Эпизод со вкусом капучино

Хотел сначала положить одни только орехи, но ведь они никогда не хрустят до такой степени, как стекло, значит следовало добавить карамель. Рука у него не дрогнула, и не дрогнуло сердце, потому что в глубине души он был уверен – так надо, а иначе просто не выжить в этом большом и страшном мире, где каждый прокладывает себе дорогу, как может.

Потом время приняло счёт на минуты, которые мучительно дробили дни. И вскоре злоумышленник дождался заветный звонок – от жертвы. Товарищ его жаловался на скверное самочувствие и просил порекомендовать какого-нибудь врача, который вылечит его. Виталий с весьма заметным энтузиазмом вызвался помочь.

Сначала всё шло гладко: подопечный исправно принимал лекарства, которые по плану должны были только усугубить его состояние, не выходил из дома и, пребывая в депрессии, ни с кем особенно не общался. Потом настал момент, когда он вдруг начал отказываться от лекарств и самовольно записываться на консультации к врачам. Виталий нанял сиделку, принялся убеждать несчастного, что ему нельзя вставать и для убедительности даже купил несколько упаковок памперсов. Дальше на какое-то время всё опять вернулось в рамки коварного плана: подопечный настолько погрузился в свою болезнь, что написал даже доверенность на Виталия, поручая ему распоряжаться всем своим имуществом – это злоумышленнику как раз и было нужно. И вот теперь – снова какое-то недоразумение.

***

В первую очередь Виталий поколесил по окрестным дорогам, всматриваясь в силуэты, мелькающие то близко, то далеко. Потом отъехал чуть дальше – предполагал всё-таки, что жертва его до сих пор поблизости. В конце концов увидел его: он ссутулился и на обочине дороги пытался поймать попутку. Видимо разум несчастного беглеца уже слегка помутился от непрестанной боли и отчаяния, так что машину Виталия он не узнал и с радостью побежал навстречу, когда тот остановился.

– Садись, поехали обратно, – скомандовал резко злоумышленник.

На секунду жертва его остановилась в замешательстве.

– Поехали, говорю, – продолжал настаивать чёрт. – ты хоть сам понимаешь, куда идёшь? Кому ты и где на фиг нужен?

Человек стоял, взявшись за дверцу машины, но всё-таки в салон не садился.

– Ты хочешь меня убить, – проговорил в конце концов он.

– Глупости не мели, – резко бросил Виталий и вышел, намереваясь втолкнуть упрямца в машину силой.

Тот попятился.

– Я никуда не поеду, – возразил торопливо. – пойду в полицию.

– Зачем?

– Скажу, что ты хочешь меня убить.

– Хотел бы, давно уже сделал бы – пораскинь мозгами. Забочусь о тебе, сиделку даже нанял… Ты знаешь вообще, сколько я ей плачу?

– Мне всё равно. Зачем мне сиделка?

– Затем, что тебе нельзя вставать.

– Ни один врач мне так не сказал.

– Верь своим врачам! Хоть кому-то они говорят что-нибудь путное? Меня лучше слушай.

Убеждать Виталий умел, и мог убедить хоть кого и хоть в чём, или в крайнем случае человек обычно отступал перед его напором и делал вид, что соглашается. Так получилось и теперь – беглец всё-таки сел в машину. У преступника сразу отлегло от сердца и решив, что повёл разговор в правильном направлении, он продолжал.

– Разве я могу тебя убить? Росли ведь вместе. – сказал он. – помнишь, как бегали всегда мальчишками втихаря на стадион, чтобы посмотреть футбол, и как воровали коржики в кулинарии…

Такое, разумеется, было и человек на заднем сидении в машине заулыбался – Виталий увидел его улыбку в зеркале и тоже постарался улыбнуться, только у него не очень это получилось и улыбка вышла какая-то однобокая, напряжённая, но это было неважно, собеседник всё равно ему уже верил.

– Я не воровал, – поправил задумчиво он. – я ждал всегда у входа.

Сейчас только Виталий заметил, что пассажир его весь промок под дождём и вода у него с одежды обильно стекает прямо на сиденье. По натуре своей весьма аккуратный, чёрт нахмурился, однако постарался скрыть свой гнев.

– А какие шикарные у твоих родителей были песцы и норки, – продолжал вместо этого он.

От воспоминаний о родителях человек за его спиной расплакался – сначала тихо, а после навзрыд… Теперь уже очень быстро машина мчалась по лужам, как будто с каждой минутой ещё больше прибавляя скорость.

– Так хорошо просто жить, – сказал сквозь рыдания промокший и уставший беглец.

Бросив на него снова взгляд в зеркало, Виталий поморщился.

Однозначно он понимал, что никогда этот его знакомый не был ему ни другом, ни товарищем – с такой размазнёй просто непозволительно было дружить такому отчаянному и смелому, каковым считал себя он. Ещё в детстве распознав эту его слабую суть, Виталий дружил с его старшим братом, с которым они в самом деле были ровней, но тот погиб в Афганистане, а после оставалось только поддерживать отношения с его родителями – и поддерживать их самих, чтобы от горя они совсем не отчаялись.

– Мать твоя вкусно готовит, – раздалось в этот момент с заднего сиденья.

– Вот будет тебе получше, сходим к ней в гости, – пообещал тотчас Виталий. – помнишь, как в юности уплетали её гречневую кашу.

Конечно же оба помнили и от воспоминаний на миг замолчали… Как много осталось позади всего того, о чём мечтали и чем дорожили – никак невозможно было всё это пронести через всю свою жизнь.

– Как думаешь, пройдёт у меня этот Паркинсон? – спросил через какое-то время пассажир, нарушая тревожную тишину.

– Пройдёт, – соврал убедительно Виталий. – будешь потом гулять везде, как раньше, песцов может снова заведёшь.

– Зачем они? Одна морока… Деньги у меня есть, на всю жизнь хватит.

– Да просто так… Надо же в жизни чем-то заниматься.

– Женщину лучше завести, и детишек.

Виталий открыл окно и харкнул в улицу – на самом деле его затошнило от слов собеседника и этот плевок предназначался ему, потому как ни женщину, ни детей нельзя завести, они не домашние животные, к тому же задуматься об этом впервые в шестьдесят лет казалось большой глупостью.

– Кофе хочу, – сказал несчастный.

– Пока нельзя, вот выздоровеешь – тогда.

– Как это нудно – всё время лежать.

– Что поделать? Надо!

– И памперсы эти зачем? Я ведь могу сам добираться до туалета.

– А зачем тогда перед скорой выделывался?

В самом деле человек этот замученный не все свои поступки мог понять и даже вовсе не знал, зачем теперь убежал. Просто разум на какой-то миг вдруг помутился. Продолжал он неясно мыслить и до сих пор: недоумевал, куда собрался бежать, ведь никаких друзей или даже просто хороших знакомых у него нигде нет.

– Больше не буду, – пробормотал он, словно нашаливший школьник.

– Вот и хорошо, – кивнул Виталий.

В это время они уже подъехали к его дому.

– Ой, батюшки, промок-то весь как, – запричитала тотчас сиделка. – нельзя простывать, нельзя…