Подвеска Кончиты

– Это что, прозвище такое?

– Фамилия. Мне так больше нравится.

– Интересно… Но мой козырь еще выше.

– Не понимаю, – улыбнулась Дайнека.

– Закаблук… Как вам это понравится?

– Что?..

– Фамилия – Закаблук.

– Здорово.

– Не то слово… Ну а имя обыкновенное – Ирина.

– Очень приятно, – сказала Дайнека, сообразив, что с попутчицей ей повезло.

– Взаимно, – ответила та.

Дверь открылась, и к ним заглянула проводница:

– Чайку перед сном не желаете?

– Желаем, желаем, несите! – воскликнула Ирина.

Проводница ногой оттолкнула дверь и вошла в купе, держа в каждой руке по солидному подстаканнику, в которых плотно сидели стаканы с темным чаем. Поставив их на стол, вышла.

Перемешивая ложечкой сахар, Ирина молча разглядывала золотисто-коричневые вихри внутри стакана.

– Ну и ливень. Я такого за всю свою жизнь не видала. Что-то здесь в Москве не так, если с небес на вас столько воды вылили.

– Скорее на вас… – возразила Дайнека и сама удивилась своей мысли.

– Ты даже не представляешь, насколько точно сказала! – Ирина встала и, уже выходя из купе, заметила: – В такой компании, какая собралась в этом вагоне, можно оказаться только от большого несчастья или от нелетной погоды. Ты переодевайся, а я пойду в душ.

Дайнека вынула из сумки футболку и брюки, осмотрелась, прикидывая, где развесить промокшую одежду. Подняла и встряхнула сброшенную впопыхах куртку, примостила ее на крючок.

За перегородкой, в соседнем пятом купе, кто-то закашлялся.

Переодевшись в сухое, Дайнека достала мамину открытку и положила на стол. Повернулась к двери и увидела себя в зеркале. Короткие темные волосы топорщились мокрым «ежиком», лицо – слишком бледное, в глазах – тревожное ожидание. Как мама узнает в ней, совсем взрослой, ту двенадцатилетнюю девочку?

Волной накатила тоска. Мама… Единственным желанием теперь было увидеть ее и помочь. Помочь, как если бы не она, Дайнека, была дочерью, а мама – слабым, обиженным жизнью ребенком. Мама нуждалась в ней, и это меняло все в их жизни.

Раскат болезненного кашля прервал ее мысли. От этих провоцирующих звуков у Дайнеки самой запершило в горле. Она поморщилась, припоминая, не прихватила ли с собой какого-нибудь лекарства. Протянув руку, чуть приоткрыла дверь и вдруг услышала раздраженный голос, переходящий в шипение:

– Вернись в купе.

Дайнека замерла. Но тут же, еще не определившись, как отреагировать на этот приказ, услышала женский голос:

– Я не твоя собственность, ты не имеешь права.

Невидимая рука задвинула приоткрытую дверь купе. Дайнека отпрянула и услышала, как о перегородку ударилось чье-то тело.

– Скоро все закончится. Обещаю тебе, – произнес мужчина.

Через закрытую дверь Дайнека уловила причитание женщины:

– Чтоб вы все сдохли… Сдохли…

Потом раздался звук удаляющихся шагов, и все стихло.

Переждав несколько мгновений, Дайнека рывком открыла дверь и от неожиданности вскрикнула.

– Что случилось? – обеспокоенно спросила Ирина.

– Просто испугалась, не думала, что здесь кто-то стоит. Простите!

– Сама иногда пугаюсь, – миролюбиво улыбнулась Ирина, заходя внутрь. – Особенно по утрам, когда вижу себя в зеркале. И что самое страшное, – продолжала она, усаживаясь на свое место, – надежды на перемены к лучшему – никакой.

– Да ну… Вы – такая…

– Давай на «ты». Не усугубляй, – попросила попутчица.

– Не буду.

Дождь закончился неожиданно. Ветер стих, когда московские пригороды еще мелькали за окном далекими разбросанными огнями. В купе царил полумрак. Свет был тусклым и переменчивым, он то разгорался ярче, то совсем угасал. Бутылки с минеральной водой позвякивали посреди стола, откликаясь на покачивание вагона и стук колес. С бутылками соседствовали бокалы и ваза с печеньем.

Глядя в окно, Ирина тихо сказала:

– Два часа назад я сидела в зрительном зале и слушала музыку…

Дайнека из вежливости поинтересовалась:

– Оперу?

– Нет. «Юнону и Авось» в Ленкоме.

– Я тебя никогда не увижу…

– Я тебя никогда не забуду, – улыбнулась Ирина.

– История великой любви, – прошептала Дайнека.

– Ты так считаешь? – Ирина взяла печенюшку и сунула в рот.

Дайнека посмотрела на нее с удивлением.