Саги огненных птиц
– А ты что, с ними не плывёшь? – за спиной раздался детский голосок.
Ситрик обернулся и долго не мог узнать в белобрысом мальчонке вчерашнего тёмного духа, так напугавшего Иголку.
– Почему это? Поплыву, конечно, – ответил Ситрик.
– А ты тоже чужеземец? – мальчишка с любопытством, но и с недоверием рассматривал его. – Ты не похож на чужеземца.
– Да, не похож. Я недалеко отсюда родился. Я из Онаскана.
– А кто ты? – озадаченно спросил мальчик. – Птицелов?
Ситрик не сразу разобрал его детский лепет и только удивленно склонил голову набок.
– Я видел, что ты прячешь диковинную птицу! – громко прошептал мальчик.
Ситрик опешил.
– Нет, я не птицелов.
– А кто тогда?
Ситрик промолчал. Он не ожидал, что этот вопрос из уст ребёнка поставит его в тупик. Кто же он, если не отступник? Да какие ещё слова смогут описать его?..
– Просто путник, – тише обычного сказал он.
– А покажи птицу! – вдруг выпалил мальчишка, и Ситрик понял, для чего изначально мальчонка затеял этот разговор.
– Не думаю, что он будет этому рад, – засомневался послушник, но всё же запустил руку в худ, да наклонился поближе к мальчику. – Хватит тебе, не пугайся. – Ситрик дробно рассмеялся и вскоре вытащил огненную птицу, держа её в руках, словно обыкновенную птаху. Перья искрились на ясном утреннем солнце и ловили голубоватые отблески неба.
Прошлым вечером впервые сговорились они о том, что Ситрик будет показывать хозяевам домов диковинную птицу и тем самым оплачивать свой ночлег и пищу. Холь говорил по команде, а по другой крутился вокруг руки – такие трюки обычно показывали в Большом доме в Онаскане владельцы ручных ворон. Хозяева были рады зрелищу.
Но в этот раз Холь был недоволен нарушенным покоем. Гордость его оказалась задета и уязвлена. Он злобно посмотрел на Ситрика, да так тяпнул его за пальцы, что на коже остался ожог. Ситрик ойкнул и ослабил хватку, и Холь тут же расправил крылья, вспрыгивая над протянутой ладонью. Мальчишка расхохотался, а птица недобро зыркнула теперь и на него. Мальчик тут же умолк, но любопытства не утратил. Холь перебрался на плечо Ситрика и резво юркнул обратно в худ, выглянув после, чтобы с укоризной посмотреть и на него, и на мальчика.
– А как его зовут? – поинтересовался мальчонка.
– Холь, – представил птицу Ситрик, озадаченно разглядывая треугольный ожог на пальцах.
– А где ты его нашёл?
– Не знаю, – честно ответил Ситрик. – Он сам меня нашёл.
– А… а как это?
Ситрик и не знал, что и ответить, но мальчик уже выпалил новый вопрос:
– Что это за птица такая?
– Галка.
– А-а-а. А я думал, сова. – Мальчишка нахмурился.
– Почему это?
– Такими белыми бывают только совы! Разве нет?
Ситрик только раскрыл рот, чтобы ответить, как его позвали.
– Богомолец! – радостно возопила Иголка. – Пора!
Ситрик в последний раз посмотрел на мальчишку, не желая произносить больше слов, и просто улыбнулся. Тот нахмурился в ответ и… убежал. Ситрик отвернулся, поправил худ, наполовину накинув его на голову, и отправился к ладье, что придерживал на верёвке Гисмунд. Остальные успели уж погрузиться и сесть на свои привычные места: каждый сел за весло, жена Одена – за руль, а Ситрику досталось местечко рядом с Иголкой в самом хвосте.
– Ну ты безмозглый! – Холь больно клюнул Ситрика в ухо, но тот не испытывал ни малейшего угрызения совести. – Чтобы больше так не делал без предупреждения, понятно?
– Дюже важная ты птица, – с усмешкой прошептал Ситрик.
Холь угрожающе клацнул клювом и вылетел из худа, приземлившись на борт. Иголка восхищённо смотрела на белую птицу.
– Ух ты! – протянула она. – А можно потрогать?
– Ида, берись за весло, лентяйка! – прикрикнул Оден.
Иголка не обиделась и, начав грести вместе со всеми, продолжала таращиться на Холя. А тот, прочистив пёрышки, поднялся высоко в небо, туда, где кричали чайки. Он вклинился в их недружную стайку и полетел рядом, лениво шевеля крыльями да подминая под них потоки воздуха. Иголка смотрела на птиц заворожённо.
Сначала шли по морю вдоль берега, а после – уже по реке, бегущей из глубины лесов. Оствик и Ве расположились далеко от моря. По обе стороны реки стояли зелёные великаны: то сосны, то ели, то кряжистые дубы, чьи корни сваливались со скал. Изредка попадались берёзы и осины, что уже облачились в золотые плащи. Скоро уж сдуют с них холодные ветра всю одёжку, выставив светлые глазастые стволы напоказ. Несколько раз из прибрежных зарослей поднимались пугливые дикие утки и гуси. Холь срывался за ними следом, взлетая наперегонки, а потом возвращался обратно. Когда его крылья притомились, он устроился на носу ладьи и замер, точно был частью судна.
Иголка быстро устала и поменялась местом с матерью, которая сидела у руля. Идти приходилось против течения, а потому гребля сильно выматывала. Девицы то и дело сменяли друг друга. Немного отдохнув, Иголка снова принялась рассказывать Ситрику о своей семье, да о том, как ходили они в море с другими переселенцами. Мать Иды, сидевшая теперь рядом с Ситриком, посмеивалась. Он же, поначалу принявший Холя за многоречивого человека, понял, как сильно ошибался. А тот как раз летал над рекой, разминая крылья и от скуки гоняя некрупных озёрных чаек.
– …Вообще семья у нас счастливая, – без умолку трещала Иголка. – Пятеро детей, и все живы-здоровы. Я вот младшая. Матушка говорит, что я крошечная была, болезная, и то выходили! А однажды я застряла головой в дырке в заборе да так и просидела до ночи, пока меня не нашли старшие братья. Я была такой маленькой молчуньей. Слова не скажу и даже не пискну! А вот Хельга…
Всё участие Ситрика в беседе сводилось к хмыканью или многозначительному молчанию. В редкие минуты, когда Иголка замолкала, все с наслаждением слушали тишину: не пелись походные песни, речные и морские, и только слышалось, как опускаются в воду вёсла. И как мелкой девчонке хватало дыхания, чтобы столько говорить и ещё ворочать веслом?
Когда полуденное солнце, поднявшись, замерло, небо начало затягивать облаками. Теплело. Поднялся ветер, пришедший с юго-захода, со стороны моря, и мужчины по команде Одена развернули парус. Дыхание неба натянуло ткань, и лодка дёрнулась.
– Ида, пока ты у руля, командуй! – прикрикнул на дочку Оден, и Иголка растерянно захлопала глазами. – Чего не сказала первая, что ветер поднялся?
Мужчины рассмеялись. Оден прогнал Иголку и сам сел за руль, оказавшись напротив Ситрика. Тот ощупывал мышцы на плечах, разминая руки. Он не мог даже вспомнить, когда в последний раз так долго ходил на веслах – путь в монастырь был куда ближе, пусть течение в заливе недалеко от места, где Полотняная впадала в море, и было куда строптивее.
– Что, богомолец, непривычен к такому труду? – участливо спросил Оден, и Ситрик запоздало кивнул. – Руки ноют, поясницу тянет… А голова ещё не заболела?
– От чего же?
Оден хитро подмигнул, покосившись в сторону Иды, которая ушла к носу ладьи и теперь тянула руки к спокойно отдыхающему Холю. Огненная птица, не выдержав такого внимания, перелетела на парус. Ситрик улыбнулся.
– Ещё нет, – честно признался он.
– Избави бог от такой болтуньи, – проворчал Оден. – Может, тебе жена нужна? Ида уже не ребёнок.
Уши и щёки Ситрика, не ожидавшего такого разговора, налились яркой краской, и Оден рассмеялся, утирая пальцем выступившую от смеха слезу.
– Ты не подумай, что она хозяйка плохая, а потому и сватаю так скоро, упаси господь, – продолжал сквозь смешки говорить Оден. – Просто устал я от её болтовни. Хочу уже отдать кому-то, чтобы уши совсем не завяли. А то, мне кажется, из-за неё у меня уже проблемы со слухом!
Гисмунд, подслушавший этот разговор, с улыбкой повернулся к Ситрику и толкнул его локтем.
– Ты бери-бери! У тебя одного от неё голова ещё не заболела, – произнёс он.
Казалось, этот разговор слышала вся семья. Братья и сестра Иголки посмеивались, не пряча улыбок. Мать качала головой, но лицо её было весело. Только Иголка и не заметила их смешков. Она всё умоляла Холя спуститься с паруса к ней на руку. Даже хлеб на ладонь накрошила.
Ситрик не знал, что и ответить, и Оден хлопнул его по плечу широкой твёрдой ладонью.
– Да чего ты так испугался? Шучу я.
– Хорошо. – Ситрик выдавил улыбку.
Вытащив из мешка овечий сыр и свежие лепёшки с морковью, купленные в поселении, Оден угостил Ситрика. Вся семья принялась за еду. Ида хрустела золотистым яблоком, продолжая тянуть руку с хлебными крошками и ожидая, что Холь наконец спустится к ней, чтобы отобедать вместе со всеми.
– Почему он не летит? – спросила Ида у Ситрика, продолжая жевать яблочко. – Я видела, что он ручной. Ты показывал трюки в доме бонда. Я тоже так хочу!
– Зато он не хочет, – ответил Ситрик.
– А как его зовут?
– Холь.
– А что он ест?
– Больше всего на свете он любит белую рыбу с лимонным соком и оливки. – Ситрик фыркнул, коротко смеясь.
Уж он-то хорошо запомнил, что любил есть Холь. Тот, недовольно поклёвывая творог или твёрдую треску, какой можно было и прибить ненароком, каждый раз перебирал в памяти то, чем кормили его в былые времена на Великом море. Он представлял, что ест что-то другое, рассказывал Ситрику, и тому не терпелось узнать, какие на вкус те или иные яства. Хорошо, что хоть в доме Бирны он помалкивал и ел, что давали. Правда, хульдра готовила отменно и не жалея сыпала в еду пахучих трав и соли.
– Что? – недоумённо переспросила Иголка. – Это водоросли какие-то?
Ситрик не стал отвечать.
– А рыба у нас есть!
Ида зарылась в вещи и вскоре вытащила куль с сушёной треской.
– Холь! – позвала она. – Ты рыбу будешь?
Птица, наблюдавшая за приставучей девицей с высоты мачты, разразилась гневным клёкотом и взлетела в небо.
– Не будет он рыбу, ты обманул, – буркнула Иголка и сама принялась ковырять ногтями рыбину. – А мы её, между прочим, купили в Онаскане совсем недавно.
После короткого перекуса мужчины вновь взялись за вёсла. Иголка пристроилась рядом с Ситриком, всё пытаясь его разговорить, и он никак не мог взять в толк, отчего девчонка злилась на него, когда он подолгу молчал иль от усталости пропускал её слова мимо ушей.
Небеса серели, исходили водяной пылью и сами превращались в зернистую мягкую пыль. Оден, внимательно рассматривая берега и подмечая скалы, сказал, что до Оствика с таким попутным ветром они доберутся уже к завтрашнему вечеру.
Но ветер смолк, и снова пришлось налечь на вёсла, сложив повисший парус. Ситрик совсем выбился из сил, и Оден уступил ему место у руля. Иголка уснула, свернувшись, как котёнок, на носу судёнышка. В тишине, прерываемой лишь негромким плеском воды, они шли до самого вечера, и, когда солнце окрасило воды реки медным и пурпурным цветом, переселенцы принялись высматривать подходящее место для стоянки. Один берег, как назло, был высокий скалистый, а другой – сплошное болото и непроходимые заросли тростника.
Солнце неумолимо падало за горизонт, и последние лучи его уж нырнули за тёмные деревья, когда Хельга наконец заметила пригодное для стоянки местечко. Она махнула рукой в сторону скал, и мужчины увидели меж камней и тощих да кривых ёлок удобный спуск к реке. Ситрик щурился, силясь рассмотреть сушу. Холь слетел к нему на плечо, привычно устраиваясь в худе.
До берега оставалось всего ничего, когда Гисмунд спрыгнул в воду и пошёл к скалам, волоча за собой верёвку, второй конец которой был привязан к ладье. Вода доходила ему всего до пояса, и вскоре Гисмунд взобрался на ближайший выступ, пытаясь отыскать место, чтобы привязать судно. Оден бросил якорь.
Спустя некоторое время они уж все вместе поднимались по склону берега, неся в руках башмаки и пожитки, необходимые для обустройства ночлега. Оден, не посмев разбудить крепко уснувшую Иголку, перенёс дочку на руках и опустил на разложенные одеяла. Девица проснулась, сходила в кусты и, вернувшись, снова завалилась спать.
Разбили небольшой лагерь, развели огонь. Тени, испугавшиеся красного жара, тут же попытались оторваться от ног и исчезнуть, хотя бы спрятаться за спины. Всё, что было за костром, стало необъятной, но вместе с тем какой-то тесной тьмой. Она давила сзади, а проведёшь рукой – ничего не нашаришь.
Постепенно этот круг кострового света наполнялся покоем и жизнью: закипела над огнем вода, захрустели сухари, застучали ложки. Проснулась и Иголка. Она нанизала на прочный стебелёк кусочек сухаря и стала греть его над огнём.
– Ида, не играйся с хлебом, – беззлобно упрекнул отец.
– Я не играюсь, – серьёзно ответила Иголка. В этот же момент стебелёк перегорел, и сухарь свалился в весело разгоревшееся пламя. – Ой.
Жена Одена принялась готовить из ячменной крупы, добавляя в неё лук и морковь. От варева вкусно пахло чесноком, и живот Ситрика требовательно заурчал. Трудно было дождаться еды, и переселенцы голодными волками смотрели на дымящуюся над огнём похлёбку – мучительно долго готовилась крупа.
Ужинали молча, наслаждаясь теплом, что разливалось по телу от приёма горячей пищи. Съели всё, и похлебки показалось мало, однако на костёр уже поставили котелок с водой, куда положили сушёные листья мяты и цветки ромашки. В воздух поднялся лёгкий цветочный дух.
Испив отвара, Ситрик пошёл к высокому берегу, где оказалась Хельга. Она, зябко ёжась и кутаясь в тёплый платок, смотрела на то, как одни облака сменяют другие, теряются и становятся тягучей и тёмной жижей.
С восхода затянул промозглый ветер, леденящий кости и душу. Он выл, попадая в растрёпанные за день волосы Хельги и разорванные подолы её дорожных платьев, хлопал крепкой тканью, укрывающей пожитки в лагере. Скулил зверем в ветках сосен и берёз. Листья срывались в танец охотно, отдавались ветру, будто он посулил им великую любовь и вечность за один лишь смущённый шепоток. Он мёл их, мешая с водяной и скальной пылью, пока они не замирали, уставшие и обессиленные. Ветер смеялся, а деревья тревожно водили своими лысеющими ветками, будто вскидывали в плаче руки к небу. В беззвучной молитве они обращались к богу, вопрошали его: отчего оторвал он несчастных потомков от предков?
Хельга потянулась к шнурочку на шее, покосилась на подошедшего Ситрика, а потом закрыла глаза, коснувшись своего оберега. Она была молчалива в молитве, как и деревья. Чувства и глухой услышит – слов богу не надо, ведь их носит ветер так же, как носит паскудно листья и сор. Ситрик помолился с ней, испросив разрешения.
Дождавшись, когда Ситрик и Хельга вернутся, Иголка утянула их за собой в лес. Она выспалась, и сил в её маленьком теле было столько, что хватило бы ещё на нескольких человек. Ситрик и Хельга еле поспевали за ней, волоча за собой непослушные после ходьбы под парусом ноги. Холь, притворяясь обычной птицей, порхал рядом с ними, приглушив вечно сияющее на крыльях пламя.
– Далеко не ходите, – раздался за спинами голос Одена, и Иголка, обернувшись, улыбнулась отцу.
Под ногами была тропа. И до них здесь останавливались торговцы да переселенцы, которые шли от Онаскана до Оствика. Ситрик подумал о том, что здесь, теперь уж вдали от моря, в лесах могла встретиться сумь. Он всматривался в жидкую темноту промеж деревьев, но лесные люди либо не вышли на их след, либо очень хорошо притаились.
– Куда мы идём, Иголка? – спросила Хельга.
– Куда-нибудь, – бодро ответила та. – Мне хотелось пройтись да размять ноги, а одной отходить от лагеря страшно.
Хельга вздохнула.
– Ой, да полно тебе, сестрица! Успеешь ещё приласкаться к своему мужу. Он и так всё время, что мы шли по реке, напротив тебя просидел.
– Ах ты! – Хельга зарделась.
Пахло в лесу необычно, странно. Запах был похож на сырую землю, смешанную с водорослями и какой-то горькой травой. Поднимался густой туман, обволакивающий стволы деревьев и путаясь в ногах путников. Он вырос и вскоре набросился на людей огромным клубом, спешно расставив в стороны свои полупрозрачные мятые крылья. Тонкий холодный ветер вливался струйками в туман, разбавляя его, как вода молоко, но дым земли не спешил подчиняться, всё густел и густел, и вскоре объял собою всё вокруг. Ситрик ничего не видел, кроме того, что было совсем рядом. Хельга озиралась по сторонам, дивясь белой густоте тумана, а Иголка убежала далеко вперёд.
– Ну и туман! – слышался её голос, и промозглое дыхание земли послушно доносило слова до Ситрика и Хельги.
Вдруг раздался тихий вскрик. Послышался шум камней, будто кто-то упал с высоты, а после – всплеск.
– Ида, ты в порядке? – окликнул Ситрик.
– Да! – отозвалась она. – Тут вода. Много воды. Тут озеро!
– Ты упала? – забеспокоилась Хельга.
– Не переживай! Тут не такой уж и крутой спуск. Я скатилась по нему на заднице, но ничего не сломала!
Ситрик пошёл вперёд, желая отыскать Иголку. Он ступал осторожно, на каждом шаге боясь провалиться вниз.
Сильный поток ветра вытравил из лесу туман, прогнал его, как непрошеного гостя, прочь. Растущая луна, без седмицы полная, показалась в прорехе кудрявых облаков, и в свете её Ситрик увидел белое облако, что лежало внизу, колышась и подрагивая. Под покровом его слабо мерцала вода, отражая луну.
Ситрик и Хельга спустились к озеру, скользя по камням. Иголка замерла у воды, не в силах оторвать взгляда от пара, что поднимался над озером и летел вслед за ветром.
– Это то самое озеро, про которое говорили в поселении, – прошептала Иголка.
Хельга, а затем и Ситрик приблизились к ней. Иголка взяла сестру за руку, и Ситрик увидел, как подрагивала её ладонь от восхищения и страха.
– То самое озеро! – повторила она громче. – Озеро, воду которого пить нельзя, иначе случится великое зло.
Ситрик опустился на корточки перед водой, протянул руку, но Иголка одёрнула его.
– Лучше не трогай!
Нехотя Ситрик убрал пальцы, но успел ощутить, что вода в озере была почти горячая.
– Нам надо вернуться, пока не случилось чего плохого. – Иголка была взволнована, и в глазах её дрожали маленькие слёзы, блестящие в лунном подслеповатом свете. – Ох, я случайно коснулась воды ногой, когда упала. Вдруг что будет!
Холь облетел озеро кругом – то было совсем небольшим. Вернулся и сел на плечо Ситрика. Послушнику не терпелось спросить у птицы, увидела ли та что-то необычное, но он молчал, чтобы не выдать Холя. Ему самому слабо верилось в россказни и слухи об этом озере, но встревоженность Иголки оказалась заразительна.
– Давайте вернёмся, – согласился он и добавил, чтобы не показаться малодушным: – Очень уже хочется спать.
Хельга пожала плечами.
Обратный путь показался короче. Ударяясь в спины, подгонял туман, и Ситрик невольно оборачивался, будто бы ощущая чьё-то присутствие. Иголка снова ушла далеко вперёд, и Хельга шагала вместе с ней, продолжая ободряюще сжимать руку пугливой сестрицы. Холь высунулся из худа и тихо шепнул на ухо Ситрику:
– Может, в тумане кто-то всё-таки и затаился, но вот в озере никого я не увидел. Оно мне показалось вполне обычным.
– А ты слышал прежде разговоры о нём? – спросил Ситрик.
– Может быть, и слышал. Но чаще говорят о никсах, нежели об озёрах. А здесь вода пустая. Никого.
Ситрик облегчённо выдохнул и принялся нагонять девиц.
Когда он вернулся в лагерь, Хельга и Ида уже устроились у огня. Старшая сестра легла рядом с Гисмундом и о чём-то перешёптывалась с ним, мило улыбаясь. Иголка же села рядом с матерью. Ситрик устроился напротив неё.
Огонь согревал, прогонял остатки тумана и пара, что клочками будто зацепился за одежды. Но ещё лучше согревали люди, сидевшие вокруг костра, обсуждая что-то и посмеиваясь. Горячая кровь текла по их венам, а по воздуху текли слова, растворяясь в дробных порывах восходного ветра. Пламя пригибалось к земле, а потом вновь поднималось, будто дразня и играя с небесными потоками.
Ненадолго повисла тишина. Молчала и Иголка, принявшись распутывать колтуны в волосах, но в том не было никакого проку, так как ветер снова завязывал волоски в паучьи узлы. А потом разговор коснулся Онаскана, и слова перестали согревать сердце Ситрика. Он напряжённо замер, прислушиваясь.
Братья говорили об Арне Крестителе и его сыне, размышляли, что за неудача настигла потомков Торвальда Землевладельца. Говорили тихо, чтобы не навлечь на себя злобу мертвецов. Упомянули волка да слухи о том, что Ольгир и сам был зверем. Ситрик потупил взор. Руки его похолодели. Он вспомнил сон, что видел ночью, да так чётко и ясно, будто снова провалился в него. В глазах играла желтизна, на губах он чувствовал горечь от только что сожжённой в лесу волчьей шкуры. На пальцах его была кровь. Чужая кровь…
– Богомолец, – проговорил Оден, которому продолжать беседу о мертвецах не хотелось – нехороший то был разговор для дороги. – Расскажи-ка лучше ты нам что-нибудь.
Никто и не заметил страшных перемен в лице Ситрика. Он вздрогнул, когда услышал, что Оден обратился к нему. Теперь все взгляды были прикованы к послушнику.
Ситрик поднял голову.
– Что? – глупо спросил он.
– Да что пожелаешь, – благосклонно заметил Оден. – Чему учили, то и говори.
Ситрик сощурился, пытаясь понять по одному лишь участливому лицу, чего требует от него отец семейства. Не услышал ведь. Отупение сковало… и испуг.
– Чего же, чего же, – растерянно пробормотал он, пытаясь извлечь из себя хотя бы одно внятное слово, но речь рассыпалась ещё не высказанным бисером, отказываясь нанизываться на нитку.
– А расскажи о том, как появился весь белый свет, – предложила Хельга. – Мне нравится этот сказ. Он такой… величавый.
Ситрик собрался с мыслями и завёл речь сначала о крещении Онаскана, а после о том, как Бог сотворил мир из черноты и пустоты, совершенно сбившись в последовательности событий. Мужчины слушали вполуха, Оден хмыкал, кивая и поддакивая, а вот Иголка ловила каждое слово. Смысл был словно неважен: ей нравилось одно лишь звучание тихого и кроткого голоса. Она слушала Ситрика так, как слушала бы соловья, поющего свою прекрасную трель. И перебивать эту трель она не смела.
После он рассказал и про Зелёный покров, пока ещё свежа была память. Не удержался, поведал и о деве, убитой жестоким мужем, и будто бы покров этот излечит её от проклятия смерти. О том говорил он, пока голос его не сорвался устало.
Мужчины крепко спали, убаюканные звуком его речи и отваром из мяты. Гисмунд и Хельга сидели, прижавшись друг к другу безо всякого стеснения, смотрели на огонь. Иголка, которая успела отоспаться вечером, таращила на Ситрика круглые синие глаза, окрашенные краснотой костра. Оден и жена его дремали.
Выпив оставшийся отвар, Ситрик решил, что пора бы и ему устроиться спать. Лежачие места у огня все уж были заняты, но вскоре Гисмунд и Хельга ушли в темноту, и Ситрик повалился на их место, ещё хранящее тепло тел.
– Иголка, а ты будешь спать? – тихо спросил он. Голос его слегка охрип после долгого сказа, а в душе теплилась надежда, что если бы Ингрид слышала его, то она была бы довольна тем, как славно он говорил. Растерялся в начале, да уже в середине рассказа голос его обрёл необыкновенную силу.
– Я буду сторожить, – сказала Иголка. – Потом Гисмунд, а потом мои братья по очереди. Мы всегда так. А под утро первым проснётся отец и всех нас разбудит.
Ситрик подложил руку под голову и вскоре задремал. Холь устроился рядом, зарывшись в вещи да спрятав голову под крыло.
Сам Оден не утерпел и ещё в селении постарался разузнать больше об озере. Местные молчали, качали головами, да и только, а в слова горластой бабы, прозвеневшей все уши Иголке, верилось с трудом… Лишь один старик рассказал, что озера не было в тех местах, а был только овраг. Наполнился однажды он водой, и неясно, откуда пришла эта вода, да только была она горячей и солёной настолько, что выжгла рядом с собою всё, кроме сосен, мха и хвоща. Неподалёку было ещё одно поселение, да только местные не ходили к озеру, чувствуя в нём что-то чуждое, и воды из озера, так повелось, никто не пил. Про никс старик Одену ничего не рассказал. Были они, не были – никто не видел… Да только пропала у озера пара, а то и тройка молодых девушек, но без такой присказки ни одной истории не услышишь.
Хельга подслушала этот разговор, да только непросто было её напугать. Там, откуда она родом, в Норвегии, было множество безобидных горячих и солёных озёр. Это ничем не отличалось от них. Может, и могло причудиться что-то диковинное в тумане, однако в ночной темноте и шуршащие у порога ежи могли напугать до оцепенения.
Хельга и Гисмунд вернулись из лесу, но заметив, что место их занято Ситриком, смеясь, снова ушли в темноту.
– Эй! Хельга, куда вы? – спросила Иголка, поднимаясь тоже, но сестрица её осадила.
– Мы вернёмся скоро. – Хельга подмигнула Гисмунду и многозначительно посмотрела на Иголку.
Вскоре они пропали в темноте, выйдя за черту, что поставил огонь.