Чудище или Одна сплошная рыжая беда

Через три часа вконец обалдевшая я, укомплектованная по самую маковку теплыми вещами, рухнула на лавочку на улице в курилке и обзывала Кирилла последними словами. Думаете, это его впечатлило? Да счаз!

Чувствовавший себя неудобно от того, что во время болезни обо мне заботился другой, мужчина сделал все, чтобы загладить свою вину. Ну или хотя бы направил все силы на то, чтобы подобное больше не повторилось.

И ведь он даже открыто это признал, зараза такая! Как будто я не понимала, что с его работой вообще чудо, что он хотя бы на день ко мне вырвался. Пожалуй, именно за это я и любила Кирилла больше всего – он никогда не навязывал свою заботу, но всегда появлялся именно тогда, когда я в нем действительно нуждалась.

Осознание, какую именно я хочу тату, пришло как-то само собой. И уже спустя какой-то час над моей левой лопаткой расцвела надпись, выполненная красивым, витым шрифтом.

До супермаркета мы добрались, когда на улице уже стемнело. Лопатка и плечо болели, но на мое настроение это никак не повлияло. После покаянной речи о том, что в моем холодильнике мышь достигла уже стадии трупного окоченения, когда все мышцы расслабляются и клиент «дозрел» до пышных похорон, Кир меня обругал последними словами, но увидев виноватую моську, сжалился. Быстренько сметя более или менее подходящие продукты в корзину, мой невыносимый временами почти что родственник ухитрился прочитать мне шикарную нотацию о вреде перекусов и их влиянии на организм в целом. Пришлось покаянно кивать, развесив ушки, на протяжении всей дороги до моего дома, куда мы ввалились, обвешанные пакетами с ног до головы. Вот уж в чем, в чем, а в заботе о собственном теле Громов был неумолим и не шел на компромиссы.

Я начинала смутно подозревать, что, начиная с завтрашнего дня мой холодильник каким-то чудным образом обретет свойства если не скатерти-самобранки, то хотя бы банальной нескончаемости…

И вот фиг же поймешь, радоваться данному факту, али наоборот?

– Рыж, ты улыбаешься, – отвлек меня от раздумий мужчина, невозмутимо крутящийся у плиты. Ну как, крутящийся… все чинно, со знанием дела, без какой либо ругани, суеты или бестолковых движений. Все спокойно, четко, размеренно. Рукава черной рубашки закатаны, волосы в короткий хвост стянуты, на губах улыбка мягкая…

– Да вот думаю, взять и влюбиться в тебя, что ли? – пригубив любимое фруктовое вино из бокала на тонкой ножке, насмешливо протянула я, сидящая на высоком стуле за барной стойкой.

– Ты уже как-то пробовала, – вытерев руки о полотенце, Кирилл оперся спиной о кухонный гарнитур и сложил руки на мускулистой груди, иронично вскинув брови. – На выпускном, помнишь?

– Не напоминаа-а-ай! – с чувством провыла я, чувствуя, как пылают уши при воспоминании об этом… об этом!

Да-да, водился за мной такой грешок. Моя подвыпившая в честь окончания школы рыжая светлость, и познавшая на своей шкуре все сомнительные прелести первого сексуального опыта и, как следует, горького разочарования, приползла домой глубокой ночью. И тут, вспомнила, что, все мужики в общем-то, может козлы и сволочи, но у меня-то есть собственный единственный и неповторимый, который уж точно лучше всех остальных! Ну и вломилась нифига не соображающая я в спальню задремавшего Кира, который ждал моего возвращения, но в последний момент не выдержал и все-таки заснул. Проснулся, увидел меня в одном легкомысленном пеньюарчике, рассеяно провел рукой по волосам, обдумывая недвусмысленность намека… и выставил меня за дверь. Еще и заперся.

А поутру помирающую от похмелья и стыда меня жала долгая, поучительная лекция о вреде алкоголя на неокрепший женский организм и разгульного образа жизни, как его следствие.

В итоге я проревелась, но все рассказала. Кир перепугался, но чаем меня отпоил.

Больше мы к теме высоких «чуйств» и романтических отношений не возвращались. Да и не хотелось, если честно. Кирилла я любила до безумия, но исключительно теплой, родственной любовью.

– Стыдно? – насмешливо поинтересовался Громов, принимаясь за нарезку овощей на салат.

– Издеваешься? – прыснула я, соскакивая со стула и нагло уворовывая из-под его руки маленькую помидорку черри. – Да я думала наутро, что скончаюсь больше от стыда, чем от похмелья! Злюка. Зачем напомнил?

– Сама начала, – со смешком парировал мужчина, не отвлекаясь от готовки, пока я громила шкафчик в поисках посуды. – Рыж, а что, с женихами вообще туго?

– Шутки шутим, да? – откликнулась я, уронив на ногу блюдце, по случайности не разбив его. – Кто меня вообще выдержать сможет?!

– Исаев, Полонский, Алехин, – спокойно перечислил Кир, глядя одним глазом, как я, прыгая на одной ноге, пытаюсь накрыть на стол. И, помолчав немного, задумчиво так добавил. – Харлей?

Я от такого предположения тарелку повторно уронила. На ногу!

– Ну и пакость ты, Громов! – прочувственно выдала, прыгая на одной ноге. Надо мной посмеялись, но посуду отобрали во избежание дальнейшего членовредительства. Правда, чьего именно, еще разобраться надо!

– Хотя да, погорячился, – кивнул Кир, возвращаясь к овощам. И невозмутимо так. – Харлея не выдержишь уже ты.

Я помидоркой подавилась! Какие ж они все… добрые, блин!

– Кир, а что за вообще внезапная мания мне чью-нибудь тушку сосватать? – насторожено спросила, глядя, как мужчина ловко сервирует стол. – Ты ж вроде как моему будущему возможному… хотя скорее в принципе невозможному! Жениху обещал устроить райскую жизнь и хороший такой тест на выживание. Типа если выживет, то ему уже никакая я страшна не буду!

– Ты сама – один сплошной тест на выживание для нервной системы всех и каждого, – беззлобно усмехнулся Громов, водружая перед голодной мной огромную миску салата. – А если серьезно, Рыж… Мне хотелось бы, чтобы за тобой кто-нибудь присматривал, пока я в отъезде. Парней оставить не могу, сама знаешь.

– Ну да, ну да, – скептично покивала головой моя мнительность. А то я не знаю, что кто-то из людей Громова за мной все равно, да присматривает! – Кир, я не хочу связывать себя отношениями только из-за желания успокоить твою въедливую паранойю. Не обижайся.

– Не обижаюсь, – хмыкнул Кирилл, распахивая духовку. В нос сразу ударил обалденный запах вкусной, горячей еды и я мигом простила родственнику все его прегрешения, вольные и невольные.

– Тем более, с кем мне тут обнимашки устраивать на романтической основе? – пританцовывала я с тарелкой, ожидая, пока мужчина придирчиво изучает дело своих, явно раздумывая, накормить меня сыроватыми продуктами, али все-таки смилостивиться и дать блюду подрумяниться еще? – Исаев, конечно, целуется неплохо, прости за подробности, но мы с ним поубиваем друг друга в первый же день возможных отношений. Мишку я люблю, но исключительно как вечно сонного соседушку. Олег мне нравится… но чёт не то. А с Полонским у нас френдзона. Усё, шеф, как говорится, без вариантов!

– Но Богдан тебе нравится? – уточнил Кир, раскладывая еду по тарелкам.

– Френдзона! – напомнило мое вусмерть голодное величество. – Полная и безоговорочная! Кстати, странно, что ты заговорил о нем. Признавайся, родственник любимый: почему ты единственный, кто не уговаривает меня держаться от него подальше?

– Все просто Рыж, – выставив передо мной вожделенное кушанье, Громов пристроился по ту сторону барной стойки. – Если попрошу именно я, ты, скорее всего, мне не откажешь. А Полонский пока единственный, кто действительно присматривает за тобой. И даже не отпаивается валерьянкой.

– То есть тебе он нравится, но чёт тебя в нем все равно коробит? – скептично вскинула я брови, берясь за вилку и водя носом по воздуху, чувству, как рефлекс собаки Павлова проявляет себя по всей своей красе.

– У всех свои недостатки, – пожал плечами Кирилл и кивнул на тарелку, насмешливо комментируя. – Ешь, а то остынет.

– О, лазанья! – вылупилась я на содержимое тарелки, как на восьмое чудо света. Поковыряла. Попробовала. Проглотила и блаженно зажмурилась. – Вку-у-усно!

Кирилл не ответил. Посмотрел на меня. Потом на мою тарелку. На свою. Снова перевел взгляд на меня… И расхохотался!

Сообразив, чего, собственно, мой обожаемый родственник гоготать вдруг изволит, я сама чуть от смеха со стула не навернулась. Сие блюдо для нас было… хм, ну, если скажу незабываемым, то это будет наглое и беспардонное вранье.

Это было в выпускном классе. Кир, умеющий в общем-то готовить, но традиционно по-мужски, то есть просто и сытно, решил как-то меня побаловать в честь окончания пробных экзаменов. Ну, значит, прихожу я со школы, дома стол накрыт, Кирилл скалится во все тридцать два зуба, сия, как новенький пятак… Удивилась, не без этого. Ну лан. Сели, значиццо, мы ужинать…. И вот тут-то оказалось, что до готовки незнакомых экзотических блюд мужчину не стоило допускать от слова вовсе. Но не говорить же ему об этом? Сижу, значит, давлюсь и пытаюсь нахваливать. Кир сидит рядом, умильно наблюдает, а потом решает попробовать сам… Минут десять мы сидели оба с перекошенными от «счастья» лицами, вкушали, значит, яства неземного наслаждения. Реально, кстати, неземного – я понятия не имею, что этот гений кулинарного искусства туда напихал, напрочь угробив нехитрое, в общем-то, блюдо!

Потом переглянулись… не выдержали, выплюнули невкусную каку и расхохотались. Наверное, именно с тех пор мы и решили говорить друг другу только правду. Отсмеявшись, я призналась, что его лазанья – гадость редкостная. В свою очередь Кир, смущенно потирая нос, признался, что постирал мою белую блузку со своими джинсами… И раз пошла такая пьянка, я покаялась, что завалила ко всем чертям пробный экзамен по русскому языку.

Правда-правдой, а уши мне тогда все-таки надрали.

После сытного обеда, по закону Архимеда, чтобы жиром не заплыть, надо срочно… Ну, вы поняли. Прикончив добрую половину обалденно вкусной лазаньи, мы с Кириллом дружно пыхтели на балконе, пританцовывая от холода, честно поделив одно пальто на двоих. Его пальто, конечно же – мое бы ему даже на одну руку не налезло. Естественно, замерзли, как мои любимые суслики на работе без дозы любимого нефильтрованного, и наперегонки поскакали на кухню отогреваться. И вот тут надо же было Киру зацепиться по дороге за самый крайний аквариум!

Вспомнил, блин, родня любимая, старый добрый фильм!

– Рыбка-рыбка-рыбка, – ласково приговаривал мужчина, постукивая пальцем по толстому стеклу, где за отдельной перегородкой плавала отожравшаяся на казенных харчах полосатая зубатка. – Рыбка-рыбка-рыбка! Рыж… ты не пугайся, ладно? Но, по-моему, она только что сдохла…

– Чего? – я едва не опрокинула на себе только что сваренный кофе. Аккуратно пристроив чашку на краю стола, рысью метнулась в коридор и уже там застонала вслух, глядя на колыхающуюся кверху брюхом килограммовую полосатую тушку. – Че-е-ерт… Кир, ты зачем по аквариуму стучал?! Все, мне конец. Хозяйка меня теперь убьет!

– Ань, рыбы от этого не дохнут, – заметил мужчина, поглядывая то на меня, то на невинно убиенную животинку. – Ты когда ее кормила последний раз?

– Ну, это, – почесала в затылке мигом смутившаяся я. Подумала. Попыталась вспомнить… Не вспомнила. Покаялась и изобразила полный вселенской муки вздох.

– Замоталась и забыла, – резюмировал Кир. И усмехнулся, накидывая пальто. – Ладно уж, не горюй. Купим другую, делов-то.

– В десять вечера? – покосилась я на настенные часы. – Где ж мы такую сейчас найдем?

Не, по итогу мы рыбину эту все-таки нашли. Пока я одевалась, Кирилл кому-то позвонил, потом ему перезвонили, потом мы поехали к черту на кулички, но домой все-таки вернулись с желанной добычей. Трупу организовали пышные похороны в унитазе, едва его не забив, купленного живчика определили на новое место жительства, отступили, оглядывая дело рук своих и остались вполне довольны провернутой аферой. Разницы почти не наблюдалось.

И все бы хорошо, вот только…