– Маня! – С печи посыпалась ребятня. – Манька пришла!
Она обняла всех троих, прижавшихся к ее коленям и животу.
– Ты насовсем? – спросил самый старший. – От Петруши ушла?
Манька молчком села на лавку, сложила руки и низко склонила голову. Во дворе заскрипели ворота, в сенях стукнула дверь. В хату зашла мать, чиркнула спичкой, зажгла на припечке лучину.
Обернулась, увидела Маньку:
– Из хаты выгоню, суку!
Манька ничего не ответила, только ниже склонила голову.
Ребята влезли на печь. Теперь оттуда выглядывали их испуганные чумазые лица.
Мать подошла к Маньке и тяжело села на лавку.
– К мужику собираешься возвращаться?
– Да кто же меня примет? Кустиха сказала: иди откуда пришла. Ты ж сама на Обмолотках была.
– И здесь тебе делать нечего. Осрамила мать перед людями. Уходи, век бы не видеть тебя, бесстыжую.
– Куда ж мне идти? – Манька испуганно смотрела на мать. – На улице – снег, а у меня – лапоточки.
Мать встала, прошла в сени и скоро вернулась. В руках – огромные валенки, задник подшит кожей. Поставила их у лавки и отправилась в комнату. Вышла оттуда с белыми отцовскими кальсонами. Бросила их на валенки.
– Вот. Утром иди в Муртук, в леспромхоз.
– Мамонька! До Муртука сорок километров! По снегу я не дойду!
– Туда дорога прямая. В Нарве[12 - Нарва – здесь поселок (тогда село) в Красноярском крае, а не город в Эстонии! (Примеч. редактора.)] Ману по льду перейдешь. Лед уже встал. Потом река Колба, а там и до Муртука недалёко. Спросишь, где живет Мария Саввична. Тетка не выгонит, приютит.
Дети на печке тихонечко заскулили:
– Жалко Манечку… Мамонька, не гони-и-и…
Мать злобно зыркнула, и головы вмиг попрятались. Она задула лучину, прошла в комнату и перед тем, как закрыть за собой дощатые створки, сказала:
– Я прощаю, и Бог простит. Утром уходи!
Манька осталась сидеть на лавке. В окно поскребли. Она вскочила и выглянула во двор. В темноте не разглядела, бросилась в сени, оттуда – к воротам.
У ворот к ней прижался Петруша.
– Матка твоя бабам сказала – прогонит тебя.
– Утром уйду в Муртук.
– Манечка… – Петруша заплакал. – Жалею тебя, бедную. – Он погладил ее по платку. – Видать, больше не увидимся.
Петруша вынул из-за пазухи тряпочку, в которую было завернуто что-то мягкое.
– Бери.
– Что это?
– Блины. С Обмолоток припрятал.
– Спасибо тебе, Петруша. – Она поцеловала его в голову. – Лихом не поминай.
Потом Манька слышала, как он плакал по дороге домой – в голос, будто ребенок.
Она ушла из деревни утром. Еще было темно. Влезла на горку, в последний раз посмотрела на темные избы, на клуб в дальнем конце деревни.
Ребеночек в животе заворочался.
Она улыбнулась и затопала огромными валенками по снежной дороге.
Глава 24
Смотря как захотеть
Дайнека стояла в дверях ванной и смотрела, как бреется отец.
– Я ненадолго съезжу на работу, – сказал он. – Потом, если хочешь, пойдем в кино.
Дайнека смотрела и улыбалась.
– Пойдем? – спросил Вячеслав Алексеевич.
– Куда? – Она будто не слышала того, что он сказал.
– В кино. Или, если хочешь, телевизор посмотрим.
– В кино пойдем и телевизор посмотрим. Мне все равно, лишь бы с тобой.
Вытирая полотенцем лицо, Вячеслав Алексеевич одной рукой обнял дочь.
– Какая же ты у меня еще маленькая.
– Можно я поеду с тобой?
Его лицо посуровело.
– Опять что-то задумала?
Глаза Дайнеки были честны.