– Еще как бывает. У Нинки завтра в восемь утра в больнице назначено. Ну, процедура эта. У нас мало времени!
– Да как я это ей все скажу? Это ж их женское все-таки.
– А ты не говори все. Скажи, чтоб ребенка сохранила, Колька простит ее и примет. Она ж сейчас больше всего боится, что он ее убьет, если узнает. Ей и самой тошно на преступление идти.
– Ну, пошли, – сказал Семён. – Если мне Нинка не поверит и пошлет, куда подальше, у меня хотя бы будет оправдание, что я от горя сбрендил…
***
Нинка возилась с бельем во дворе. Увидев Семёна, она заметно смутилась и даже выронила из рук полотенце, которое собиралась повесить на веревку.
– Здравствуй, Семён! А ты за коровой, да? Только она сейчас на выпасе, к вечеру, как придет, я тебе сразу приведу! А я еще Кольке говорила: «Некрасиво-то как получилось, была семья, и нет семьи. А мы тут еще вроде как чужое без спроса…» – Нинка все тараторила и тараторила, не давая Семёну и слова сказать.
– Привет, Нина. Можно войти? – вкрадчиво спросил Семён, когда Нинка на секунду замолчала, чтобы набрать новую порцию воздуха.
– Да, конечно, извини, что сразу не пригласила, – Нинка суетливо отворила калитку, пропуская Семёна во двор. – Ты проходи, садись на лавку, в тенек садись, тебе нельзя, наверное, на солнце-то.
– Ты за меня не беспокойся, Нина. И за корову не беспокойся, я не за ней пришел. – Семён присел на лавку, положив ногу на ногу и пристроив загипсованную руку на колене.
Предстоящий разговор очень волновал Семёна. Впервые в жизни ему приходилось лезть в чужое и глубоко личное дело. Да кто он такой? Избранный? Все это напоминало бред умалишенного.
– Нин, ты садись, разговор есть, – начал Семён.
Нинка села рядом, натягивая на полные колени короткий домашний халат.
– Корову можете себе оставить. У вас мальчишка… и скоро еще девочка будет, – глядя в округлившиеся Нинкины глаза добавил Семён.
– Ты о чем, Семён? – Нинка покраснела и заметно разволновалась. – Откуда вообще? Что за чушь?
– Это не чушь, Нина. Я точно знаю, что не чушь. И ты знаешь.
– Что, Зойка-медсестра проболталась? Последняя сплетница, всем, поди, уже растрепала.
Нинка громко разрыдалась, закрыв лицо руками.
– Нина, никто мне ничего не говорил. Ты не плачь, тебе нервничать нельзя.
Нинка громко высморкалась в так и не повешенное сушиться полотенце.
– С Николаем поговори сегодня же. Он простит тебе и Витьку, и все остальное. И ты его прости. И завтра никуда не ходи, не бери грех на душу. – Семён сам удивлялся тому, как уверенно звучал его голос. Ему даже показалось, что и голос-то был не его.
Нинка от удивления перестала плакать. Она смотрела на Семёна во все глаза.
– Нина, я, правда, ни с кем не говорил. Можешь не переживать, это останется между нами.
Поднимаясь со скамейки, Семён добавил: «Иди домой, у тебя борщ на плите давно закипел. Переваришь».
Когда калитка за Семёном закрылась, Нинка еще с минуту в оцепенении сидела на скамейке. Потом побежала в дом. На кухне она выглянула в окно и смотрела до тех пор, пока Семён с согнутой в локте рукой не скрылся из вида.
Нинка молча перекрестилась и выключила плиту, на которой булькал давно сварившийся борщ.
Когда на следующее утро Семён вышел на крыльцо, он увидел на ступеньке трехлитровую банку свежего молока, а под ней лежала записка:
«Спасибо тебе, Семён! С Николаем поговорили. Все хорошо. Я про тебя тоже никому не скажу. С благодарностью, Нина».
Глава 5. Тома
– Как же, не скажет она, – посмеивался Арсений, когда Семён сидел на кухне, попивая парное молоко.
– А чего рассказывать-то, – сказал Семён, отхлебнув из кружки. – Больно ей самой охота про свою историю трепаться. Про такое вообще-то не говорят всем подряд.
– А то ты женщин не знаешь, – усмехнулся его наивности Арсений.
– Спорить не буду, уж ты-то знаешь побольше моего, – хмыкнул в ответ Семён.
– Ну, наконец-то, доходить начало.
– А если серьезно?
– А я и так серьезно. Готовься встречать гостей.
– Кого еще нелегкая сюда принесет? Не хочу я никого видеть!
– Кого тебе видеть и с кем говорить не надо, я тебе скажу, можешь на меня положиться.
– А этих, как ты говоришь «гостей», прямо надо что ли?
– Очень. Не из праздного любопытства придут. А за помощью.
– Кто придет-то хоть? И с чем?
– Томку, Нинкину сестру сводную знаешь?
– Поживешь десять лет в этой деревне, тоже всех знать будешь. Можно сразу к делу?
Семёну хотелось поскорее покончить с предстоящим благим делом и погрузиться в свои скорбные мысли. В конце концов, имеет он право побыть одному и погоревать о своей потере?
– Успеешь еще погоревать, – ответил на его мысль Арсений. – А сейчас действовать надо.
– А ты всегда мои мысли без спроса читать будешь? – начинал сердиться Семён.
– А мне твоего разрешения и не требуется, – ухмыльнулся Арсений. – Ну, так вот, про Томку. Мучается она, неделю по ночам не спит. Дед ее покойный к ней приходит.
– Ну и что мы тут сделаем? На это церковь есть. Пусть вон свечки ставит, молитву читает за упокой.
– Церковь – дело хорошее, но не все так просто, Семён. Так просто он не успокоится. Сильно душа его встревожена, оттого и ходит к Томке каждую ночь. Достучаться только до нее не может никак.
– Что сделать-то надо?