Дом у последнего фонаря

– Мы? – раздражался Лыгин. – Вы-то пожалеете, понятно, у вас комиссионные получатся меньше. А мне нужно только скорее продать.

Такая позиция была непонятна женщине. У нее не создалось впечатления, что хозяин коллекций остро нуждается в деньгах. Лыгин ни слова не сказал о том, что у него финансовые затруднения. Люди, продававшие с помощью Александры свои вещи, обычно откровенничали с ней. Скупщик антиквариата – во многом психолог. За три года, которые Александра занималась этим делом, она выслушала десятки исповедей и жалоб. Лыгин не рассказал ничего. Через год она знала о нем не больше, чем в первый день знакомства. Имя, адрес, номер телефона. Есть ли у него семья? Жена, любовница? Дети? Друзья? На пенсии ли он и какова была его основная профессия? Лыгин оставался для Александры загадкой, и загадкой неприятной.

Несмотря на то что женщина недурно зарабатывала, пристраивая его коллекции к новым хозяевам и Лыгин ни разу не остался в претензии, что она продала вещи дешево или возилась долго, ее не радовала эта «золотая жила». Александра откровенничала с давней знакомой, владелицей антикварного магазинчика, практически своей крестной матерью в мире коллекционеров:

– Понимаешь, Альбина, он не то чтобы хамит мне, но умудряется всякий раз останавливаться в миллиметре от прямого оскорбления. Не понимаю, как у него это получается?

– Лыгин – странный тип. – Альбина прикуривала одну сигарету от другой и кивала пегим пучком волос, небрежно заколотым на затылке. – Я о нем слышала, но сама ни разу не встречалась. Он какой-то анахорет. Никто ничего о нем толком не знает. Сын военного, чуть ли не генерала. А может, и нет. И чем ты недовольна? Он дает зарабатывать – спасибо, и точка.

– Как с ним пообщаюсь, хочется топать ногами и плевать в зеркало, в свое отражение за то, что молча слушала и ничего ему не ответила!

– Ну так плюй, но не теряй такого сказочного клиента, – советовала старшая подруга. – Поверь уж мне, старой ведьме, в нашем деле подобные сговорчивые продавцы встречаются реже, чем подлинные Айвазовские. Вообще-то, удивительно, что он пустил тебя в свое логово, позволил продавать все под корень и даже не пытается контролировать. Ему повезло. Если бы он нарвался на маклера без совести, его бы обчистили до нитки. Кстати, кто тебя ему рекомендовал?

Александру и саму занимал этот вопрос, но, когда она задала его Лыгину, тот небрежно ответил: «Я уж забыл». Вероятно, коллекционер лгал. Рекомендация, которой он слепо последовал, должна была исходить от очень близкого друга. Иначе почему он вдруг доверился незнакомке?

А доверие было так велико, что женщина не во всем решалась признаться даже Альбине. Сразу после того, как Александра продала первые вещи и принесла деньги на квартиру, Лыгин ее ошеломил:

– Продолжайте дальше в том же духе, пока не расчистите весь хлам. А я уезжаю на дачу. Ключ вам оставлю. Слишком хлопотно всякий раз встречаться, чтобы передать вещи. За деньгами буду наезжать по мере… мм… надобности.

– Вы хотите оставить мне ключ от этой квартиры?! – Александра испугалась, услышав и осознав это. – Но здесь коллекции… А вы меня совсем еще не знаете…

– Если не возьмете ключ, нам придется расстаться, – перебил Лыгин. – Не думаете же вы, что я собираюсь таскаться в город всякий раз, когда вам понадобится взять отсюда табакерку?!

И Александра приняла ключ, почти не веря в то, что это происходит с ней. Лыгин взглянул в ее искаженное лицо и вдруг заявил:

– Что-то вы слишком волнуетесь. Или задумали меня ограбить?

Александра не успела протянуть ему ключ обратно, как он разразился своим скрежещущим смехом:

– Я пошутил, пошутил! Уж кто меня грабит, так это я сам. Думаете, я не понимаю, что мог бы выручить за коллекции несравненно больше? Но время работает против меня. Продавайте все, и продавайте быстро. Больше я ничего не требую.

И с той поры художница беспрепятственно входила в квартиру на Яузском бульваре. Когда заблагорассудится, выносила вещи, каждый раз чувствуя себя едва ли не воровкой. Изредка хозяин наведывался в Москву и забирал вырученные деньги. Шкафы и полки постепенно пустели. Лыгин обводил их отсутствующим взглядом, а женщина вновь поражалась тому, насколько он непохож на остальных знакомых ей коллекционеров.

– Пойми, – говорила она Альбине, – человек может охладеть к статуэткам и начать коллекционировать, скажем, самовары. Но ему не будет все равно, кому продана коллекция статуэток, да еще продана за полцены, наспех, только бы сбыть с рук! Никогда не будет все равно. Точно так же тебе никогда не станет безразличным мужчина, с которым ты была близка и вдруг порвала отношения. Или уж надо быть совсем бревном!

– Немного же ты знала мужчин, – смеялась приятельница. – Мне шестьдесят, я чуть не вдвое тебя старше, а во сколько раз умнее, уточнять не буду, ты обидчива. Поверь мне на слово – можно охладеть навсегда и к мужчине, и к коллекции. Но только в том случае, если их место займет другое увлечение, более сильное.

– Я уже не верю, чтобы Лыгин мог искренне увлекаться!

– А я верю, – прищурилась антикварша. – Думаешь, куда он тратит деньги? Зачем распродает все за бесценок? Он, с твоих слов, примерно мой ровесник. Для женщины этот возраст – первый луч заката, выражаясь романтическим слогом. Для мужчины – повод порезвиться напоследок. У него кто-то есть там, за городом. Напросись в гости на дачу и убедись! Сразу поймешь, живет он с женщиной или один.

Александра, разумеется, в гости не напрашивалась и с переменным успехом продолжала расправляться с накопленными в квартире залежами. Наконец, два года назад, она продала мебель, от которой Лыгин также попросил избавиться. Двухсотлетние резные шкафы и комоды из груши и ореха, старинные деревенские сундуки, покрытые наивной росписью, шаткие бамбуковые этажерки эпохи модерн – все было распродано в считаные дни, так как хозяин велел не торговаться и отдавать за первую названную цену. У художницы сердце кровью обливалось, когда она пересчитывала деньги, отправив последние грузовые машины покупателю. До вечера Александра слонялась по пустой квартире, слушая эхо, сопровождавшее каждый ее шаг. Женщину не покидало ощущение, будто она только что кого-то похоронила.

Лыгин явился в десятом часу, как и было условлено. Александра отдала ему деньги и протянула ключ.

– Мм… в самом деле, – пробормотал коллекционер, опуская ключ в карман пиджака. – Зачем он вам теперь?

– Извините, я уж на прощание скажу то, что давно хотела, – не выдержала женщина. – Незачем было нанимать специалиста, чтобы избавиться от ценных вещей по таким бросовым ценам. Вы могли бы просто дать объявление в газету и продать все «стервятникам». Я провозилась пять лет, потому что пыталась еще бороться. Искала какие-то компромиссы, хотя и не говорила вам об этом. Маклеры бы вас обчистили за пять недель. И вы этого заслуживаете!

Впервые Лыгин посмотрел на Александру с интересом. Собственно, он вообще впервые задержал на ней взгляд дольше двух секунд.

– Вы что, обиделись? – с сомнением проговорил коллекционер.

– Меня эта ситуация унижает. Мне даже похвалиться нечем: вот, мол, как удачно распродала ценнейшие коллекции! Мне стыдно, попросту стыдно. Я знаю, что не виновата, но все равно ругаю себя. Пошла у вас на поводу! Могла ведь отказаться!

Лыгин вдруг часто заморгал, словно ему что-то попало в глаз.

– Но нет, не могла… – вздохнула Александра, решив высказаться до конца. – Я привыкла сюда приходить. Мне нравилось тут рыться, выбирать вещи, сортировать их, дышать здешней пылью… Антиквары вообще отчасти крысы.

– Абсолютно с вами согласен! – В голосе мужчины прозвучало удивление. – Крысы и есть! И, как крысы, они не любят света, шума и чистоты.

Он впервые говорил с Александрой на отвлеченную тему, и женщина с трудом в это верила. «А может быть, я сама виновата в том, что у нас практиковалось чисто формальное общение? Ведь я никогда даже не пыталась его разговорить!»

А Лыгин между тем разглагольствовал, прохаживаясь по опустевшим комнатам, то и дело отбрасывая носком ботинка попадавшиеся на пути куски картона и упаковочной бумаги:

– Собственно, собирательство вообще дело темное. Ценности в нем относительны… И часто отрицают сами себя. Скажем, клочок бельевого полотна, сотканного во Франции накануне Великой революции, сам по себе ничего не стоит. Но если на этом куске сохранились следы крови, если это край простыни из ванны, где Шарлотта Корде зарезала Марата, его цена может сравняться со стоимостью эскиза Делакруа или Энгра. Не глупость ли это? Кусок грязной заскорузлой тряпки…

Остановившись и взглянув прямо в глаза неотступно сопровождавшей его женщине, Лыгин с нажимом спросил:

– Вы ведь меня понимаете? Понимаете, о чем я?

– Я сама часто об этом думаю, – с запинкой ответила Александра. – С вещами случаются такие странные перевоплощения! Другое дело – картины. Конечно, их тоже затрагивает этот глупый закон – чем старше, тем дороже. А художественная значимость для цены вторична. Но есть и бесспорные истины. Ватто – это всегда Ватто.

– С одним условием, – улыбнулся мужчина, – что на Ватто смотрит человек, а не шимпанзе. Для шимпанзе его картина – всего лишь кусок грязной тряпки. Вы, помнится, не раз спрашивали, не жаль ли мне расставаться с вещами, которые я собирал столько лет? Так вот, стоит мне к чему-то охладеть, и я превращаюсь в шимпанзе. Для меня уже ничего не имеет ни цены, ни красоты, ни смысла. Более того, я начинаю раздражаться, чувствую себя обманутым. Столько лет дрожать над собранием коробочек или чашечек и вдруг понять, что все это пыльный хлам… Согласитесь, лишнее доказательство того, что жизнь проходит впустую. Когда тебе за шестьдесят, такие пощечины переносятся все хуже и хуже.

– Так вы поэтому решили все распродать?

Александре показалось, что Лыгин собирается ответить, но его губы, уже приоткрывшиеся, снова плотно сжались. Теперь у него было прежнее лицо – отстраненное, замкнутое, будто покрытое коркой льда. Сощурившись, он уклончиво мотнул головой:

– Так или иначе, мы с этим покончили.

– Не совсем. Осталось продать квартиру, – пошутила Александра.

– Я бы с удовольствием, но квартира уже не моя. – Мужчина нехотя улыбнулся, показывая, что оценил шутку. – С этим я прогадал. Бывшая жена узнала, что я все распродаю, и приставала до тех пор, пока я не переписал квартиру на дочь. Они боялись, что останутся без наследства… Не без оснований боялись! – В его черных глазах вспыхнул сумрачный огонек, губы скривились. – Я сдался, позволил отвести себя к нотариусу. Жена твердила, что я делаю это ради дочери… А я в тот день окончательно потерял семью. Опять «синдром шимпанзе»: вдруг видишь все в настоящем свете и реальность представляется не сложнее и не ценнее ореха. Остается взять орех, положить за щеку и разгрызть.

Коллекционер впервые упомянул о семье, да еще выказал при этом неожиданную откровенность. Александра молчала, боясь сказать что-то, отчего Лыгин вновь замкнется.

– Я разгрыз орех и съел ядро. И меня тут больше ничего не держит.

– Вы так и останетесь жить за городом?

– Почему бы нет? Я привел дом в жилой вид. Он теплый, удобства почти все. И главное, никому там нет до меня дела. Кстати, может быть, я как-нибудь приглашу вас туда. За пять лет скопилось немало балласта, и кое-что нужно будет продать.

– Опять продать?! Вам уже и новые коллекции надоели?

– Я очень непостоянный шимпанзе, – кивнул мужчина.

– А не собирать не могу. Дурная болезнь. Она у меня с детства. Я сам, можно сказать, экспонат из коллекции…