Саги огненных птиц
Молодой конунг непроизвольно дёрнул головой.
– Давай мы вышвырнем его отсюда, и пусть идёт восвояси. Не марай ты больше об него руки, – продолжил Кнуд. – На сегодня хватит с него.
Ольгир молчал, вперив страшные глаза в лицо Ситрика. Тот еле держался на ногах, кровь из носа всё ещё струилась по его губам и подбородку, мерно капая на земляной пол.
– Либо ты сейчас же проваливаешь отсюда, либо ты мёртв, – наконец, силясь успокоить голос, выдавил Ольгир сквозь бурлящую внутри злобу. – Я не буду повторять.
Ситрик настороженно попятился к двери, боясь повернуться к бывшему другу спиной, и как только расстояние меж ними стало больше пяти шагов, ринулся прочь из Большого дома.
Ингрид слышала всё, что происходило внизу, вздрагивала от каждого удара, будто били её саму. Страх подступал, душил за горло. Она наконец поняла, что всё это время Ольгир действительно берёг её, не позволяя себе лишнего. Но что станется с ней, если он позволит себе поступить с ней так же, как поступил со своим другом и советником…
Ингрид расплетала и вновь заплетала кончик косы, теребила пальцами жёсткие, похожие на конские, волосы. Одна лишь мысль успокаивала её. Беспрестанно она думала о том, что для Ольгира она – ценное сокровище, имущество, с которым следует обходиться рачительно. Она видела, как Ольгир заботился о своём коне Соле, и надеялась, что будет для него такой же породистой кобылицей, какую не пристало держать в стойле в собственных нечистотах да пугать почём зря.
А если и припугнёт, распустит руки… то боги его покарают.
Она перевела дух и стала дожидаться Ольгира, обратившись лицом к двери, дабы приход молодого конунга не застал её врасплох. Однако тот не шёл, а солнце уже скатилось за горизонт. Вместо Ольгира пришла Хлин. Служанка принесла еду и чашечку с черникой, заботливо украшенную зелёными округлыми листиками, поклонилась и снова оставила Ингрид одну – та и спросить ничего не успела.
Ольгир не явился и на следующий день. И через день. Ингрид же безвылазно сидела в своей клетке, спускаясь вниз лишь по нужде, и, на её удачу, ещё ни разу не наткнулась на молодого конунга, будто бы тот сгинул.
Но на третий вечер он пришёл.
– Сейчас сюда придёт святой отец, – без приветствий и лишних слов сказал он. – Можешь не наряжаться. Всё равно всё снять придётся.
Голос его был глух, подавлен. Прежде Ингрид не видела Ольгира таким. Она хищно прищурилась, почувствовав в нём слабину, пусть и не знала, откуда та взялась в прежде всесильном муже.
– Зачем он здесь? – наконец спросила она.
– Крестить тебя будем, принцесса троллей. – Ольгир цокнул языком. – Будешь просто принцесса. Без троллей.
Ингрид недовольно свела брови, но вскоре совладала с собой и вернула лицу холодное и надменное выражение.
– Думаешь, что так спрячешь меня от моих богов и себя убережёшь?
– Да, – честно припечатал Ольгир. Юлить и насмехаться у него сейчас не было сил.
– Не выйдет, – так же сухо ответила Ингрид.
– Посмотрим. Только не задуши святого отца, помилуй старика.
– Пусть его бог милует, – сквозь зубы процедила Ингрид.
Ольгир наконец-то усмехнулся. От короткой перепалки с Ингрид в нём проснулся былой задор. Он будто вспомнил, отчего рядом с тролльей принцессой у него вскипала в жилах кровь.
– Ситрик рассказал тебе о крещении?
– Нет.
– Вот же дурень. – Ольгир раздражённо тряхнул золотыми кудрями. – Он обещал познакомить тебя с нашими обычаями и традициями. Клялся подготовить к крещению как положено, а сам лишь пользовался твоей… компанией.
Ингрид не сводила взгляда с Ольгира, ожидая, что, припомнив друга, он распалится. Однако Ольгир лишь устало вздохнул. Он, как пришёл, всё ещё стоял в проёме, подпирая спиной дверь с резными зверями.
– Он в самом деле не трогал тебя?
– Нет.
– Неужто тебе он не пришёлся по нраву? Тихий, кроткий, покладистый…
– Я пыталась его убить.
Ольгир нахмурился.
– Если бы тебе это удалось, я бы с тебя три шкуры спустил, троллья принцесса…
– А тебе самому, получается, можно?
Ольгир коротко и злобно хмыкнул, подловленный на слове.
– Конечно, – наконец жестоко сказал он, а после провёл рукой по лицу, словно разглаживая нахмуренный от мыслей лоб. – Сам я не умнее. Болван. Нашёл в чём заподозрить Ситрика! Он ведь сам от девок шарахается как от огня. Служанку поцеловать не смог бы, не то что с будущей госпожой заигрывать.
Кажется, Ингрид начала догадываться, о чём так печалился Ольгир. Ей захотелось ляпнуть что-нибудь колкое, уязвить его в самое сердце, да так, чтобы вспылил не на шутку или же испугался. Но не успела она и рта раскрыть, как Ольгир произнёс:
– Вон уже идёт.
Вскоре в тесную комнату зашёл святой отец. С ним был незнакомый юноша, примерно пятнадцати лет, на которого Ольгир покосился с недоверием и злобой. Тот притащил большую плошку и кувшин с водой, чудом ничего прежде не расплескав и не разлив на крутой лестнице. Священник отдышался – в его летах было не так-то просто подняться наверх. Осмотрев недовольно покои, он обратился к Ольгиру:
– Чего же ты её в церковь не повёл?
– Таинство должно быть тайным, – хрипловато произнёс Ольгир.
Святой отец что-то снова прокряхтел, велел служке расставить всё как надобно и только после остановился взглядом на Ингрид. Она стояла прямо перед ним, казалось бы, покорно, но глядя на священника глазами волчицы. Старик невольно перекрестился.
– Святой отец, – негромко позвал Ольгир. – Я хотел бы отдать ей это.
Ольгир снял со своей шеи оберег, и только сейчас Ингрид заметила, что их у него было несколько – золотые, перемежающиеся хрустальными бусинами и совсем простой деревянный, что Ольгир теперь держал в руках.
– Его носила моя мать, – продолжил он. – Я снял его с её тела перед погребением. Сам не знаю зачем. Мне показалось, что так будет правильно.
Священник принял оберег и вновь обернулся к Ингрид.
– Готова ли ты, дева? – спросил он.
– Готова, – с нажимом ответил Ольгир вместо Ингрид. – Ко всему она готова, святой отец, только не томи уже.
Старик что-то неразборчиво прокряхтел, осенил Ингрид божьим знаком и принялся читать молитву, пока служащий наливал воду в плошку, поставленную на кровать. Священник покосился на Ольгира, ожидая, что тот будет петь положенную песню, однако Ольгир молчал, опустив взгляд на льющуюся воду. Ингрид внимательно следила за каждым движением, надеясь, что старик ошибётся и чужой бог, обидевшись, не заберёт её к себе, но губы священника продолжали привычно плясать от чтения молитвы, а руки уже зажигали услужливо поданной лучинкой восковую тонкую свечу. Свет её озарил тёмную комнату, и вода в плошке, прежде чёрная, глухо блестящая в полумраке, стала прозрачной.
«Это всего лишь вода, – произнесла мысленно Ингрид, теша и убаюкивая свой страх. – Это всего лишь вода. Ты уже обручена с ней. Она не предаст тебя и не выдаст чужому богу».
Когда весь хлеб был собран, а последние снопы пшеницы и ржи внесены в Большой дом да поставлены у ног конунга, тогда-то и приехали в Онаскан знатные гости. Ярлы из Ве во главе с двоюродным братом Ольгира задержались и прибыли позже назначенного времени. Конунг же с нетерпением считал дни, будто опоздание гостей могло стоить ему жизни. На дневном небе как раз висела без малого полная луна, белая и несмелая супротив брата своего – могучего летнего солнца.
Мысли сами лезли в голову, настырно, смело. Их не звали. Они приходили без спроса и ворочались, показываясь то спиной, то лицом, и знали о них лишь Ольгир да луна, слепым, отданным асом глазом взиравшая на землю.
Весь двор пропитался добрым запахом приготавливаемой снеди, так что у работящих крутило животы. Как склонится солнце ниже, будет пир, и идти ему всю ночь. Скоро наберёт силы луна, скоро будет она смотреть, как поют, как пляшут, как едят. Подглядит в оконце, как поведут невесту в покои да лягут вместе молодые муж и жена.
Ушли короткие ночи. Скоро опустится в который раз сонливая тьма и пойдёт на убыль год. Быть зиме, и вспомнят про неё, уже как солнце уйдёт, уступив место ночи.
Хлеба собрал – теперь жди зимы.
Отец ничего доброго не сказал бы ни о нём, ни о его невесте. Да он бы и так ничего доброго не сказал. Пусть теперь помалкивает в своей земляной комнате под выложенным большой лодкой курганом.
Луна была обманчиво мягкой, спокойной. Не переживала она, что бок её откушен, – почти уж отрастила новый.
Ольгир опустил голову. Золотой витой обруч с волос он не снимал весь день, так что тот давил на виски. Ольгир услышал, что его позвали, но не пошёл со двора за порог, всё ждал чего-то от луны, будто она вместо отца может дать ему добро и благословить брак. Но не видел он от неё добра никогда, да и сегодня не увидит. Впрочем, как и от отца.
Хлин снова окликнула его. Подошла, встала за его спиной, но не приблизилась больше чем на пять шагов.
– Ольгир, все уж готово, – тихо сказала она.
Он повернулся к ней, и Хлин скорее отвела огромные глаза. Ольгир вошёл в Большой дом, украшенный зелёными ветвями, лентами и колосьями пшеницы.
Ольгира нарядили в красный пёстрый кафтан да пурпурный плащ. Сам он повесил на пояс украшенные серебром ножны с возвращённым верным мечом. Забрал у слуги бусы из яркого сердолика, искристого хрусталя да глазчатых синих стеклянных бусинок – их он наденет на шею невесты после того, как будет зачитан брачный договор.
Свадьбу было принято играть в доме невесты, а саму деву должен был вести под руку её отец, однако в жилище Ингрид и Хаука Ольгиру вряд ли были бы рады. Провести обряд было решено во дворе Большого дома – не под крышей жениха, но и не в жилище невесты, и только после вернуться на праздник в дом, чтобы не заела злая мошкара пьяных гостей. Так же делал и его отец, Арн Креститель. Один лишь Лейв явился с посольством к отцу Тилы, но не уберегли его добрые традиции и честь от скорой беды.
Эх, хороша была свадьба у Лейва!
Нарядившись да надев на все пальцы по перстню, Ольгир забрался на Сола. Белый конь нетерпеливо ждал его у ворот, сдерживаемый конюхом. Рыжебородый, Вигго, Хьялмар да ещё с десяток молодых и старых знатных мужчин уже сидели в сёдлах, наряженные в лучшие свои одежды. Изображая прибытие жениха, богатый выезд во главе с Ольгиром объехал вокруг двора. Ворота заперли.
На улицу высыпали все горожане. Они бросали под копыта лошадей цветы и дубовые листья, кричали, напутствовали, кто добрым словом, кто язвой-шуткой. И слова эти сыпались тоже под копыта, и топтали их многочисленные конские ноги. Ольгир радостно и искренне смеялся, показывая острые, как у зверя, зубы. Отступили тревожные думы. В свете солнца он сиял, будто сам был драгоценностью – волосы искрились золотом, жемчужные зубы блестели на загорелом веснушчатом лице. О женихе таком, верно, мечтала каждая дева в Онаскане…
Сделали они один круг да пошли на второй – тянули время, чтобы вывели невесту. Ворота всё ещё были закрыты. Кто-то среди хольдов посмеивался, подшучивая над нерасторопной невестой. Ольгир смеялся с ними.
Наконец ворота открыли, и Ольгир торопливо спешился, ведя под уздцы Сола. Гости его последовали следом, толпясь в воротах. Народу было столько, что кошка меж ног не проскочит. А у дома уже стояла невеста в синем сарафане из тонкой ткани. Меж фибул её лежали на груди звонкие цепи и бусы, что Ольгир дарил прежде, а запястья были закованы в звенящие путы из серебра. Чёрные косы перевила белая тесьма, расшитая золотыми нитками да мелким бисером. По левую руку от неё стояла Тила, живот которой стало видно и в просторном сарафане. На лице молодой вдовы наконец-то появилось лёгкое подобие улыбки – устала она плакать. А за правую руку Ингрид держал священник, будто та была сиротой. При живом-то отце.
Лицо невесты, как и прежде, было холодным, каменным, но Ольгир читал в глубине её глаз жестокую ярость и предвкушение, будто ждала она, что на ложе меж ними сам Отец Асов положит меч, тем самым запрещая их брак. Она стояла недвижимая, величественная. Умытая да наряженная в самые дорогие одежды, Ингрид и вправду выглядела как та женщина, которая может встать по правую руку от конунга да править Большим домом и всем имуществом.
Ольгир смотрел на неё как заворожённый, и хотелось ему поскорее прильнуть к ней всем телом. Он жадно рассматривал Ингрид, будто видел в первый раз. Собравшиеся ждали от него слов, но он томительно долго молчал, не в силах оторвать взгляда.
– Эй, Ольгир, а чего это мы припёрлись-то? – вдруг вопросил Хьялмар. Достаточно громко, чтобы гости расслышали и засмеялись.
Ольгир растерялся, тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.
– Я свататься приехал, – наконец ответил он. – Будущую жену свою молодую забрать.
– А нехай тебе молодая, – выкрикнула одна из толпы знатных женщин. – Взял бы взрослую, опытную, что не растеряется перед естеством твоим.
Гости, прибывшие из дальних одалей, еле прятали улыбки, боясь проявить неуважение и оскорбить нового конунга, но того непросто было обидеть шуткой и колким словом. Посмеяться он был горазд.
– Не тебя я выбрал, – ответил Ольгир, скалясь.
– А почему же не меня? – не унималась женщина.
В ней Ольгир узнал вдову одного из своих воинов – Эрика Черноногого. То была крикливая, здоровая женщина по имени Гудрун. Её и саму вместо мужа в былые годы можно было пустить в бой – всем бы шеи переломала голыми руками. Пиво уж точно она пила наравне с мужчинами.
– Потому как конь под нами двумя упадёт, – широко улыбаясь, ответил Ольгир.
Народ рассмеялся.
– А под ней – нет. – Он указал глазами на Ингрид, и та отвела взгляд.
Когда народ перестал смеяться, Тила негромко начала зачитывать брачный договор, рассказывая о том, что было теперь в доле Ингрид и чем она должна быть обязана Ольгиру. От Тилы, старшей женщины рода, Ингрид доставалось управление домом, и та невольно подумала, что непременно отнимет у Старого Лиса ключи да засунет их ему в глотку, ежели потребуется. Она внимательно слушала тихий голосочек, жадно впитывая всё, что говорила молодая вдова.
Ольгир протянул Ингрид руки. Она не шелохнулась, и святой отец дёрнул её за рукав, заставляя вытянуть вперёд ладони. Ингрид неохотно подчинилась. Ольгир сжал её холодные пальцы. Хватка была горячей и сухой. В правой руке его блестели очередные бусы, но на этот раз они были богаче и тяжелее прочих, что он дарил раньше. Ингрид недовольно сжала губы до белизны и липкой плёнки, но больше ничем не позволила себе выдать обуревающих её чувств.
– Согласен ли ты, Ольгир, с тем, что сказала я? – коротко переведя дух, спросила Тила, тем самым закончив чтение брачного договора.
– Согласен. – С его лица не сходила улыбка.
– А ты, святой отец, согласен ли с договором?
– Да, – скупо ответил старик.
– И дитя своё отдаёшь?
– Отдаю.
– А ты, Ингрид, согласна ли с договором? – Тила перевела взор на невесту.
Ингрид медлила с ответом. Она быстро, но осторожно выдернула руку из ладони Ольгира, будто намереваясь поправить скользящие по запястьям браслеты, и, незаметно скрестив пальцы, вернула на место. Ольгир не заметил того, лишь удобнее перехватил бусы, что держал словно чётки.
– Согласна, – сквозь зубы процедила Ингрид.
– Женой Ольгира согласна быть? – Тила задала последний вопрос.
Ингрид вновь медлила с ответом, почти до дрожи сжимая скрещённые меж собой пальцы.
– Согласна, – наконец произнесла она.
Собравшиеся радостно загалдели, и Ольгир потянулся к Ингрид, чтобы поцеловать, но та отстранилась.
– Бусы мне отдай сначала, – недовольно произнесла она, и стоящий неподалёку от Ольгира Хьялмар хохотнул и хлопнул конунга по спине тяжёлой рукой.
Ольгир и сам рассмеялся, отнял от ледяных ладоней Ингрид руки и бережно опустил ей на шею тяжёлые бусы. Она даже не подалась вперёд, чтобы ему было ловчее. Ольгир коснулся её кос, намереваясь вытащить их из-под низки, и каждое его движение становилось всё решительнее, всё неосторожнее. Тяжёлые бусины гулко стукнули Ингрид по ключицам и свесились пёстрым узором меж её небольших, но круглых грудей.
– Вот уж повезло тебе, моя хорошая, с мужем, – заулыбалась всё та же бойкая вдова, видя, как Ольгир принялся расправлять богатую низку, как бы не нарочно, но долго касаясь кожи на шее Ингрид. – Будешь с таким сытая и толстая, ну совсем как я.
Напоследок Ольгир властно объял руками её плечи и талию, прижимая к себе. Руки его были жёсткими, хватка – стальной, но губами он коснулся её рта мягко, нежно. В сомкнутые губы невесты еле слышно произнёс:
– Вот ты и моя, принцесса горных и лесных троллей.
– Как и обещала, – лукаво ответила Ингрид. Обезображенный шрамом рот её тонко дрогнул в кривой улыбке.
Ольгир впился в её рот губами, всё прося и прося ответить на поцелуй, впустить его, но Ингрид не разрешала. Это горячило Ольгира пуще мёда, и он пьянел, вдыхая запах её волос и кожи.
– Кажется, друзья, надобно нам расходиться, а то мешаем мы молодым, – гаркнул Хьялмар, и Ольгир, смеясь, выпустил жену из объятий.
Пора было начинать пир.
Гости гомонили мутными голосами, но громче всех, казалось, говорил Ольгир. Мужики, заслышав его речи, поднимали высоко кружки и рога. От пьяного дыхания и огня в Большом доме было душно и жарко. По лбам и щекам гостей струился пот.
Первыми выступали скальды, пока не все из гостей потеряли способность различать кеннинги. Ингрид внимательно слушала стихи, ловя каждое слово, но речи их были просты и скучны – каждый решил, что надобно восхвалять Ольгира и его покойного отца. Хвала лилась из уст и падала на ломящиеся от яств столы и пол. Ольгир слушал вполуха, и Ингрид подумалось, что до него доходит не весь смысл сказанного – трудна была для большинства ушей поэзия скальдов. Однако, как только говорящий заканчивал речь, молодой конунг щедро одаривал сказателя перстнями со своей руки либо велел слугам привести телёнка иль жеребёнка.
Гости радовались дарам, будто одаривали их, а не скальдов. Ингрид же сидела хмуро, понуро. Она чувствовала на себе сотни взглядов, каждый из которых жёгся, будто сам Сурт вложил в глазницы людей жаркие угли. Руки её покрылись холодной испариной. Кусок в рот не лез, хотя мясо, приготовленное с брусникой и мёдом, было вкуснейшим.
Ей хотелось спрятаться, уйти, но так, чтобы больше никогда не возвращаться сюда. Она подумала о переправе, об отце, что, верно, всё ещё убивается по ней, и эти мысли сталью зазвенели в голове.
Достаточно опьянев, собравшиеся стали всё реже бросать взгляд на невесту и всё охотнее слушали байки, что рассказывали Хьялмар и Рыжебородый. Их разговоры то и дело подхватывала весёлая вдова Эрика Черноногого – было что ей, крикливой бабе, рассказать о мужчинах. Ольгир смеялся громко, и тело его содрогалось от смеха так, что плескался через края чаши мёд в руке.
Ингрид пыталась дышать глубже, чтобы не задохнуться в этом провонявшем воздухе, но, казалось, под водой дышалось бы свободнее. Душно. Во всех этих красивых одеждах жарко от ламп и тесно от сидящего люда. Но руки её оставались как лёд холодные от волнения, что пенилось внутри солёной морской водой.
Ни разу Ингрид не отпила ещё мёда или пива – боялась потерять рассудок даже от одного глотка. Она попросила Хлин оставить ей кувшин с водой, но, прежде чем пить, каждый раз нюхала жидкость, боясь, что наученная ею же служанка решит отравить свою молодую госпожу.
Меж Хьялмаром и вдовой тем временем завязался нешуточный спор. Ольгир, захмелевший, сидел на столе и с упоением слушал их перепалку.
– Уж я-то своего мужа побороть могла, и тебя поборю! – хвасталась Гудрун.
– Муж твой мелкий был, как козлёнок, велика сила! – отвечал Хьялмар. – Могуч он был только в том, чтобы к кружке лишний раз приложиться.
– То-то правда, ко мне он прикладывался реже, – захохотала вдова. – Но у тебя и самого кишка тонка со мной силой помериться.
– Что же, драка будет? – жадно спросил кто-то из-за мужского стола. Женщины же с алчным удивлением поглядывали на вдову.
– Не-е-е! – протянул Хьялмар. – Я с женщинами не дерусь. Я их только того, – он икнул, – люблю очень!
Ольгир захохотал вместе с гостями. Лицо его было красным.
– Как же тогда силой мериться будете? – воскликнул Рыжебородый.
Сам он был трезв, но следил за перепалкой с интересом. Хускарлам пить много пива и мёда было не положено, пока господин пьян. Смирный Вигго и вовсе всюду держался поблизости от Ольгира, отчего его уже спросили несколько раз: неужто он и в спальню к молодым пойдёт, чтобы конунга сторожить? Вигго, зная норов Ингрид, и не знал, как правильнее ответить.
– Пускай руки друг другу сожмут, – предложил Ольгир. – Кто первый от боли закричит, тот и проиграл!
Хьялмар и Гудрун сошлись, взяв друг друга за руки, в центре зала на потеху гостям, уставшим от баек и присказок.
– Ох, женщина, я бы с тобой лучше на ложе силой померился, – охнул Хьялмар, оценивая крепкую хватку.
Гудрун хитро усмехнулась.
– Дави! – скомандовал Ольгир.
Долго они стояли друг напротив друга, и, казалось, рукава их рубах готовы были лопнуть от напряжения в локтях. Лоб Хьялмара покрыла испарина, вдова Черноногого вжала от натуги голову в плечи. Наконец раздался хруст костей и писк, почти что девичий, и, разжав ладони, Хьялмар и вдова разошлись. Он потрясал красной ладонью, одновременно смеясь и плача, а она, улыбаясь во все зубы, что остались, потянулась за кружкой. Мужи протяжно охнули от неожиданности. Каждому захотелось помериться силой с весёлой вдовой.
– Вот это да, – протянул Рыжебородый. – Эй, я тоже хочу.
– А ну стоять, – приказал Ольгир. – А ежели она тебя поборет? Мне её в домашнюю дружину нанимать, что ли?
Вигго засмеялся над старшим братом, а Гудрун под одобрительный рёв мужчин и женщин опустошила полную кружку пива, ни капли не уронив себе на широкую грудь.
– Дай-ка я сам лучше, – усмехнулся Ольгир.
– Э, не, господин, – принялся пререкаться Рыжебородый, подражая Ольгиру. – А ежели она тебе руку сломает, чем ты ублажать молодую жену будешь?
– Да у меня ещё останется чем, – ответил конунг.
Хускарлы расхохотались. Ингрид, сидевшая одиноко за столом для молодых, вжалась в кресло от этих слов. Ей всё ещё было дурно.
Ольгир и вдова встали напротив, взялись за руки, но не прошло и мгновения, как она вскрикнула и попыталась забрать руку, но конунг продолжал крепко держать её.
– Ох, пощади! – На глазах женщины выступили слёзы, и тогда только Ольгир ослабил хватку.
Гудрун вырвала руку и принялась трясти ею, как обожжённой. Мужчины одобрительно загудели – так-то было правильнее.
– Но я подумаю ещё, может, возьму тебя на службу, – в шутку сказал Ольгир, и утешенная этими словами вдова вновь заулыбалась сквозь боль.
– Силён ты, господин, – с почтением произнесла она.
Ингрид сжала кружку, чтобы усмирить дрожь в руках. Ольгир мог одной рукой переломить её, как тростинку. Она уж и не надеялась своей силой управиться с ним…
Ингрид поднялась из-за стола, что не осталось незамеченным – Вигго в тот же миг вперил в неё внимательные глаза. Он вышел из тени и мягко приблизился к ней.
– Куда-то идёшь, госпожа? – поинтересовался он.
Ингрид шумно выдохнула. Хотя бы почтения в голосе верного пса Ольгира стало больше.
– Мне надо отойти по нужде, – почти что честно ответила она, не опуская при этом подбородка.
– Я позову Хлин, чтобы проводила тебя, – негромко сказал Вигго.
– Не нужно.
Подумав, что во дворе ещё полно вышедших подышать свежим ночным воздухом гостей, работающих слуг и стражи, Вигго неохотно отпустил её. Жене конунга некуда было деться.
Когда Ингрид направилась к распахнутым дверям, хускарл негромко окликнул её.
– Эй!
Ингрид медленно развернулась, посмотрела на Вигго через плечо.
– Чего тебе? – строго спросила она.
– Я знаю, что ты сейдкона, госпожа, – тихо произнёс он. – Ольгир не взял бы тебя в жёны, если то было неправдой.
Ингрид молча слушала его, опустив ресницы.
– Я буду другом тебе, госпожа. Ты прости, что насмехался над тобой. Не думал, что дело и вправду дойдёт до свадьбы. Я буду добр к тебе, но и ты замолви обо мне перед богами и духами слово, что Вигго, сын Бритты Мстительной, не обижал тебя.
Ингрид, помедлив, согласно кивнула и вышла в сумрак ночи, что царил во дворе Большого дома. Прохлада ласково поцеловала её раскрасневшиеся от духоты щёки, и Ингрид тяжело выдохнула. Медленно вдохнула, впуская в свои лёгкие холодный воздух.
Собираясь с духом, она обошла дом, стараясь не обращать внимания на немногочисленных знатных гостей, которые так же, как и она, высыпали во двор отдохнуть от гомона и тяжёлого, пропахшего мёдом и дымом воздуха. Люди посматривали на неё, оценивая, как скотину на рынке, но одного жестокого взгляда, блестящего в свете крупной луны и звёзд, хватало, чтобы гости опускали глаза. Она внушала страх. Внушала и себе, и прочим тем, что за спиной её стоят могущественные боги, готовые говорить её языком. Но только уходила она прочь, оставляя людей, как слышала, что за спиной её тихо перешёптываются.