– Телефонный час закончен? – Мать заглянула к ней в комнату. – Мне надо позвонить Тамаре Павловне.
– Опять она со своими грошовыми переводами? – недовольно спросила Юлька. – Мам, это же копейки.
– Копейки не копейки. – Мать оглядела распахнутый шкаф, и Юлька смутилась, восприняв этот взгляд как упрек.
– Мам, зачем ты надрываешься? Разве я много требую? Я ведь сама шью…
– Почему ты сразу воспринимаешь все в штыки? – возразила мать. – Я тебя ни в чем не упрекаю. Ты ведь работаешь. Хотя я была бы рада, если бы ты училась.
– Была бы существенная разница?
– Да. У тебя было бы будущее.
– У меня оно есть. Как и у всех остальных.
– Вот-вот, – вздохнула мать. – Равняйся по остальным.
– А по кому же мне еще равняться, а? По королеве английской? – Юлька тяжело вздохнула. – Мам, кстати, сразу тебе говорю, что этот молодой человек, о котором я тебе рассказала… Этот Женя пригласил меня в кафе сегодня вечером, и я пойду.
– Так быстро?
– Ну не ждать же нам еще год, – возмутилась Юлька. – Кстати, он хотел бы познакомиться с тобой.
– Буду рада.
– Но не сегодня.
– Это его слова?
– Нет, мам, мои. Сегодня я еще получше рассмотрю его, выясню, достоин ли он такой чести.
– Твоя ирония… – Мать заглянула в шкаф. – Платье выбираешь?
– Ага. Посоветуй, что надеть? – Юлька скрепя сердце решила хоть этим задобрить мать. Та призадумалась.
– Я бы остановилась вот на этом… – Мать тронула висевшее на плечиках длинное расклешенное платье цвета молодой травы. – Тебе этот цвет очень идет.
– Пойми! – воскликнула Юлька, приложив платье к себе. – Я в нем буду просто бледной поганкой. Для него нужен загар.
– Дело не в загаре… – задумчиво возразила мать. – Дело, скорее, в твоем образе…
– А именно?
– Ты, моя милая, совсем еще молоденькая, и твой образ еще неясен для тебя самой. Какая ты? Ты сама знаешь?
Лицо у матери разгорелось, оживилось. Худенькая, в свои сорок лет фигурой почти не отличающаяся от Юльки, она казалась почти ее ровесницей – такой же хрупкой, подвижной, с такими же отливающими легкой рыжиной волосами.
– Тебе надо знать, какой ты хочешь казаться, – твердо завершила свою мысль мать. – Наплюй на то, что ты незагорелая. Представь себя сегодня вечером в этом платье.
– Ну?
– Что видишь?
– Кикимору.
– Сосредоточься. Почему кикимору?
– Потому что непонятно, зачем эта белая пиявка нацепила такую яркую тряпку.
– Белая пиявка… Все претензии, короче, к твоему цвету, а не к цвету платья?
– Ну.
– Открой глаза, – со вздохом сказала мать. – Кажется, ты меня наконец достала.
– Как? – с надеждой спросила Юлька. Она предчувствовала, что давний их спор о цвете ее волос сегодня, может быть, разрешится. – Мам, ты согласна?!
– Ладно, иди покупай свою отраву.
Юлька радостно схватила кошелек:
– Ма, я тут за угол, в галантерею… Ма, ведь краска скоро сойдет.
– С этим Женей у тебя, похоже, все очень серьезно, – заметила мать. – Что-то я никогда не видела, чтобы ты так суетилась перед свиданием.
– Мам, я из чувства контраста… Он блондин, я блондинка – невеселая выйдет картинка.
– Бог с тобой, становись рыжей. – Мать махнула рукой. – Но прошу, только не очень дикого оттенка. Постарайся найти что-нибудь нейтральное…
– Рыжее – и нейтральное?! – Юлька вернулась с порога, сбросила тапочки, сунула ноги в туфли. – Не требуй невозможного.
Рыжий цвет оказался далеко не нейтральным, а очень даже вызывающим. Когда Юлька, высушив волосы, посмотрела в зеркало, она содрогнулась: на нее оттуда глянула девица с морковно-рыжими волосами и каким-то обалделым от страха бледным лицом. Юлька поморщилась. «Финиш, – сказала она себе. – Теперь мне место в цирке. Это ужасно. Но на образце цвет был вроде не такой?» Она всмотрелась в свое отражение. Посмотрела на свету, посмотрела в тени, посмотрела сощурившись. Сощурившись ей понравилось больше всего. «Ну, если он тоже сощурится, успех мне обеспечен».
– Мама! Посмотри на свою дочь!
Мать, прибежавшая на ее отчаянный зов из кухни, застыла как громом пораженная.
– Это… и есть тот цвет, о котором ты мечтала? – проговорила она каким-то сдавленным голосом.
Юлька потупила свою неузнаваемую голову.
– Юля… Это просто невозможно…
– И вот так у меня все. – В голосе Юльки звучал полный мрак. – Это называется – прихорошилась.
– Юля, ты так не можешь идти.
– А не так идти я тоже не могу… Уже пять часов…