Главная партия для третьей скрипки

– Времени у нас нет – по лесу шляться, – повариха продолжила с ожесточением кромсать лук.

Арина вернулась в комнату.

Увидела у Тима в руках коньячную фляжку.

– Быстро ты вернулась, – проворчал он.

Но прятать флягу не стал. Сделал щедрый глоток. Предложил:

– Хочешь?

– Да нет. В поезде пиво ведь пили, – пробормотала она.

– Что твое пиво в такую погоду, – Тим зябко повел плечами. – Подумать только: включать обогреватель – дороже, чем пить коньяк.

Ну вот. Завтра пойдет на работу, а от него будет перегаром пахнуть.

– Надо тебе кофейных зерен купить, – заботливо произнесла Арина. – Мама говорила: самое надежное средство. Никакой «антиполицай» не сравнится.

– Я от тебя умираю.

После выпитого Тим подобрел, разрумянился. Сам посадил ее к себе на колени, прижал, властно помял грудь. Арина постаралась поудобней устроить больную левую руку. Хорошо, хоть перелома у нее не оказалось (успела перед отъездом заскочить в травмпункт). А Тим – тот даже не поинтересовался, как она себя чувствует. Но девушка совсем не обиделась. Все справедливо. Богам никогда нет дела до проблем простых смертных.

Сотрудников в академию возил служебный автобус. В восемь утра туда, в девять вечера обратно, других вариантов не имелось. Тим ворчал:

– А если у меня тренировки – в двенадцать, в три и в пять? Все остальное время что делать?

Арина робко спросила:

– Может, надо было в Питер на машине поехать?

Тим фыркнул:

– Ага. Доехали бы. До первого гибэдэдэшника.

– Почему? – не поняла она.

– Морду мне всю снесла и еще спрашивает, – раздраженно отозвался Тимур.

Арина постаралась беззаботно улыбнуться:

– Я снесла? Не может такого быть. Мне хоть бы что, а машина разбита?

– У вас, теток, по девять жизней. А у авто – только одна.

Она решилась наконец спросить напрямую:

– Тим, а ты меня с собой взял только для того, чтобы я в полицию не пошла?

Тим взглянул испытующе. Уверенно проговорил:

– А ты бы и так не пошла.

– Зачем тогда?

– Тебе правду?

Она внутренне обмерла, кивнула.

– Ладно. Сама попросила. Я люблю мясо, салаты – поесть, короче, нормально. Всякую бабскую муть: убирать, стирать, гладить – терпеть ненавижу. Значит, нужна женская рука. А кто б еще со мной поехал в этот барак?

Арина в кои-то веки не растерялась:

– Любая приезжая. Всеми когтями бы вцепилась.

– Не скажи. Девчонки в столицы за другим едут. Кому бриллианты нужны, кому институт. А туалет в конце коридора у них самих дома есть. Так что считай, у нас бартер. С меня секс. С тебя домашнее хозяйство. Устраивает?

– Вполне, – улыбнулась она. – Мне в радость тебе готовить и убирать. Только работать я тоже хочу.

– Где?

– Где и ты. В академии. Чтобы не спускать с тебя глаз.

– Слушай, Арина. – Тим поднял бровь. – Еще три дня назад мне казалось – ты тишайшее существо. А сейчас уже руки выкручиваешь.

– Я меняюсь. Под твоим влиянием.

– Я вижу, – протянул он. – И краснеть по любому поводу ты тоже перестала.

«Смешно краснеть после того, что мы с тобой ночами творим».

– Так устроишь меня?

– А кем ты можешь?

– Да кем возьмут. Администратором. Посудомойкой. Да хоть мячи собирать!

Он развеселился:

– Арин, бол-бои – это только на крупных турнирах. А когда тренируешься – за мячами лично кланяешься.

Однако сам Тимур этого не делал.

Арина в первый же день обратила внимание: остальные тренеры подбирают желтые кругляши наравне с детьми. Один Тим, отыграв корзину, усаживается на скамейку с телефоном. Играет, просматривает Фейсбук. И совсем не торопит своих воспитанников. Те тоже не спешат: выстроят на ракетке целую башню, несут аккуратненько, а потом вдруг все уронят, собирают по новой.

Осуждать Тима Арина не смела. Просто боялась: вдруг ему выговор влепят, премии лишат? Но вскоре подслушала: администратор с неприкрытым пиететом расхваливала кому-то в трубку:

– У нас все тренеры – минимум кандидаты в мастера спорта. А еще Тимур Волынский с этого года две группы ведет. Да, тот самый. Он когда-то юниорский «Ролан Гаррос» выиграл.

Интересно, это очень круто? Арина спросила у одной из спортсменок. Та с удовольствием объяснила: в мире есть четыре самых крупных турнира. И Тимур, когда ему было шестнадцать, выиграл тот из них, что в Париже.

– В шестнадцать лет?! – поразилась Арина.

– Ну, это как бы не совсем настоящий турнир. Лайт-версия для подростков. «До взрослого ему – как до Плутона и обратно». Андрей Рублев[4] сказал.

– Кто?!

– Ох, темнота! Ну, рыженький такой, симпатичный!

Спортсменка убежала в душевую.

Арина вспомнила одухотворенное лицо актера Анатолия Солоницына из фильма Тарковского. Для нее – он единственный Рублев. А есть, значит, еще какой-то? Никогда она ничего не поймет в теннисном мире.

Администратором в академию ее не взяли. Опыта нет, плюс робкий характер видно за километр. Менее почетные должности уборщиц тоже оказались плотно оккупированы – гостьями из Казахстана и Киргизии. Единственное, что предложили, – девочкой на побегушках в буфете. Мыть посуду, таскать продукты. Когда турниры, полно народу – делать сэндвичи и резать салаты. Зарплата – процент от выручки. Крошечный.

Но Арина не возражала. Буфет – отличное место. Расположен замечательно: на втором этаже, метров на пять выше уровня кортов. Будто зрительный зал со всеми удобствами. Здесь и столики стояли, и диваны, и даже зачем-то пианино, всегда, впрочем, закрытое, со строгой табличкой: «НЕ ИГРАТЬ!»

В буфете и рядом постоянно болтался народ. Отдыхали между тренировками тренеры и спортсмены, родители пили кофе, не сводя со своих чад глаз. А когда у Арины выпадала свободная минутка, она наблюдала за Тимуром. Как он ходит. Как эффектной и гибкой пантерой отбивает чахленькие, детские мячи. Как склоняется к мальчику или девочке, поправляет ракетку, помогает сделать удар. Как улыбается, сердится. Даже когда Тимур явно кокетничал с Ингой Матвеевной, красивой и молодой спортивным директором, Арина не сердилась. Все правильно любимый делает, начальство надо задабривать.

Сама она прилагала все силы, чтобы не броситься к Тимуру, едва он голову поднимет, едва посмотрит в сторону кафе. Все казалось – он не просто случайно взглянул, а ее зовет. Хотя умом понимала: с какой стати? Тем более что буфетчикам и прочему низшему персоналу вообще не позволялось выходить на корты. Там особое покрытие, только в кроссовках или в специальной сменной обуви можно.

Из-за стойки буфета видно многое. Арина внимательно наблюдала за теннисными ребятами, за их родителями. Быстро поняла: разумных людей среди них нет. Ни одного. Каждый, в большей или меньшей степени, одержим: победами, кубками, славой, пресловутым «Ролан Гарросом». Когда в академии проходили турниры – в основном на них съезжались подростки, но иногда и дети лет девяти, – страсти кипели, слезы лились. Будто бразильский сериал смотришь. Утонченные, интеллигентнейшего вида мамы, когда их чада проигрывали, витиевато матерились. А отцы соперников по корту, бывало, пытались прямо здесь, в буфете, схватиться врукопашную. Победители ликовали и требовали у родителей бонусов: кто шоколадку, а кто и айфон. Побежденные рыдали, и утешали их редко. Чаще добивали: «Сам виноват, подачи не было, в корт не попадал».

Арина однажды не выдержала, шепнула буфетчице:

– Дурдом. Хоть бы пожалели ребенка.

Наталья Максимовна со знанием дела отозвалась:

– Если жалеть – чемпиона не вырастишь.

И Тимур вечером подтвердил:

– Да, сюсюкать нельзя. Я, когда проигрывал, меня тренер сразу на корт гнал. Прикинь: два часа на турнире отбегаешь, сил вообще нет. А он тебя еще пару часов шпыняет – влево, вправо, к сетке. На полной скорости. Я потом до раздевалки дойти не мог – падал.

«Но только ты все равно не стал чемпионом», – грустно подумала Арина.

А сколько детей из академии выбьется в звезды? Один, может, двое. Остальным останется, как Тиму, идти в тренеры, накидывать мячики и лишь мечтать о славе и полетах бизнес-классом.

Впрочем, чего на теннис пенять? В собственной профессии, музыке, очень похожая ситуация. Редкие счастливчики колесят по миру, остальные – собирают полупустые залы в домах культуры.

Арина – редкий случай среди скрипачек – никогда не хотела выступать соло. До обморока, до икоты боялась, что сфальшивит. Одна. На сцене. Перед черным и страшным зрительным залом.

И ей было чрезвычайно жаль крошечных, тонконогих детей, которые метались по огромному пространству корта. Слабенькими руками отбивались от сильных, злых, подкрученных, резаных (она потихоньку усваивала терминологию) мячиков.

В конце марта, когда не только уверенный в себе Тим, но и робкая Арина вполне прижились в академии, здесь проходил особо нервный турнир. Младшая буфетчица толком не знала – то ли путевку куда-то на европейский чемпионат разыгрывали, то ли просто высокая категория, а значит, феерия рейтинговых очков для победителя. Она, из-за своей стойки, видела одно: атмосфера в их «амфитеатре» искрит и вот-вот что-нибудь взорвется. Дети в отчаянии швыряли ракетки на корт, родители вопили: «Возьми себя в руки, слабак!» Кто-то из неудачников проиграл подачу и со всей силы запулил мяч на сторону соперника. Победитель еле успел отскочить. Его родители завопили на обидчика:

– Придурок! Мы тебе шею свернем!

«Придурок», мальчишка лет десяти от роду, затравленно пошаркал принимать подачу. Его соперник подбросил мяч, замахнулся. Ударить не успел – уже другой голос выкрикнул:

– Промахнись!

И парень промазал. Сначала первую подачу, потом вторую.

– Браво! – выкрикнули из амфитеатра.

Судья рявкнул:

– Штрафное очко принимающему! Пятнадцать – ноль![5]

– С какой стати? – возмутились теперь уже другие родители.

И тут Арина не выдержала. Решительно откинула буфетную стойку.

– Пошла разнимать? – хихикнула Наталья Максимовна.

Но девушка на разъяренных зрителей не взглянула. Подошла к запыленному пианино. Откинула крышку. Она училась на отделении струнных, на фортепиано особо играть не умела. Но подобрать по слуху даже для средненькой выпускницы музучилища нет проблем. Сразу, со слуха, заиграла бессмертного Боярского:

– Все пройдет – и печаль, и радость. Все пройдет – так устроен свет…

Краем глаза увидела: стихают разговоры. Родители и прочая публика изумленно оборачиваются. На чей-то робкий бас: «На турнире музыка запрещена!» раздается сердитое шиканье.

А на кортах по-прежнему свистят мячи. Вскрикивают игроки. Раздается бесстрастное: «Аут. Сорок ноль. Гейм, сет и матч…»

Арина сыграла еще пару песен. «Синий Зурбаган». Мамину любимую «Очи черные».

Когда захлопнула инструмент и встала, почувствовала всеми фибрами: напряжение спало. Родители по-прежнему не сводили глаз с кортов. Но многие из них улыбались. Иные даже мечтательно.

– Вот ты даешь! Играешь не хуже, чем в ресторане. А с виду – простушка полная, – встретила ее Наталья Максимовна. И предрекла: – Но Людоед тебе все равно устроит: за срыв регламента.

Людоедом звали владельца академии. Огромного, чрезвычайно некрасивого, громкоголосого мужика. Его даже Тимур побаивался.

А уж робкая Арина, когда шеф однажды подошел широкой поступью к стойке буфета, присела на корточки. Ох и хохотала потом Наталья Максимовна.

Но о том, что нарушила сегодня регламент, – не жалела. А выгонят – ей даже лучше. Тимур ведь работал только с маленькими детьми, которые в турнирах подобного уровня не участвовали. Соответственно, и ему в клубе в такие дни было нечего делать. Сидел дома. Пил. Арина очень надеялась, что в одиночестве. А у нее – самая горячая пора, полно клиентов, возвращалась и падала без сил. Даже объятия любимого не радовали, пока чуть-чуть не отдышится.

После награждения (победил, между прочим, тот самый «придурок», что швырял мячи на враждебную часть корта) Наталья Максимовна ехидно сообщила:

– Иди. Людоед зовет.

И Арина впервые поняла, что страшного дядьку совсем не боится.

Уверенной поступью вошла в кабинет, почти весело спросила:

– Мне писать заявление?

Она уже успела распланировать, чем займется, став домашней хозяйкой. Повесит наконец шторы. Испечет Тиму давно обещанные пироги. Почитает каких-нибудь книг про теннис, чтобы говорить с любимым на одном языке.

Но Людоед вдруг спросил:

– Образование у тебя какое?

– Среднее специальное. Музучилище, – пожала плечами она.

– Компьютер знаешь?

– В Интернет выходить умею.

– А с таблицами работать?

– Ну, это, наверно, не очень сложно.

– Тогда тебе сегодняшний вечер, чтобы освоить. И с понедельника заступай.

– Куда?

– Будешь администратором. Два через два. Сорок тысяч.

С ума сойти! В буфете – едва получалось десять.

– Но я… я никогда не работала с людьми!

– Зато ты чувствуешь, как с ними надо, – улыбнулся Людоед. – Хотя сначала я хотел тебе голову оторвать.

– Ой, мне так жаль их! – вырвалось у Арины.

– Кого?

– Да всех, кто звезд растит. И кто в звезду не вырос.

– Ты мне эти разговорчики брось, – погрозил Людоед пальцем. – Пока люди мечтают – академия процветает.

– Я понимаю, – грустно кивнула Арина. И осмелилась: – У меня, знаете, давно идея есть, как атмосферу сделать более позитивной. Давайте, когда турнир заканчивается, чаепитие устраивать. Для игроков, родителей, судей. Недорого обойдется – чай, канапе какие-нибудь простые. Может быть, даже шампанское. Дешевенькое, российское. Сами видите, какие все нервные. А так чуть-чуть расслабятся. Я поиграть на пианино могу, если люди попросят.

– Вот любят москвичи все обязательно улучшать, переделывать, – проворчал Людоед.

– А разве это плохо?

– Нет. Но выделять тебе исполнителя я не собираюсь. Напросилась – делай сама. В свободное от основной работы время.

– Буду, – решительно отозвалась Арина.

И только когда вышла из начальственного кабинета, поняла, как много потеряла. Буфет – он ведь на втором этаже. Всегда можно было на Тимура посмотреть. А администратор сидит при входе, на первом. И тренеры туда нечасто заглядывают. Хотя о чем она? На стойке есть видеонаблюдение. Наблюдать за Тимуром на экране компьютера – это даже современнее.

– Мам. Ты знаешь такую песню – «Миллион алых роз»?

– Знаю.

– Она очень глупая.

– Почему?

– Потому что неправда. Никто не будет целый миллион роз какой-то девчонке покупать.

– А Пиросмани купил.

– Кто?

– Это грузинский художник. Очень был талантливый, но бедный. Он влюбился в актрису Маргариту де Севр. И чтобы завоевать ее сердце, потратил все, что имел, на цветы для нее.

– Да ладно!

– Он купил несколько огромных повозок. Там были не только розы, еще бегонии, лилии, настурции, пионы, сирень. И усыпал цветами всю улицу возле гостиницы, где жила актриса. Получился настоящий ковер – выше колена.

– А что сделала она?

– Поцеловала его. И уехала. А художник умер в полной нищете.

– Мам! А когда в марте коты орут – это тоже любовь?

– Тоже. Писатель Булгаков считал, что именно в марте любовь поражает. Как молния. Как финский нож.

– А как выглядит месяц март?

– Молодой парень. Двадцать пять лет. Сильный, красивый.

– А он добрый или злой?

– Он всякий. Есть пословица: «Март неверен: то плачет, то смеется».

– Ты любишь этот месяц?

– Я его ненавижу. Но всегда жду.

Холод и сырость – у них в общаге любимые темы. Стылый апрель, Питер, ветер с Невы задувает, кусает за нос. Дома ходят не в тапочках, а в валенках или в уггах. Щели в окнах заткнули ватой, самые экономные раскаленные кирпичи приносят в комнату – от них тоже тепло. Привести бы сюда кого-нибудь из крутых клиентов академии, показать, как живуттренеры с мировым именем.

Тимур свое временное место жительства ненавидел люто. Даже порывался на собственные средства квартиру снять. Но Арина знала, что он почти всю зарплату откладывает, мечтает купить жилье, поэтому отговорила:

– Ничего, милый. Потерпим.

Она изо всех сил наводила в их убогой комнатухе уют. Виды Петербурга на стенах, подушечки на кровати, денежное дерево на окне. И самое главное – всегда улыбаться. Никаких жалоб. Хотя уставала на новой должности зверски. Раньше казалось: ну что у администратора за работа? Похихикать с охранником. Улыбнуться клиенту. Приструнить спортсменов. Всех обязанностей: принять деньги, сказать, кому на какой корт. Ключи от шкафчиков в раздевалке выдать.

Но в реальности вышло: не улыбчивое безделье, а сплошная борьба. Клиенты норовили стащить полотенца и царапали на парковке чужие машины. Спортсмены кидались рулонами туалетной бумаги и пачкали туалеты. Рассеянные тренеры записывали по несколько клиентов на одно время. Родители забывали оплачивать обучение.

И виноват во всем оказывался администратор.

Арина давно передумала кончать с собой, но в первые дни реально хотелось добежать до залива (благо рядом) и кинуться в черную бездну. Или хотя бы спокойно, наедине с собой порыдать. Невозможно с ее тихим голосом и мягким характером противостоять потоку бесконечных проблем.

Обычные люди еще ладно. Но в теннисе куда больше звезд.

Именитых спортсменов укрощать получалось легче всего – для них у Арины всегда имелся резервный корт и бонусы: пригласительные в кино, жетоны на массажное кресло. Тренер – человек подневольный, как и она сама, его всегда просто попросить можно. Сложнее оказалось с богатыми родителями.

– Температура в помещении – шестнадцать градусов. Как можно тренироваться в таком холоде? – вопила мамаша в шиншилле.

– Почему занятие по ОФП перенесли, а нас не предупредили? – грохотал отец, за спиной которого грозно хмурились два личных охранника.

Оправдываться бесполезно, только еще громче начнут орать. «Всех посылать», как советовал Тимур, тоже нельзя. Приходилось проявлять смекалку.

Мозг, изрядно обленившийся за тридцать два года на диване да перед теликом, на новый лад перестраивался с трудом. Но кое-что уже получалось.

Гневливую мамашу Арина пригласила на бесплатную тренировку:

– Вы сами поймете, плюс шестнадцать – самая комфортная для спортивных нагрузок температура.

Суровому отцу на «Бентли» подарила купон на десять литров бензина (с ближайшей заправки прислали, в рекламных целях). И ведь взял, не побрезговал!

Людоед ругался: Арина чрезвычайно быстро расходовала бонусы и щедро раздавала бесплатное время на кортах. Рычал:

– Разорить меня хочешь?

– Нет, – смело отвечала Арина. – Я открыла новый закон. Подари человеку рубль – он у тебя купит на сто.

И Людоед, перед которым дружно трепетал весь коллектив, замолкал.

– Ты становишься наглой, – констатировал Тимур.

Она устало вздыхала:

– Брось. Я самый добрый администратор в мире.

Наглость – броня, иначе не выжить. Но при любой возможности Арина всех жалела. Поддерживала. Утешала.

Для спортсменов специально выискивала подбадривающие истории: что не обязательно с самого детства блистать, очень многие входят в первую сотню только после двадцати пяти. Толстушкам обещала, что теннис преобразит их фигуру. Неповоротливым клялась, что всего год тренировок – и они станут ловкими и шустрыми. Очкарикам приводила научный факт: постоянно наблюдать за полетом желтого мяча чрезвычайно полезно для зрения.

А еще она постоянно что-то придумывала.

Накануне турниров по собственной инициативе обзванивала всех, кто записался. Напоминала.

– Глупое занятие, – ворчал Тимур. – Как можно забыть про турнир?

– Забывают, представь. А еще несколько человек всегда болеют. Кто-то уехал – тоже не предупредил. Минимум пять-шесть мест всегда появляется, а в листе ожидания народу полно.

– Вотони и должны звонить, спрашивать, нет ли местечка.

– Да ладно. Мне не сложно. А люди радуются.

Другое ее изобретение тоже сразу стало популярным.

На всех кортах стояли видеокамеры. Арина предложила: записывать, для желающих, тренировку или матч на турнире на диск. И хотя Людоед назначил за услугу целых восемьсот рублей (при себестоимости почти нулевой), клиенты «кино про себя» охотно покупали.

И еще она активно рекламировала своего любимого Тимура.

Когда в клуб приходили или звонили – записать дитя в школу тенниса, – Арина всегда особо подчеркивала: одну из ребячьих групп ведет победитель международных турниров. Расхваливала Тимура Волынского, заверяла, что он исключительный педагог и прекрасный психолог. И вообще, лучший тренер – тот, кто сам когда-то выигрывал престижные соревнования.

Людоед однажды проходил мимо стойки. Задержался. Послушал.

Когда Арина положила трубку, хмыкнул:

– Я прямо ревную.

Ее бросило в краску.

А начальник свои густейшие брови еще больше насупил. Зашел к ней за загородку. Интимно шепнул на ушко:

– Твой Тимур – полный ноль. Бросай его побыстрей.

Тишайшая Арина взорвалась:

– Как вы можете так говорить?!

– Ну, значит, он тебя бросит, – предрек начальник.

Засмеялся и ушел.

Арина сначала кипела. Потом стала припоминать: а Тимур, хотя бы однажды, сказал ей «спасибо»? За ужин, уют, заботу? И ночи у них становились все спокойнее. Частенько любимый вообще выскальзывал из ее объятий. Жаловался – устал, голова болит.

Но она по-прежнему любила Тима безумно. И делала для своего бога все что могла.

Обычно группы формировались в сентябре, но у Тимура ее стараниями в апреле набралось еще восемь новых учеников. Целых четыре с половиной часа в неделю совместные тренировки, плюс почти всех детей записали на индивидуалки. Хорошие деньги.

Но Тимур только недовольно закатывал глаза:

– Арина, зачем? Сил уже нет от этой малышни!

– Зато ты теперь самый знаменитый тренер в Петербурге!

От лести он добрел, ворчать переставал. Но чем-то порадовать Арину в ответ ему и в голову не приходило.

Она всячески настаивала, чтобы Тим как можно больше откладывал. Будет справедливо, если он заработает на жилье именно теннисом. Спортом, который когда-то отнял у него все.

Тимур иногда порывался пойти в ресторан, прогуляться по магазинам. Она отговаривала. Он не настаивал. Однажды Арина сама его пригласила – в Мариинский театр. Давали «Жизель», Тимур украдкой зевал. Арина не сводила глаз с блистательной Вишневой. Но поглядывала и на оркестр, (сидели сбоку, в первом ряду ложи бельэтажа). Думала: как она могла – полжизни потратить на музыку? И ведь до пенсии бы просидела – в своем убогом – не чета Мариинскому театру – коллективе. Жалкой третьей скрипкой. Нет, нынешняя жизнь куда интереснее!

Арина совсем не скучала по прежней работе, по своей квартире, по Москве. Только маму вспоминала. Да, та была резкой и властной. Частенько давила на дочь. Но у них вся жизнь была общая. А с Тимуром – делили только постель.

И существовать вместе долго и счастливо они точно не будут. Если вдруг с ней что случится – Тимур быстренько сбежит. Он не из тех, кто катает в коляске инвалида-жену. Красавцы мужчины вообще не обязаны ни о ком заботиться.

Хотя девчонки – что в академии, что в общежитии – ей очень завидовали. Постоянно лезли с вопросами:

– Как ты его подцепила?

Арина загадочно улыбалась в ответ. Не рассказывать же, что была под кайфом и бросилась под колеса его машины.

– И ведь верный какой, не гуляет, – вздыхали дамы.

Она отшучивалась:

– Негде ему гулять.

В общежитии – мгновенно доложат. В академии – он у нее постоянно перед глазами. С администраторской стойки на экране компьютера видно куда лучше, чем из буфета.

Тим – Арина сама удивлялась! – проявлял чудеса стойкости. Занимался ведь не только с детьми. Взрослые тоже с удовольствием ходили на его тренировки. Особенно женщины. Молодые, холеные, на хороших машинах.

И все, будто сговорились, ракетку в руках никогда не держали. Тимуру обязательно приходилось вставать близко-близко, накрывать ладонь клиентки своей рукой, показывать хватку. Вместе делать удар. А девицы – зловредные создания – подступали все ближе, норовили прижаться. Призывно губы облизывали.

Арина, чтобы не расстраиваться, в такие минуты отворачивалась от экрана. И печально думала: «За дядей Федей – следить не надо было бы».

По другу семьи она очень скучала. И тот, видно, о ней беспокоился. Звонил – раза два или три в неделю. Но Арина не поднимала трубку. Что она ему скажет? Что влюбилась как кошка? И умчалась в другой город с другим?!

…В конце апреля наконец запахло весной. Соленый ветер с Невы дохнул югом. В академии стали формировать группы на летние сборы. Те, кто победнее, собирались в Сестрорецк. Большинство – в Хорватию. Тимура, конечно, тоже позвали.