Нарушитель

Счастье как мгновенье, больше нет

Жизнь ― это театр, а люди в нём актёры, которые меняют роли. Алиса же никак не могла вникнуть в свою новую роль. Ей трудно было привыкнуть к большим размерам дома, к непонятным официальным нарядам. Да, она нашла отца, того человека, который её любит, но теперь, сопротивляться было некому. Раньше, она получала удовольствие от того, что всегда была не „за”, а „против”. А что же делать теперь? Поначалу, Алиса втайне от отца, спускалась в метро, в своих лохмотьях, попугать обывателей, и это ей нравилось.

…Адам позвонил ей, попросил приехать к себе на работу. Девушка одела свою привычную одежду и поехала на такси. Адам обитал в одном из мрачных московских офисов, каких в Москве было очень много. Алиса открыла эту неподъёмную дверь. Удушье, вот что она почувствовала сразу же: офисные пиджаки, безмозглые качки-охранники. Как только Алиса вошла, женщины мгновенно зашипели змеями и начали перетирать косточки человеку, ещё даже не успевшему войти. „Девоньки, это отбросы общества пожаловали в наш офис. Возмутительно. И куда смотрит охрана?” Девушка уже давно отучилась слушать общественное мнение, потому была настроена решительно: её каблуки уверенно стучали по лакированному полу. „Стой! Стой! А ну, с…, руки за голову!” С какой же радостью принялся выкручивать бедной девушке руки этот качок.

– Что это тут происходит?! ― крикнул Мидас, выглянувший из кабинета. ― Да как же ты, каналья, смеешь моей дочке руки выкручивать?! Разве для того я её родил, чтобы кто-то ей что-то выкручивал?!

– Дык, а эта… Адам Александрович, она же эта… не сказала, кто она? Что она? ― начал оправдываться охранник. Сотрудники только и ахнули от такого известия.

– Значит так! Запомните все! Это моя дочка ― Алиса Адамовна и если кто-то, когда-то, хоть пальцем, то кончите как вот этот малый, ― он указал на охранника.

– Не надо, Адам Александрович. Я больше не буду.

– А мне больше и не надо. Молись, молись, ибо никто кроме Господа Бога тебе не поможет.

В одно мгновение, этот здоровый, сильный и наглый качок превратился в нашкодившего мальчишку, который боялся поднять глаза. „Может кофейку, Алиса Адамовна”,― стала подлизываться секретарша, которая несколько минут назад готова была стереть Алису с лица Земли. Девушка даже не глянула на эту радостную маску, подошла к папе и сказала:

– Да папуля, ты Сталин и Берия в одном лице. Так с ними и надо.

Сегодня модно жить

Жизнь идёт вперёд, не останавливаясь ни на секунду и сметая всё на своём пути. С папой Алиса нашла компромисс: она отказалась от своих старых лохмотьев, он же не настаивал на сверх гламурных, скучных и официальных нарядах. Это, наверное, пример единственного в мире компромисса, когда обе стороны остались довольны. Счастливые, они поехали в Лондон на неформальную встречу в Букингемском дворце.

…Лондон. Шесть часов утра. Адам покорно досыпал свои законные два часа до будильника, а вот Алисе не спалось: что-то необъяснимое не давало отдохнуть. Она надела джинсы, свитер, курточку с мехом и вышла из гостиницы. Было холодно, в огромном мегаполисе шёл снег. Он медленно падал на землю, большими белыми хлопьями. Все люди могут куда-то идти, куда-то спешить. Один снег никуда не торопится. Кто сказал, что ему нельзя немного отстать от жизни? Алиса прижала меховой ворот к своей голой шее и смотрела. Да, она смотрела, впервые за двадцать лет она благодарила бога за глаза, которыми она может видеть. Она подняла голову вверх, девушка никогда не думала, что когда-то придётся рассматривать снег. Она видела все детали, холодные пощипывания снежинок остужали кровь и успокаивали нервы.

„ Ну почему люди не такие, как это мертвецки спокойное утро? Почему люди не такие, как эти огромные хлопья снега? Я уже забыла, что в мире существует красота. Как приятно вспомнить. Один снег знает, как правильно жить. Один снег идёт прямой дорогой ― медленно, но верно. Мы не такие. Мы спешим, спешим жить; и куда бы мы ни прибежали, везде находим глухой угол”. Алиса медленной и безмятежной походкой гуляла по улицам. Она видела Лондон с совершенно другой стороны, не таким шумным и суетливым, каким его показывают по телевизору, а спокойным, спящим, с ангельски белым снегом и серыми на его фоне билбордами, серыми людьми, которые уходили с ночных смен домой. Алиса кружилась, как в танце, она жадно поглощала взглядом эти заснеженные улицы. Впервые, после долгого перерыва, ей захотелось написать картину, но было нечем. На своём пути она увидела пожарную лестницу какой-то многоэтажки. Недолго думая, девушка полезла вверх. Она ступила на крышу: город сверху был таким же серым, но красивым и безмятежным, и медленно падал снег, ангельски-белый. Алиса отвела руки в стороны, она летела в мыслях, она дышала влажным воздухом, она была ― СВОБОДНА. „Сегодня я хочу жить. Сегодня так модно жить”. Часы пикнули…полвосьмого. „Скоро папа проснётся. Волноваться будет”. Она побежала вниз по ступеням в доме, побежала вдаль по улице. И как она ни ускорялась, всё равно бежала медленно. Алиса сливалась со снегом, она была снегом. Она успела за десять минут до звонка папиного будильника, переоделась и села в кожаное чёрное кресло. Пропищал будильник, Адам проснулся, как штык, взглянул на Алису:

– Не спишь. Не переживай. Отживём эту встречу. А может… А может тебе понравится, дочка.

…Букингемский дворец, приёмный зал: леди и сэры, принцы и принцессы, королева без короля. Несмотря на разнообразие нарядов, все были одеты одинаково, все слепились в такую кучу, что невозможно было разглядеть лиц, заглянуть в глаза. Адам и Алиса решили ничем не выделяться из толпы, одна лишь грусть в глазах делала их белыми воронами. Конечно, Адам уже научился быстро сменять причинную грусть на беспричинную радость и заводить лёгкие и пустые разговоры с дамами и мужчинами. Алиса этого ещё не умела, она чувствовала, что её поместили в клетку и разглядывали как диковинную мартышку. Когда вся эта толпа уселась за длинный стол, мало что изменилось: мужчины о чём-то эмоционально разговаривали, дамы же, натянув аристократические улыбки, кивали и прихлёбывали шампанское. Алисе не хотелось ни есть, ни пить. Она не поднимала глаз ― она боялась видеть. Она хотела заткнуть уши ― нечего было слушать. Затем Алиса всё-таки слегка приподняла свой взор, боязно, и увидела папу, который также скучно и без инициативы смотрел в одну точку. Они встретились взглядами. Всё стало понятно без слов: мероприятие выдалось пустым и безнадёжным.

Даже бог не поможет

„Он спит…Он продолжает спать законные два часа до будильника. Как хорошо, что можно с удовольствием наблюдать за человеком, которого любишь. Эта лондонская поездка его изрядно вымотала. Ещё бы. Распинаться перед этими неблагодарными людьми. Где же в мире будет любовь, когда высшее общество, на которое должны равняться, культивирует ненависть? … Он такой красивый. Столько пережил, а так хорошо сохранился. Единственное, чего я хочу, чтобы этот человек, с которого литрами пили кровь, не сломался вдруг неожиданно. Великие люди всегда внезапно умирают. Может нас минует? … Я сова, никогда бы не подумала, что буду вставать в шесть утра. Что-то происходит. Тайна… Какую-то тайну он скрывает, всё не так просто. Не может быть так хорошо всё время”, ― сидела Алиса в кресле, возле кровати своего отца.

Под влиянием лондонской прогулки и светского раута у неё накопился запас вдохновения, который нужно, просто необходимо использовать. Ещё немного посмотрев на папу, Алиса отправилась в свою комнату на поиск красок и холста. Как ни странно, она их нашла. Пока она взгромоздила холст на мольберт, думала, отвалятся руки: старые шрамы заболели по-новому. „Не сдаваться, только не сдаваться. Прошлого нет, нужно ощутить настоящее”. Пара незаметных мазков принесла Алисе такую неимоверную боль, что она не смогла сдержаться. „Больно, адски больно. Но совсем же ничего не видно. Так нельзя”. Алиса рисовала кистью медленно, она глотала слёзы. „Даже бог не поможет побороть эти ужасные узы прошлого, но я помогу сама себе нарисовать эту картину, реализовать своё накопленное вдохновение. О, Лондон, Лондон”. Через час в комнату вошёл Адам, но лишь после того, как поработал в кабинете. Он никогда не заходил к Алисе сразу же, как проснётся. Дочь его сидела в кожаном кресле и подпирала свою тяжёлую голову правой рукой. Картина уже была готова: на фоне заснеженного серого Лондона в разных концах холста были изображены лица Алисы и Адама: грустные, такие как на той вечеринке. Внизу, красными буквами было написано: „Папа и дочка. Любовь навеки”. Долго Адам рассматривал эту картину, он с трудом сдерживал слёзы, как же правдиво изобразила его Алиса, таким, каким он был когда-то.

– Хорошо ты тут красную краску применила, ― заметил Адам.

– Это не краска, пап. Это кровь моя, ― Алиса показала свежий срез на своём запястье, ― не делают ещё хороших красных красок. Приходится выкручиваться.

– Не делай, Алиса, так!!! Больше никогда не режь свои руки! Да ещё в больных местах, ― взорвался Адам. ― Я вполне могу завести из-за границы хорошие. Отечественные ― плохие, гавно подсунули.

– Папа! Ну хватит! ― взволновано сказала Алиса. ― Я не хотела, чтобы ты злился, а хотела тебе сказать, что мне нужно…Нужно…Православие принять, и срочно.

– А я тебе говорил, ― спокойно ответил Адам. Он знал, что всегда прав.

…

–Теперь ты уже перед богом названа Алисой, ― сказал ей Адам после крещения.

Аллилуйя

Алиса находилась в одной пригородной церквушке. Над головой висела икона святого, какого, она точно не знала. На службу она пришла впервые, ей неловко было даже стоять здесь. Она сразу вспомнила фильм о ведьме, которую за то, что она пошла в храм, верующие избили до смерти. Ей казалось, что все плохие поступки, все её и не её грехи были написаны у неё на лице. „Как бы ни прочёл никто. Когда же служба закончится?” Девушка действительно неважно себя чувствовала, ноги её уже не держали, а в глазах потихоньку темнело. Она растворялась в этих ароматах ладана и ощущала, что он окутает её и унесёт с собой, куда-то в тот мир. Она хотела подальше отойти от иконы, но они были повсюду. Ей было очень страшно, казалось ещё чуть-чуть, и её вызовут на страшный суд за всё ответить. Ведь священник, который её крестил, не знал доподлинно её происхождения. Можно обмануть священника, но не ЕГО. Алиса только опустила свою голову и накрыла её ещё сильнее белым гипюровым платком, который ей Адам купил специально: „Чтобы в церковь ходить”. Утратив надежду что-либо найти в себе, Алиса стала рассматривать прихожан. Это был контингент людей из высшего общества, простые люди стояли где-то у входа: к алтарю их не подпускали, аргументируя это неправильным соблюдением обрядов, а из церкви не имели права выгнать ― прихожане как-никак. „Ты совсем не так клонишься. Сколько я тебя буду учить”, ― говорила какая-то важная женщина своему сыну. „Эта девица так намазалась в храм, как на дискотеку. Ну совсем никакая молодёжь”, ― разговаривали между собой бизнесмены, которые увидели на какой-то девушке губную помаду с тушью. А в общем, Алиса заметила, что все прихожане были со святостью в глазах, стояли ровно, серьёзные и фанатично преданные, но что-то Алисе не понравилось в этой святости, какая-то она была показная, искусственная. „А где же папа? Интересно, а как он себя ведёт?” Она его отыскала возле иконы Божьей матери. Адам приклонил голову и…плакал, просто плакал. Алиса молча смотрела на него, обычно мужчины не плачут, а её отец так тем более. Наконец, мужчина её заметил:

– Что ты смотришь, дочка?

– Александр первый…― произнесла она шёпотом, ― теперь я знаю, почему ты плачешь. За жизнями людей плачешь. За собой плачешь.

– Нет. Алиса. И тебе ничего этого не понять, никогда не понять. Пока ты этого на себе не прочувствуешь. Ничего не поймёшь, ― серьёзно сказал Адам.

…Через полчаса они покинули храм, молчаливые и погружённые в свои мысли.

Как мало времени на любовь

В концертном зале „Россия” собралось много людей. Как потом выяснила Алиса, это собрание было посвящено дню рождения жены одного олигарха. Папа её потерялся в толпе женщин. „Ну наконец-то муж купил мне телефончик новенький из кожи игуаны. Не какая-то там телячья”, ― заливалась одна девушка. „Как будто её больше ничего не занимает, кроме телефона”,― подумала Алиса. Она ходила по залу с бокалом шампанского, который в конце концов поставила на ближайший столик, и вовсе не потому, что она непьющая. Девушка не могла понять: зачем, когда скучно, нужно ходить и прихлёбывать выдохшееся шампанское, как это делали все без исключения особы женского пола. Им было очень скучно, хотя они всеми силами стремились не подавать вида. Им приходилось прихлёбывать шампанское, потому что нечем было занять руки. Они выслушивали глупые шуточки бизнесменов и делали вид, что им смешно. Хотя на самом деле они были далеки от бизнеса. Их жизнь ― это машина, фитнес, клуб, магазин. „Они совершенно безнадёжны. Они просто плывут по течению и живут маленькими радостями. И если они сами не молятся о своих пропадших душах, то кто же помолится за них. Да. Они будут счастливы, их лица будут сиять радостью, вот только, когда придёт смерть. Их забудут на следующий день. У меня хоть всё не так. Слава богу. Папа будет плакать обо мне. Я знаю. Я это точно знаю”, ― успокоила себя Алиса. Пока девушка думала, наткнулась на двух бизнесменов, которые разговаривали на такую тему: „Троица в воскресенье. Работать я ни за что не буду. Пусть быдло пашет. Куда катиться мир? Во что превратилась молодёжь? Ну совершенно безбожными стали”. „Закон физики: мы поднимаемся, они опускаются. Должно же быть побольше грешников. Чтобы настоящая интеллигенция, то есть мы, смогли стать праведниками”. „А чтобы стать праведниками нужно что? Правильно. Ходить в церковь и выполнять все её требования. Ты в храм пойдёшь на Троицу?” „Это даже не обсуждается. Конечно же. А ты не знаешь? Мидас пойдёт?” „И ты веришь в то, что его там не будет? Будет и ещё как, со своей дочуркой. Если бы не Мидас, забросал бы её камнями. Так обмануть священника и не сказать о том, кто она есть на самом деле! И нам приходится делать вид, что мы ничего не знаем. Гнать бы её из церкви. Да вот только как?” Алиса прошла мимо, даже не глянув в их сторону. „Привет, Алисонька. Как дела?” ― с улыбкой спросили мены, но ответа не услышали. „Ну неужели всё так плохо? Неужели нет шансов на исправление? Неужели тень заслонит весь свет? Вот так у них всё, у верующих. Неважно, что в душе. Зачем же тогда вера? Нет. Всё же она нужна. Но мне необходимо знать: что, зачем и почему. Где же бог? …Где он? …Ну где?”

…― Проснись. Сколько можно спать? ― будил Адам свою заспавшуюся дочку.

– Пап, мы пойдём в храм на Троицу?

– Безусловно.

– Иди без меня. Я не пойду.

– Это ещё что такое?! Да как ты смеешь осквернять имя Господа бога?!!

– Нет. Осквернить ― это запятнать. Как же я смогу запятнать имя бога таким образом?

– Алиса! Одумайся! Запятнаешь бога, он запятнает тебя. Как ты не поймёшь? Все обряды нужно соблюдать!

– А зачем? Чтобы стать такой же как они? Твои друзья?

– Девочка моя, ― тут он заговорил тихим голосом, ― когда мы встретились, я сказал, что научу тебя жить. Вот я и учу, а ты просто неблагодарная.

– Но…я так не могу, ― с дрожью в голосе ответила девушка.

– Сможешь. Ты неправильно жила и продолжаешь всё делать мне назло, и я не знаю почему.

– Пап, ну пойми ты наконец. Я никогда не стану такой.

– Ты уже такая.

Алиса ничего не ответила, только слеза покатилась по её щеке. Она теперь знала, что тот сдавливающий дух метро, который она испытывала когда-то в прошлой жизни ― ничто, по сравнению с давлением моральным…

Shock your mind

55

– Я куплю тебе машину, ― сообщил Адам Алисе.

– Класс, папочка. Я думала о том, чтобы купить машину, но финансов не хватало, ― ответила девушка радостным, но уставшим голосом.

– Что с тобой происходит, Алиса? Ты как выжатый лимон. Все условия создаю тебе для отдыха.

– Я сама не знаю. Голова болит. Я не спала всю ночь. Вдохновение не оставляет меня. И боль не может победить его, ― ответила Алиса, держась за голову.

– Ты опять рисуешь? Кто это? ― спросил отец.

– Александр I после битвы на Аустерлице. Ходит по полю и плачет.

– Так вот к чему ты тогда говорила?

– В смысле?

– Тогда в церкви…

– Не знаю. Как-то всё неосознанно вышло. Во сне приснилось.

– Ладно, проехали. Но обещай мне, что никогда не будешь таким образом подрывать своё здоровье! ― строго сказал Адам.

– Обещаю, пап, не буду больше.

– Говорили мы с тобой, говорили и совсем забыли о машине. Купим тебе мерседес последней модели чёрный.

– А почему мерседес? И почему именно чёрный?

– Не положено! У моей дочери должно быть всё самое лучшее. Машина ― это показатель статуса, а не развлечение.

– Машина ― это средство передвижения, пап, к тому же есть марки получше. Я не хочу мерседес.

– Я жизнь прожил и знаю, что мерседес ― это та машина, которая должна быть в нашей семье в двойном экземпляре. И у тебя, и у меня.

– Ну вот! Зачем одной семье две одинаковые машины? Мы же путать будем. Пап, ну действительно, чёрный мерс не катит.

– Алиса, а если я тебе позволю самой выбрать машину, ты не купишь запорожец? ― прикололся Адам.

– Хм… Ты за кого меня принимаешь? Куплю самую лучшую.

– А водить ты умеешь? Или шофёра тебе выписать? Я конечно мог бы купить тебе права, но беспокоюсь за твою безопасность.

– Ха… за рулём я с пяти лет. Умею водить и права получила. Не переживай, пап.

– Ладно. Иди и выбирай машину. Салонов много, нужно успеть все объездить.

…Было восемь вечера. Адам уже пожалел, что отправил её одну: „Ребёнок неопытный. Втюхают дерьмо. Нужно было мерс брать”. Из плена раздумий его вырвал автомобильный сигнал. „Приехала, явилась”, ― мужчина спустился в гараж, открыл ворота. То, что он увидел, вызвало по меньшей мере шок: его единственная дочурка сидела за рулём старого, еле едущего кадиллака с потертой розовой краской.

– Дочь, милая ненаглядная дочь, объясни своему папе: зачем нам в гараже вот эта груда ржавчины?

– Это не груда ржавчины, это машина короля рок-н-ролла. Вот какой статус мне по душе. Я, кстати, договорилась на вторник с автомастерской, чтоб её починили немножко. Ты не волнуйся, будет как новенькая. Завтра Троица, никто не работает. Пусть она постоит в гараже. О’кей? ― посмотрела Алиса на отца просящими глазами.

– Да ну тебя. ― Адам только махнул рукой.

„Хорошая машинка. Вот папины друзья обалдеют. Они все такие крутые, все в чёрном и на чёрных тачках. А я такая на розовом кадиллаке. Пусть хоть кто-то пошокирует их скучную жизнь”.

Бог меня простит

На Троицу все люди, присутствовавшие в храме, старались быть поближе к алтарю, чтобы услышать проповеди священника. Адам и деликатно, и не очень, пробивал себе этот путь. Глазами он искал Алису, чтобы и её неразумную „протащить”. Увидел он её под иконой всё того же безмолвного святого. Адам направился к ней, как раз Алиса поставила свечку:

– Доча, кому ставишь?

– Своему любимому человеку, который умер, а я о нём никогда ничего и не знала, ― грустно ответила девушка, глядя на тихое пламя.

– Алиса! ― громким шёпотом начал Адам и затушил пальцами свечу. ― Брось нести ересь! Никто не умер! Ты что?!

– Эта свеча не потухла сама, значит, я думала правильно, и бог меня поддержал. Ты её затушил, и я навеки повинуюсь твоей воле, ― могильным голосом сказала девушка.

– Алиса! Я тебе найду вторую половинку! Никто не умер! Пошли к алтарю, а то потом не пробьёмся! ― Адам уже взял дочь за руку и хотел тащить.

– Папа, а мы с тобой, выходит, сволочи? Если живём не по заповедям божьим?

– Нет, Алиса, нет, ― он прижал девушку к себе. ― Мы спасёмся, я же тебе говорю ― не богохульствуй, ходи на службы, соблюдай посты, обряды. Ну хоть пытайся. Ты должна стать ближе к богу, к церкви, к людям. Никто и не подумает отправить тебя в ад.

– А зачем? Зачем, папа? Зачем это нужно? Как это поможет исправить те поступки, которых уже не исправить? Может быть, мы должны сделать что-то большее?

– Я жизнь прожил, я больше тебя знаю. А тебе это неинтересно, ты ничего не понимаешь. Так надо! так положено! Делай то, что я тебе говорю, и впредь, я тебя прошу мне таких глупых вопросов не задавать! Идём!

„И если я не рассказала священнику всей правды, значит, я нарушила правила. Бог меня не простит”.

Глава 4