SPA-чистилище

– Что – я?

– Вы – продадите?

– На что вы намекаете?

– Ни на что не намекаю. Я прямо говорю: наследница вашей мамы – вы. И если ее нет в живых, вам, Лена, придется участком распоряжаться.

Елена осклабилась.

– А вы, товарищ полковник, все мотив ищете!..

Валерий Петрович промолчал.

– Думаете, Вася мог на мою мать руку поднять? Чтобы потом у меня ее участок сторговать?

Ходасевич пожал плечами:

– В жизни все бывает, дорогая Елена.

Они обошли по периметру участок художницы и возвратились к накрытому в саду столу.

Там уже нарисовались новые гости.

Первым оказался старичок-бодрячок: мохнатые седые брови и венчик седых волос, обрамлявших крупную загорелую лысину. В дачных условиях, конечно, все гости были одеты далеко не в смокинги, однако прикид лысого старичка затмевал всех: линялые штаны – очевидно, купленные лет тридцать назад в магазине «Рабочая одежда», байковая ковбойка времен дружбы с председателем Мао, а поверх нее выцветшая брезентовая штормовка.

Елена успела вполголоса пояснить полковнику:

– Это Ковригин, пианист. Живет на двух участках – семь-восемь. У него там чуть ли не гектар неухоженный, весь лесом зарос. Он на своем участке грибы собирает. Скряга жуткий…

И с радостной улыбкой обратилась к старичку, протягивая к нему обе руки:

– Анатолий Васильевич! Сколько лет, сколько зим! Как вы поживаете?

Глазки старичка залучились. Он схватил протянутые к нему ручки и покрыл их поцелуями.

– Леночка! Счастье мое! Как я рад тебя видеть! У меня и для тебя подарочек приготовлен!

Ковригин слазил за пазуху своей брезентухи и вытащил оттуда CD-диск. С обложки торжественно сиял он сам – лысой физиономией, белой манишкой и черным смокингом. Поперек обложки уже красовалась сделанная красными чернилами дарственная надпись.

– Это моя последняя запись, – лопаясь от гордости, провозгласил музыкант.

– Спасибо, дорогой Анатолий Васильевич!.. А это, познакомьтесь, Валерий Петрович, полковник. Он друг нашей семьи и немного поживет в нашем доме.

Пианист настороженно протянул Ходасевичу ладошку.

– Валерий Петрович частный сыщик, – пояснила Елена, – и попытается отыскать мою маму.

В глазах Ковригина – Ходасевич готов был поклясться – промелькнул оттенок страха и даже паники. Однако музыкант тут же постарался скрыть свои чувства за неискренней улыбкой.

– Очень, очень приятно! Милости прошу ко мне в гости, в любое время дня и, как говорится, ночи.

– Анатолий Васильевич, – почтительно пояснила Лена полковнику, – заслуженный артист России, заслуженный деятель искусств, лауреат многочисленных всесоюзных, всероссийских и международных конкурсов.

– Почту за честь знакомство с вами, – коротко поклонился Ходасевич.

Хозяйка, художница Люба, подвела к ним еще двоих гостей. Ими оказалась парочка. Холеная дамочка лет тридцати держала под руку сорокалетнего мужчину. Мужчина, сухощавый и в очочках, был похож на осетра. Женщина с ухоженным лицом и в черных очках сверкала бриллиантовыми серьгами.

– Это мои соседи напротив, – пояснила Любочка.

– Проживающие по адресу: Чапаева, один? – любезно поинтересовался Ходасевич.

Любочка воскликнула со смехом:

– О, да вы, Валерий Петрович, здесь уже все знаете! Что значит – частный детектив! Может, вы уже в курсе, как ребят зовут?

– Никак нет.

– Тогда представляю вам – Андрей Ильич Марушкин и Оля… Оля… Извини, ни отчества твоего, ни фамилии я не знаю…

– Это совершенно неважно, – царственно пожала плечами соседка, обращаясь к полковнику. – Зовите меня просто Оля.

Валерий Петрович вспомнил детский смех, раздававшийся часом ранее из-за забора дома номер один, и решил схулиганить. Отчего-то ему показалось, что его выходка должна произвести впечатление и на Любочку, и на важную Олю.

– А с кем вы оставили вашего ребенка? – осведомился у парочки полковник.

Марушкин и Оля переглянулись и дружно нахмурились.

– Ребенка? – ледяным тоном вопросила Ольга. – Моего ребенка? Она сейчас спит. Дети должны спать днем, знаете ли.

Неловкий момент прервала Любочка. Она захлопала в ладоши и закричала:

– А теперь – к столу! Всех прошу к столу!

Гости, обитатели улицы Чапаева, воодушевленно потянулись к стоящему на траве столу. На него уже успело нападать с березы несколько огненно-рыжих листочков.

***

Разошлись довольно рано. Сидеть на улице оказалось довольно холодно – особенно после того, как зашло солнце. К тому же отсутствие спиртных напитков отнюдь не способствовало сугреву, расслаблению и сплочению общества. Последовало несколько довольно формальных тостов, превозносивших талант и добропорядочность именинницы. Гости отдали должное яствам, ею приготовленным – оказавшимся, без дураков, очень вкусными. И уже около шести все засобирались по домам.

Лена помогла хозяйке прибрать со стола и вымыть посуду – а в семь она, вместе с мужем, уже погрузилась в «Мицубиси» и отбыла в город. Иван, оставшийся на даче, тут же куда-то умотал. Он клятвенно пообещал и маме, и полковнику, что явится не позже одиннадцати.

Валерий Петрович уселся на веранде нового обиталища и открыл блокнот. Он прекрасно осознавал, что со двора виден весь как на ладони, но намеренно не ушел внутрь дома. Почему-то он был уверен, что нынешний вечер еще далеко не закончен.

Схему улицы Чапаева, сделанную днем, теперь появилась возможность значительно пополнить.

В соседях у исчезнувшей Аллы Михайловны были внезапно разбогатевший бизнюк Василий Елистратов – именно ему строили новый дом таджики, а также пианист, лауреат и скряга Анатолий Ковригин. О проживающих напротив художницы, в доме номер один, Марушкине и его сожительнице Ольге Лена ничего полковнику не успела рассказать. Кроме того, осталось неизвестным, кто проживал за колоссальным бетонным забором в доме пять – на дне рождения Любочки он не появился и разговора о нем не заходило. А также кто жил в доме номер три.

Ходасевич выписал в блокнот в столбик: