: чувствовалось, что тот в их спарке главный. Добрыня, подтверждая слова приятеля, весомо кивнул. – Я несколько раз Вилена вместе с Самкиным видел. Работает тот ментяра на него, я думаю. То есть работал, пусть земля ему будет…

– А потом, – подхватил Добрыня, – Вилы, он из всех наших авторитетов самый поганый. Отморозок. Если ему что для своего бизнеса надо, он ни перед чем не остановится.

– Да что за Вилы? – воскликнула Таня. – Как его настоящее имя, фамилия?

– Догаев его фамилия, – откликнулся Добрыня, – Вилен Мовсарович Догаев. От имени Вилен пошло его погоняло – Вилы. Отец его ингуш, мать русская. Говорят, он вор в законе. И в то же время – легальный предприниматель. В Кострове ему куча фирм принадлежит. Два ресторана, бензоколонки. Он даже нашу футбольную команду финансирует. А еще, говорят, он оружие на Кавказ поставляет. К нему давно местная прокуратура и ФСБ пытались подобраться, да ничего у них не получается. Говорят, потому что их всех он купил.

– А где этого Догаева найти? – быстро спросила Таня.

– А пес его знает. У него, базарят, только под Костровом четыре дома. Да три квартиры в городе. Да два офиса. Вот и разыщи его.

И тут раздался звонок, который в корне изменил всю ситуацию. Как ни странно, телефон этот прозвонил в кармане у Добрыни Никитича.

Ходасевич, конвоируемый двумя молодыми вооруженными бандитами, вошел в просторный холл чужого загородного дома. Чувствовал он себя более чем скверно. То ли последствия побоев сказывались, то ли переживания нынешней ночи, но в голове гудело, будто там филиал кузни открылся. В висках так и ухало. И воздуха ему не хватало, словно из особняка похитителей весь кислород выкачали. Он глубоко, со свистом вдыхал, но никак не мог надышаться.

– Ладно, папаша, не боись, мы тебя пока кончать не будем, – прокомментировал первый боец и дружески хлопнул полковника по плечу, а второй расхохотался шутке товарища, и это были последние сигналы из внешнего мира, которые дошли сквозь какую-то красную пелену до сознания Ходасевича. Сделав еще три шага, он вдруг стал заваливаться на бок.

– Эй, эй, отец, ты че? – заорал первый конвоир. – Мы тебя опять поднимать не будем, хрен жирный!

Второй попытался подхватить заложника, но масса тела полковника оказалась слишком велика, и он кулем повалился на ковер. Голова глуховато стукнулась о пол.

– А ну, подъем! – заорал второй. – Чего разлегся! – и от души пнул Ходасевича ногой.

– Погодь, – остановил его первый, – с ним чего-то не то.

И в самом деле с пленником происходило нечто непредусмотренное. Он лежал на боку (ровно лечь ему мешали застегнутые за спиной наручники) и дышал настолько тяжело, что, казалось, слышно на весь дом. Глаза были закрыты. Лицо побагровело.

– Эй, ты чего? – наклонился над ним первый тюремщик. С силой похлопал по щекам.

Судорога прошла по всему телу полковника. И никакой реакции на внешние раздражители. Тяжелое дыхание, закаченные глаза, багровая рожа.

– Похоже, у него приступ.

– Какой еще приступ!

Но тут и второму садисту стало ясно, что с пленником неладно. Заложник с особенным всхлипом последний раз втянул в себя воздух и затих. Крупная дрожь прошла по всему его толстому телу. А затем лицо его стало резко бледнеть, бледнеть и буквально на глазах превратилось в восковое, словно у трупа. Первый тюремщик пощупал пульс на шейной артерии и благоговейно прошептал:

– А сердце-то не бьется.

– Что у вас тут?! – Хозяин подошел, как всегда, неслышно, рявкнул из-за спин.

– Да вот: похоже, что кончается, – пролепетал второй молодой террорист.

– Я ему покажу кончаться, – усмехнулся седовласый, вытащил из-за пояса пистолет и направил его прямо в лоб Ходасевичу. – Симулирует, сука.

– А ну, встать! – заорал он. – Или я буду стрелять!

Никакой реакции.

– Встать! Считаю до трех. Раз. Два. Три.

Одновременно с «три» седовласый выстрелил. Пуля ударила в пол рядом с головой заложника. На ковре образовалась аккуратно оплавленная дырочка. Пах! Раздался второй выстрел. Затем – третий. И еще две пули легли на расстоянии сантиметра от черепа Ходасевича. А он даже не моргнул, и бровью не повел, лежал, словно мертвый. И тут главарь захватчиков наконец убедился, что заложник не симулирует.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.