Главная партия для третьей скрипки
Арина перепугалась:
– Я тут одна останусь?
Тим кисло улыбнулся:
– Людоед и тебя хочет взять.
– Да ты что? – опешила она. – Я поеду за границу?!
– Ой, подумаешь, Хорватия.
– Ты-то везде был. А я ни разу.
– Да ладно!
– Честно. Мы с мамой в Турцию собирались, но… не успели, – вздохнула Арина.
И опять Тим даже не спросил: почему не поехали и где ее мама.
Ничего. Главное, что он рядом.
Арина – вдохновленная радужными летними перспективами – начала заваливать академию новыми идеями. Даже впервые замахнулась на чисто теннисную испостась – придумала турнир «Тренер плюс ученик».
Обсудить новшество решила с Тимуром. Тот хмыкнул:
– Это как? Я и шестилетка какая-нибудь? Вместе играем пару?
– Для детей есть другой формат. «Родитель плюс ребенок», – блеснула она эрудицией. – А я имею в виду взрослых. У тебя ведь полно учеников на «Гелендвагенах». Выбираешь самого богатого – и предлагаешь ему, как знак особого отличия, сыграть с тобой пару. Он, естественно, счастлив и горд. Платит взнос – и тебе гонорар. Любой. Какой скажешь.
Тим задумался. Потом спросил:
– Ты имеешь в виду мужскую пару или микст?
Еще месяц назад Арина бы опешила. Но сейчас – уверенно отбарабанила:
– Да какую угодно. Хоть женскую. Главное, чтобы один был профессионал, а другой любитель.
– Не пойдет никто, – протянул Тимур. – Есть ведь специальные соревнования, «Pro-Am»[6], кто хочет – на них ездит.
– Брось. «Pro-Am» – это для опытных. Там некоторые любители круче профессионалов бьют, – Арина снова продемонстрировала, что основательно подготовилась к разговору. – А я про «чайников» говорю. Которые вообще впервые в жизни соревноваться будут. Для них это потрясающий, новый опыт. Да еще в паре с чемпионом «Ролан Гаррос». Я бы не отказалась.
– Арина, я не выдержу, если еще и тебя придется учить, – закатил глаза Тимур.
– Шучу, – вздохнула она. – Поздно мне теннису учиться. Да и некогда. Так что насчет турнира?
– Может сработать, – кивнул Тим.
– Хочешь ты – Людоеду предложить?
– С ума сошла? – возмутился он. И гордо добавил: – Мне чужие идеи не нужны. Сам пробьюсь.
«Все-таки он идеальный!» – мелькнуло у Арины.
И на следующий день пошла к шефу.
Тот слушал рассеянно и явно думал о чем-то своем. Арина переживала: может, она сбивчиво говорит? Или придумала глупость? Сохранять уверенный вид получалось все труднее.
Но закончила напористо:
– Что скажете?
Голос предательски дрогнул.
– Неплохо, – вяло отозвался Людоед. – Но у нас и так все выходные забиты турнирами.
– Последнее воскресенье мая свободно, – мгновенно подсказала она.
– Ладно, – начальник отмахнулся. – Подумаю. – И вдруг спросил: – Ты в Хорватию собираешься?
– Ну… вы ведь сказали, что берете, – смутилась Арина.
– А загранпаспорт есть?
– Да.
Он метнул на нее пристальный взгляд из-под кустистых бровей:
– Тебя вообще что-нибудь в России держит? Кроме кобеля твоего?
Арина вспыхнула, голос сорвался окончательно:
– Зачем вы так говорите?
Упрекать босса – верный путь, чтоб вышвырнул вон. Однако к ней Людоед всегда благоволил.
Буркнул:
– Ты мне рот не затыкай!
Взглянул внимательно:
– Так есть что-нибудь еще?
– В смысле?
– Родители, дети? Обязательства, кредиты?
– Н-нет, ничего такого.
– Я в Америке теннисную академию открываю, – бухнул он. – В Палм-Бич. Администратора хочу отсюда взять. Поедешь?
– В Америку?! – Арина опешила. Спросила совсем глупость: – А зачем я вам там нужна?
Подмигнул:
– А ты мне нравишься.
С удовольствием наблюдал, как она краснеет.
– Но какой от меня толк? Английского не знаю…
– Там много не надо. Минимум выучишь.
Арина смущенно пробормотала:
– А Тим?..
– Тимур тоже поедет, – раздраженно отозвался Людоед.
– Тогда и я, – мгновенно ответила она. И осмелилась поинтересоваться: – А чем вам в Питере плохо?
– Эта академия тоже останется, – пожал плечами начальник. – Но в Палм-Бич – совсем другие перспективы. Аренда копеечная. Лето круглый год. Можно только на открытых кортах играть.
– А кто там учиться будет?
– Сначала наши, – уверенно проговорил Людоед. – А потом и американцы подтянутся.
* * *Федор Константинович никак не мог понять – что происходит с Ариной?
Вернулась из пансионата – даже не позвонила. Домашний телефон молчал. Мобильник тоже. Поехал к ней домой – заперто. Аринина мама давно дала ему ключ, но Федор никогда им не пользовался. Сейчас тем более не хотелось – врываться в совсем чужую ему квартиру. Но если с девушкой что случилось?
Пока раздумывал, приоткрылась соседская дверь. Старушечий голос с готовностью доложил:
– Съехала она.
– Как съехала? Куда?
– Кто знает? – буркнула бабка. – Чемодан собрала, такси вызвала – и тю-тю.
– Когда?
– Дык… март только начался. Второго, что ли?
«В доме отдыха с кем-то познакомилась? И перебралась к нему?»
Сердце кольнуло обидой. Попытался отогнать деструктивное чувство – не получилось.
Нет. Гордая девушка не позволит себе – уйти к первому встречному. Может, в свой антикризисный центр сбежала? Федор нашел телефон, позвонил. Его заверили: Горошева не появлялась уже больше месяца.
К апрелю беспокойство совсем одолело. Взялся набирать ее номер дважды в день. Телефон выключен. Или просто длинные гудки. И только в середине месяца отозвалась:
– Да, дядь Федь?
Ни в чем упрекать не стал.
– Соскучился. Хочу на чай напроситься.
– Не выйдет, – вздохнула Арина. – Я в Санкт-Петербурге.
– Отдыхаешь?
– Нет, работаю.
– Где?
– В теннисной академии.
– Преподаешь музыку? – пошутил он.
– Нет. Я администратор! – голос почти веселый.
– Когда вернешься?
– Не знаю. Когда надоест.
Стойкое ощущение: она не одна. Разговаривает с ним, а кто-то рядом ее внимательно слушает. И мнение этого человека для Ариши чрезвычайно важно.
– Тогда привет любимому городу, – спокойно отозвался Федор Константинович. – Я могу тебя навестить, если буду в командировке?
На секунду запнулась, потом произнесла со значением:
– Конечно. Вы ведь мамин друг.
– А где тебя там искать?
Снова запнулась:
– Ну… живу я далеко от города. Но можете прийти в академию «Матчбол». Это на Крестовском.
Похоже, все-таки с мужчиной она. Нашла себе пару.
«А ты все прощелкал».
Или пока нет?
Руководитель питерского филиала – давний друг Федора и надежный человек – по выходным играл в большой теннис.
Детективное практически поручение воспринял рьяно и уже через пару дней доложил: Арину в город на Неве привез тренер Тимур Волынский. Красивый, успешный, молодой. Она влюблена как кошка. Ходит за ним бледной тенью.
– Он не обижает ее?
Коллега смутился:
– Так глубоко я не копал. Понаблюдал за ними, кое с кем поговорил. Смотрит свысока. Но вроде не бьет. И не гуляет. Арине все завидуют – этот Тим в академии первый парень на деревне.
«Молод и красив. Не то что я».
Не унижаться. Выкинуть из головы глупые мечтания. Постараться забыть девчонку. Найти себе наконец – подругу своего возраста. Или хотя бы лет на пять-семь моложе.
Федор с горя шарахнул полстакана коньяка, завалился спать. И приснился ему странный сон. Обычно Аришка виделась несчастной, грустной. Даже в объятиях Морфея – хотелось ей помогать. Но сегодня девочка выглядела аппетитно, солнечно. Глаза блестят. Одета соблазнительно: шелковое платье в обтяжку. Стоит на пирсе, весело машет ему. Куда только делись вечная хмурость, надутые губы. Улыбается, притопывает ножкой от нетерпения:
– Дядь Федь! Пошли купаться быстрей!
Хватает его за руку, тянет к краю волнореза.
Он смеется:
– Аришка! Ты ведь всегда прыгать боялась!
Она хохочет в ответ:
– Я и к вам раньше подойти боялась.
– А теперь?
– А теперь хочу в любви признаться. Пока не поздно!
– Ну ничего себе!
– Простите, дядя Федечка! – Улыбается лукаво. – Мне надо было давно вам сказать. Только я все не решалась. Ну что? Прыгаем?
И они вместе врезаются в теплую воду.
Проснулся в поту, встрепанный. Машинально пощупал соседнюю подушку – холодна и пуста. Мчаться в Питер? Отбивать Арину у мальчишки?
Но куда ему тягаться – с молодым красавцем теннисистом?
Признать, что все потеряно?
Впрочем, Федор тоже играл в теннис. И часто побеждал – хотя тренировался мало, да и возраст не юный. Но ему очень помогал один тактический ход. Не атаковать самому, но вынудить противника ошибиться. Или даже не вынуждать – просто спокойно перебить через сетку несколько сильных мячей. А дальше соперник сам бросит мяч в сетку или аут.
В юридической практике прием тоже срабатывал безошибочно.
Вот и сейчас Федор решил его применить.
В конце концов, столько лет ждал – пара-другая месяцев ничего не изменит.
* * *В конце апреля работа навалилась, накрыла цунами. Итоговые турниры, на подходе летние сборы. Дамы активно тренируются перед пляжным сезоном, спортсмены вышли на летние корты и теперь постоянно врываются в клуб в грязных кроссовках, пачкают пол кирпично-красным, трудно отмываемым грунтом. У стойки постоянно кто-нибудь трется.
В последних числах безумного месяца Арина потеряла голос. Решила: ничего страшного, просто связки перенапрягла. А слабость, что ощущается во всем теле, после зимы накопилась.
Однако местный доктор, когда пришел ругаться, что у него в кабинете не убрано, вдруг оборвал гневную речь на полуслове. Перегнулся через стойку, приложил руку к ее лбу:
– Детка моя, да у тебя жар!
И, не слушая возражений, за руку выволок из-за конторки, отвел к себе, измерил температуру, послушал легкие, посмотрел горло, вынес вердикт:
– Домой немедленно. И чтобы три дня тебя здесь не было.
Арина не послушалась. Попросила одну из уборщиц сбегать в аптеку, напилась парацетамола и почти воспрянула духом. Но через пару часов доктор явился снова. Уже не один – вместе с ним Людоед. Шеф, чуть не впервые, никаких ее возражений слушать не стал. Махнул таксисту (возле академии всегда дежурили) и лично вручил водителю тысячную купюру.
Пришлось повиноваться. Пока ехала – хотя бы успела полюбоваться разгаром весны, веселым, будто на детском рисунке, небом. И барачный их поселок сейчас, в окружении нежно зеленых деревьев, показался почти райским уголком. Арине даже привиделось: под их окном, на жалком подобии клумбы, подснежник проклюнулся!
Она немедленно бросилась смотреть. Нет, показалось. Зато увидела Тима. Он стоял в одной майке, спиной к окну. По телефону разговаривал. До чего у него фигура красивая!
Арина хотела уже встать на цыпочки и постучать, но вдруг услышала через открытую форточку:
– Ты гарантируешь, что я могу ее послать?
Что за странный разговор?
Арина присела под окном, вжалась в стену.
Тимур молчал – видно, слушал.
Потом язвительно произнес:
– Сразу не мог. Она в полицию хотела идти. Нет. Сейчас не хочет. Да нет у нее никаких повреждений! Царапины зажили. Рука болела – прошла давно. Ты точно уверена, что ее никто слушать не будет?
Пылающие щеки. Ледяной кирпич. Голос Тимура наполнен ненавистью. Значит, он все это время просто боялся, что она засудит его?! А как же их яркие ночи? Его влажный лоб на ее груди?!
А Тимур вдруг заорал на кого-то, неведомого ей:
– Да видеть я ее уже не могу! Все раздражает, все! Как она ходит. Голосок такой мерзкий, шелестящий. Лицо вечно виноватое!
Да, Тим. Ты отличный актер. «Что он в ней нашел?» – дружно чесали языки коллеги, спортсменки, мамашки. Вот вам ответ: ни-че-го. Он банально ждал, пока у жертвы пройдут синяки. И пока она влюбится в него до полного беспамятства.
Прежняя Арина залилась бы слезами. По проторенной дорожке кинулась к реке. Тут рядом Нева, понтонный мост. Куда круче, чем с Крымского прыгать.
Только не факт, что после смерти будет рай и она встретится с мамой.
Зато здесь, на Земле, Тимур с облегчением вздохнет. Начисто сотрет ее из памяти. И возьмет себе девушку по душе. Кого? Амбициозную спортсменку? Богатенькую дочку на папином «Порше»? Актрису, фотомодель? Да кого захочет – только пальчиком поманит. Молодой. Красивый. Спортивный. Не бедный. В академии у тренеров – Арина знала – ставки разные, и Тимуру, ее стараниями, платят по высшей.
– Нет, – сквозь зубы пробормотала она.
Да, синяки прошли. Но она все равно может заявить, что он сбил ее на машине. Он – преступник!
«Арина, брось. Глупо. И зачем? Уйди достойно. Ты ведь понимала – сразу поняла! – что Тимур – это не навсегда».
Но гнев сжимал горло, рвался из груди. Ворваться в комнату? Дать ему пощечину на прощание?
Она не заметила, что ее когда-то любимый – по-прежнему в одной майке и джинсах, в домашних уггах – выскочил на улицу. Подошел с улыбкой:
– Аришка! Ты что тут прячешься? Я тебя в окно увидел!
– Дрянь! – выдохнула она.
Мама так ее однажды назвала. За мелочь – «тройку», что ли, затерла в школьном дневнике.
По прекрасному лицу мелькнула тень. Недоумение, испуг. Потом осознание.
– Я все слышала.
Он кивнул спокойно:
– Я догадался.
– Знаешь, что больше всего обидно? – беспомощно пробормотала она. – Ты ночами спал. Такой красивый. Посапывал смешно. Иногда бормотал что-то. А я могла целый час сидеть – на тебя любоваться.
Он улыбнулся. Презрительно. Надменно.
Арина всхлипнула:
– Неужели ты совсем, ну совсем ни капельки меня не любил?
– А я никогда не врал тебе про любовь. – Красивое лицо скривилось в гримасе отвращения. – Да, я спал с тобой. Ты мне готовила и убирала. До поры эта сделка меня устраивала. Теперь – нет.
Он неприкрыто считал секунды, когда она разревется. В отчаянии кинется прочь. Но Арина вдруг почувствовала – подзабытое ощущение! – она снова летит сквозь бездну. Тело невесомое и одновременно очень тяжелое. И можно творить, что пожелаешь. Кувыркаться в безвоздушном пространстве. Петь. Танцевать. Все ненастоящее. Никто не увидит.
Она размахнулась – и резко, быстро, отчаянно врезала Тимуру в лицо. Не смешную дамскую пощечину – настоящий удар. Снизу, под подбородок.
Спортсмен никак не ожидал нападения. Не то что блок поставить, отклониться не успел. И девушка увидела замедленную съемку. Его голова дергается. Шаг назад, ноги подогнулись. Рухнул прямо на бетонную стену. И сполз по ней на землю.
– Арина! – услышала она словно сквозь вату. – Ты рехнулась?!
Обернулась, увидела: от парадной бежит буфетчица Наталья Максимовна.
А Тим лежит и не шевелится.
* * *В «Скорую» Арину не пустили.
– Вы ему не жена? Значит, добирайтесь сами.
Она напрочь забыла про свою простуду, про температуру. Оглашенной фурией мчалась по грязи и лужам – два километра! – до трассы, где можно было поймать машину. В больницу ворвалась потная, встрепанная. И – впервые в жизни! – не встала дисциплинированно в очередь. Растолкала толпу у окошка справочной, выкрикнула:
– Волынский Тим! Тимур! По «Скорой»!
Пожилая сотрудница неумело ткнула в клавиатуру компьютера. Пробурчала под нос:
– Вроде в травме должен быть… Нету. А, вот оно что. Его нейрохирурги забрали.
– Куда?
– Оперируют. Гематома у него.
– Гематома? Это ведь синяк… – растерянно пробормотала она.
– В голове гематома, деточка, – назидательно произнесла старуха-регистраторша. – Операция часа два длится. Потом в реанимацию повезут. Завтра приезжай. Сегодня все равно не пустят.
– Нет.
Но ее никто больше не слушал. Толпа вытолкала девушку и снова сомкнулась.
Арина добрела до жесткой банкетки. В голове звенели слова буфетчицы:
– Ты блаженная? Ты что наделала?! Ты ведь убила его!
«Вот вы и квиты», – насмешливый – точно не ее! – голос. Снова раздвоение личности. Как тогда, после экспериментального лекарства и медитации.
Арина приложила ледяную руку к пылающему лбу. Забавно. Можно греться.
Зубы стучали. В сапожках хлюпала вода.
Предательство Тима, ссора, еепреступление — мелкими, далекими стали казаться.
Она обняла себя руками, пытаясь побороть озноб, но все равно тряслась, словно жалкий, замерзший щенок.
Но питерцы – душевные люди. Подошел один, второй. Пытались разговорить, узнать адрес, отправить домой. Арина лишь мотала головой. Тогда откуда-то явилось одеяло. Чай. В рот совали таблетки, под спину подложили подушку. И к полуночи, просидев полдня в странном дремо-кайфе, она воскресла. Открыла глаза. Сбросила одеяло. Машинально пощупала лоб. Прохладный и влажный. Вокруг никого. Больничный холл пуст, только охранник дремлет в своем закутке. И окошко информации призывно мерцает. Пригладила кое-как волосы, подошла. Пожилая дама взглянула с укором:
– У нас посещения до восьми.
В Москве бы давно вывели, какой ты ни есть больной. А в Питере – только мягко упрекают.
– Тимур Волынский, – жалобно взглянула на регистраторшу Арина.
И та расщедрилась на скупую улыбку:
– Прооперировали. Все хорошо. Я сказала врачу, что ты тут ждешь. Он разрешил зайти на минуточку.
– Правда? – просветлела лицом Арина. – Спасибо вам, спасибо!
– Реанимация. Второй этаж. Позвони, тебя пустят.
«Хоть бы коробку конфет ей подарить».
Но ларек в холле, конечно, оказался закрыт.
«Врачу тоже надо что-нибудь принести. Завтра. Все завтра».
Арина взлетела по щербатым ступенькам. Робко нажала кнопку звонка.
Открыл усталый врач, усмехнулся:
– А, влюбленная. Ну, надевай бахилы, иди. Проснулся твой разлюбезный. Глазами хлопает.
Она прошла за доктором. Тимур лежал страшно бледный. Голова забинтована. В подключичной вене катетер.
Врач без церемоний потрепал его за плечо:
– Подъем, красавчик! К тебе леди пришла!
Тимур распахнул глаза. Видел, похоже, с трудом. Поморщился, зажмурился. Наконец сфокусировался на ней.
– Громче говори. Он после наркоза, слышит плохо, – посоветовал врач и отошел.
– Тим. Прости меня. – Арина опустилась перед кроватью на колени.
Он молчал.
– Это как будто не я была, – покаянно прошептала она. – Сама не понимаю, как вышло!
– Уходи, – хрипло выдавил он.
– Я уйду. Сейчас уйду. Я только сказать тебе хотела – я не со зла.
– Уходи. – Теперь в слабом голосе звучала угроза.
Она подползла на коленях еще ближе к кровати. Спросила униженно:
– Ты простишь меня?
Демоническая улыбка на иссиня-белом лице:
– Счет по сетам сравнялся. Теперь я тоже могу тебя засудить!
– Тим, да, пожалуйста! Суди. Я виновата. Я все приму. Я просто извиниться перед тобой хотела.
– Арина, все! – Он попытался отвернуться от нее на бок. Застонал. Не смог. Выплюнул: – Уходи! Ненавижу тебя!
Как он может так говорить? Ее любимый, самый лучший в мире Бельмондо? И куда ей теперь идти?
Она привычно подумала про Неву – и поняла, что сейчас туда прыгать точно не станет. Температура снова поднялась, ее опять начинало трясти, и мысль о ледяных водах реки вызвала ужас.
Забрать завтра трудовую книжку из академии – и в Москву. И дяде Феде позвонить. Хотя бы поговорить с ним по-человечески.
* * *– Мама! Зачем ты меня на эту продленку сдала?! И еще так долго за мной не приходишь! Я весь измаялся!
– Ты весь что?
– Ну, измучился!
– Ладно, мученик. Пошли. Как думаешь, слово «маяться» откуда произошло?
– От маятника?
– Нет. От мая.
– А чего в нем плохого?
– Бесхлебица. Старые запасы съели, до нового урожая далеко.
– И в супермаркетах хлеба не было?
– Нигде. Ждали лета.
– Ой, я тоже жду! Мы скоро на море поедем?
– Пока не скоро. Через месяц.
– Так долго еще!
– А мне, наоборот, нравится.
– Что я на продленке и тебе не мешаю?!
– Да нет, глупенький. Нравится ждать чего-то хорошего. Представлять: как мы с тобой прилетим, выйдем из самолета, а воздух уже совсем другой. Соленый, горячий. И я прямо слышу, как ты завизжишь, когда первый раз купаться полезешь.
– Не буду я визжать. Я уже взрослый.
– А тебе разве не нравится мечтать, как все будет?
– Нет.
– Почему?
– Потому что все равно получится по-другому. Я раньше думал, что самый счастливый буду, когда ты мне велик подаришь. А потом, помнишь, как коленки разбил?
– Но они ведь зажили. Хотя в целом ты прав. Когда мечта сбывается – часто ощущаешь какую-то пустоту. Но я именно в мае мечтаю чаще всего.
– Почему?
– Месяц такой. Все впереди. Лето, солнце, отпуск. Может быть, новая жизнь.
– А помнишь, ты мне про двенадцать месяцев рассказывала? Как выглядит май?
– О, он самый лучший из всех. Почти сорок лет. Уже не юн, еще не стар. Умен, но пока не зануден. Знает, что хочет. И все трудности для него – мимолетны. Как майские холода.
* * *В академию Арина ехала со страхом. Вдруг ее там полиция ждет? А даже если нет, буфетчица, конечно, всем растрезвонила. Что тихоня Арина так врезала своему любимому, что тот теперь в реанимации лежит.
Она и подумать не могла, что первая и единственная любовь закончится столь бесславно. Практически уголовщиной.
Но ведь и началось у них тоже с уголовщины. Тимур верно заметил: поквитались. Один-один. Стыдно-то как! Но разве может быть иначе у желтоглазой коряги? Маменькиной дочки? Старой девы со стажем?
Еще и простуда не желала отступать. Щеки пылают, ладони ледяные, по спине бродят мурашки озноба.
Администратор-сменщица посмотрела с удивлением:
– Ты же на больничном!
– Я… я на минутку, – растерялась Арина.
Здесь ничего, что ли, не знают пока?
Куда идти? Оформлял на работу ее Тимур. Просто унес трудовую книжку и сказал на следующий день выходить. Значит, в отдел кадров? Но Арина, хотя и проработала в академии целых два месяца, даже не представляла, где он находится.
И будто в спину толкнули – отправилась на второй этаж. Первым делом взглянула на пятый корт. Тимуровы малыши бьют по плюшевым[7] мячикам. А тренер теперь другой – Инга Матвеевна. Лицо недовольное. Понятное дело. Директору, пусть и спортивному, в кабинете куда уютнее, чем на корте.
Арина подошла к стойке буфета. Наталья Максимовна сузила глаза:
– Совести вообще нет.
– Почему? – Арина растерянно улыбнулась.
– Как только наглости хватило сюда явиться!
– Уволиться.
– Тогда ладно, – процедила бывшая коллега. – Тихушница, ангелочек. А какая гадина оказалась!
У Арины задрожали губы:
– Я… я не хотела. Случайно вышло!
– Кому другому сказки рассказывай! Случайно! Будто я не видела, как ты его об стенку приложила. Эх, заяву бы Тимуру накатать на тебя! Чтоб лет пять дали!
– Пусть пишет, – твердо произнесла Арина. – Его право.
– Не будет он писать, – вздохнула буфетчица. – Звонил мне сегодня. Просил, чтоб молчала. Я ему говорю: с ума сошел? Учить надо таких, как ты! Но Тимур уперся: нет, и все. С женщинами не воюет. Принц, блин, на белом на коне.
– Прямо сегодня звонил? – радостно спросила Арина.
– Да, – недовольно буркнула хозяйка буфета. – Его в палату перевели, телефон вернули. Завтра вставать разрешат. – И лукаво произнесла: – А ты его разве не навещала?
– Нет, – покачала головой Арина. – Он не хочет меня видеть.
– Ну, хоть на это ума хватило! – порадовалась буфетчица. – Освободился наконец из твоих цепких лап. Будет у наших девчонок праздник!
– Где отдел кадров? – поморщилась Арина.
– В Караганде! Нету его у нас. Увольняться – к Людоеду иди. А печать – потом в бухгалтерии.
Начальник принял Арину первой, хотя в приемной сидели еще трое. Сразу потребовал:
– Что у вас с Тимуром?
Покрывать себя Арина не стала:
– Мы поссорились. И я… я его ударить решила. Не рассчитала – он упал, ударился головой о стену. Оказалась гематома. Это такой мешочек с кровью, прямо над мозгом.
– Чушь! – перебил Людоед.
– Но так и было, – она пожала плечами.
– В тюрьму хочешь? Умышленное причинение вреда здоровью. Человек в больнице – значит, средней тяжести. Срок до пяти лет. Теперь еще раз: ты его ударила?
Она с вызовом посмотрела на шефа:
– Да! – И зачем-то прибавила: – Он заслужил.
– Наше жертвенное создание сознательно идет на эшафот, – хмыкнул Людоед. Насупил брови. Рявкнул: – Все, хватит! Запоминай, как было на самом деле. Вы ругались, кричали друг на друга. Стояли рядом. А потом вдруг Тимур не удержал равновесие и упал. Сам. Сам упал и врезался в стену.
– Но это неправда. И нечестно.
– Тимур подтвердит, – уверенно отрубил Людоед. – Он мне пообещал.