Мастер охоты на единорога

– Собственно, соседка и не запомнила хорошенько, что там бубнили под дверью эти двое… – после паузы признался Павел. – Она еле слышала, те говорили вполголоса. Но вдруг гости довольно громко сказали несколько слов, после которых мой приятель внезапно открыл дверь и впустил их в квартиру. Они упоминали что-то диковинное, потому соседка и запомнила. Говорили про какого-то пропавшего единорога…

Глава 3

Подойдя к окну своего номера (собственно, это была просто отдельная комната в обычной квартире), художница оглядела улицу, все такую же пустынную в десять утра, как и на рассвете, когда они здесь впервые появились с Татьяной. Прохожих почти не было. Двухэтажные дома, девятнадцатого и начала двадцатого веков, выглядели чистенькими и сонными. Это была одна из улиц старого центра, теперь сместившегося на окраину. Ее почти не коснулось время, в каждом доме на первом этаже был либо магазинчик, либо ресторан – такой же семейный, как гостиница, где поселились женщины. «А туристов не видно… В таком городке трудно будет затеряться…» – с тревогой думала Александра, выходя на маленький балкон. Оперевшись о чугунные перила, еще влажные от ночной росы, она вновь оглядела улицу. В конце ее, за старинными особнячками, виднелись купола церкви. Утренний туман, встретивший путешественниц на вокзале, уже рассеялся. Александра слушала особенную тишину маленького древнего городка, затерянного среди темных лесов. Отсюда не видно было реки и знаменитого бывшего колледжа иезуитов, который и был конечной целью ее путешествия: там располагался музей, куда ее направил Павел. Но хозяйка семейной гостиницы, опрятная молодая женщина, говорившая по-русски с трудом, заверила, что до колледжа рукой подать.

– Пять минут пешком, – сказала она, проводя художницу в комнату, имевшую нечто общее с нею самой, такую же чистенькую, скромную и безликую. – Да тут все неподалеку.

Тем временем Александре послышалось, что в комнате кто-то ходит. Вернувшись с балкона, она увидела Татьяну.

– Что с тобой? – спросила Александра. На подруге лица не было.

Та отмахнулась, словно не желая говорить, но тут же запальчиво воскликнула:

– Скажи, как я могу после этого ему верить?! Это же невозможно так врать!

– Алесь?

Художница не удивилась, увидев, как подруга кивнула. Затея с залогом квартиры ей не понравилась сразу, но она просто не решилась высказать все свои опасения по этому поводу.

– Я позвонила ему в Варшаву, только что, сказала, что поехала на этюды в Пинск. Спросила, как его дела с артелью, есть ли надежда, что окупится первая выставка. Обычный разговор… – Присев на край аккуратно застланной постели, Татьяна растерла горящие щеки ладонями, словно пытаясь унять сжигавший ее изнутри жар. Она выглядела так, будто у нее резко поднялась температура. – Я с ним спокойно говорила и даже денежных вопросов старалась особенно не касаться, он ведь тоже нервничает… Но Алесь просто на дыбы взвился! Нахамил мне: какое ему дело до того, куда я поехала заниматься мазней, какое мне дело до дел его артели?! Как, отвечаю, какое мне дело, если я могу лишиться квартиры и мои дети могут остаться на улице?! Ну конечно, тоже повышаю голос. И тут…

Она с трудом перевела дыхание.

– И тут я слышу на заднем плане женский голос. Казалось бы, ничего особенного, я знаю, что у него в артели состоят и женщины, есть одна очень талантливая скульпторша, с керамикой работает… Он присылал мне снимки ее работ, и собственно, на нее у меня вся и надежда… остальные ребята тоже неплохие, но таких, как они, сотни… Уж я-то в этом понимаю. Ну, и я спросила, просто автоматически, с кем он там? А он… Он ответил, что с Марысей. Это та девушка, которая…

Александра все поняла.

– То есть он сам тебе сказал, что по-прежнему остается с ней? – уточнила она. – Или она всего лишь была где-то поблизости?

– Очень поблизости, – мрачно ответила Татьяна. – В одной спальне. Он мне тогда соврал, чтобы я согласилась взять этот кредит под залог квартиры.

– Но есть же законы… – присев рядом, Александра положила руку на плечо подруги. Она напрасно искала слова, которые могли бы принести утешение. Обман был ужасен, и тем ужаснее, что его жертвой стали дети. – Детей не оставят на улице… И ты имеешь право жить с ними… Надо только что-то делать… Развестись? Или сперва судиться? Может, попытаешься доказать, что твое согласие было получено обманом?

– Я в этом ничего не понимаю! – в отчаянии ответила подруга.

– Тогда надо найти адвоката для начала? Твой друг тебе поможет? Ты говорила, он состоятельный человек.

Татьяна показала ей мобильный телефон, который достала из кармана плаща. Она уже оделась для выхода в город.

– Представь, я тут же позвонила Владиславу. – Произнеся это имя, она нервно поджала губы. – Конечно, это был не самый хороший выход, просить женатого любовника, чтобы он помог развестись с мужем…

– Ну да, что он мог подумать… Что ты покушаешься на его семью? – поддержала Александра, очень расстроенная. – Неужели отказал?!

– Да он вообще не говорил со мной, зато его супруга, которая взяла трубку, отчитывала меня пятнадцать минут. Не знаю, как я это выдержала, наверное, потому, что была в шоке после того, что мне сказал Алесь. В общем, эта милая женщина в конце концов пообещала, что убьет меня, если я еще раз приближусь к ее мужу.

Некоторое время подруги молчали. Александра не решалась больше ничего советовать, слишком хорошо понимая, как может быть неуместен совет в такой ситуации, когда человек должен следовать только голосу своего сердца и своей совести. «А как бы я сама поступила на ее месте? – спросила себя Александра, вспомнив оба своих неудачных брака. – И кто я такая, чтобы давать ей советы? Муж пошел на подлость, чтобы устроить новую жизнь с новой женщиной, это понятно, это случается сплошь и рядом. Но хотя сама Таня не вела тут безгрешное существование, такого наказания она не заслужила. Лишиться жилья, остаться с детьми на улице только потому, что все еще пыталась сохранить семью, поддержать супруга в его начинании…»

– Ну, что же мы время теряем?! – внезапно с преувеличенной бодростью воскликнула подруга, очнувшись от тягостного оцепенения. – Этим делу не поможешь. Ты хотела идти в музей? Пойдем, он уже открыт.

Колледж, возвышавшийся на бывшей рыночной площади, в историческом центре старого города, стоявший на самом берегу реки Пины, был уже знаком Александре по фотографиям. Это было здание семнадцатого века, с мощными стенами, толщиной в два метра, оштукатуренными и выкрашенными в кремовый цвет, с рыжей двускатной крышей и причудливым делением разновысоких этажей – от самых высоких первых до крошечного последнего, представляющего собой длинную надстройку, тянувшуюся вдоль крыши. Стены оживлялись лишь плоскими ложными колоннами. Архитектор, строивший его по приказу князя Радзивилла, явно больше беспокоился об удобстве и прочности, чем об изяществе форм. И все же старинный колледж, отражавшийся в спокойной воде широкой реки, возносивший в туманное бледное небо ряды высоких печных труб, был очень красив.

Александра смотрела на него с сильно бьющимся сердцем. Никогда еще ей не хотелось сбежать, остановившись перед входом в музей. Татьяна, успевшая за время недолгой прогулки успокоиться или только делавшая вид, что успокоилась, удивленно взглянула на нее:

– В чем дело? Чего мы ждем? Учти, в этих маленьких провинциальных музеях начальство иногда появляется только с утра.

– Да, так… Что-то задумалась, стоит ли идти.

Александра сама поразилась, когда произнесла эти слова. Она и впрямь была готова отступить в последний момент, на пороге музея – такой липкий, тошнотворный страх вдруг наполнил ее сердце. Художница повторяла про себя все доводы, которые привел ей Павел, убеждая в том, что ее роль в этом деле вполне безопасна. Теперь даже те из них, что казались ей приемлемыми, приобрели иную, зловещую окраску. Ясный день, казалось, потемнел.

– Ну, это глупости, – недоуменно прервала наступившее молчание Татьяна. – Раз пришли – идем. Или сразу на пленэр, пока дождь не пошел. Что-то у меня плохие предчувствия!

– И у меня, – ответила Александра, имея в виду вовсе не дождь.

…Татьяна, удивленная ее замешательством, взяла все переговоры на себя. Это было и к лучшему – Александра настолько поддалась овладевшей ее панике, которую скрывала с трудом, что вряд ли смогла бы убедительно врать. Для начала она обратилась к пожилой служительнице, показав ей свое столичное удостоверение сотрудника музея, чем мгновенно ее пленила. Подруг сразу провели к заведующей, и Татьяна, совершенно непринужденно, представилась сама и представила подругу.

– Вот, хотели бы провести в Пинске и окрестностях недельку, – сообщила она. – И к вам не могли не заглянуть. Александра – из Москвы, кстати, она так к вам рвалась!

– Очень приятно слышать, – польщенно заметила заведующая, почти кокетливым жестом поправляя прическу – волосок к волоску.

– Мы бы хотели тут пару экспозиций зарисовать, – продолжала Татьяна. – Можно расположиться на день-другой?

– Да на сколько угодно! – Их просьба вызвала самую приятную улыбку на губах женщины. – Я вам выпишу временные пропуска, и работайте, сколько угодно!

Пропуска были получены немедленно. Александра не произнесла ни слова о том, что желает осмотреть запасники, справедливо полагая, что поспешность может насторожить заведующую, к которой не так давно, в мае, ворвался Павел, воодушевленный перспективой вернуть свою фамильную реликвию.

– Ну вот, стоило волноваться, – заметила Татьяна, идя рядом с подругой по залам, высоким, с белыми сводчатыми потолками. – Мы отлично тут устроимся. Хотя я предпочла бы пленэр. Разве что… Эту прялку я зарисовала бы. Она любопытная!

Остановившись рядом со старинной прялкой, она указала на нее задумчивой, притихшей спутнице.

– А что в ней любопытного? – спросила Александра.

– Ну, как ты не видишь? – изумилась Татьяна. – Это же настоящая белорусская старина, из медвежьего угла. Семнадцатый век… Представь, душная хатенка, зима, на печке от лихорадки дрожат ребятишки… Мужик в корчме, месяц в небе, волки в поле, а баба сидит за этой прялкой, нитку тянет и песню тянет, такую же серую, как нитка, как вся ее бабья жизнь… И песня про что-нибудь страшное или печальное…

– Да ты поэт! – невольно проникнувшись лирическим настроением, внезапно охватившим подругу, воскликнула Александра.

– Никакой не поэт, просто это прошлое моего народа, потому оно мне близко. А для тебя, конечно, это всего лишь прялка…

– Хорошо, рисуй прялку! – согласилась Александра. – Если есть настрой, это уже полдела. А я посмотрю еще…

Оставив подругу устраиваться с этюдником перед старой, черной от времени прялкой, Александра прошла по всем залам, осмотрела все немногочисленные и, как услужливо подсказала внезапно появившаяся заведующая, временные экспозиции.

– Музей у нас, конечно, крошечный, – дружелюбно сообщила она. – Видите – быт Полесья, природа Полесья, русская живопись 19 века, Васнецов, Шишкин… А в том зале – интереснейший саркофаг, 12 века… Уникальная керамическая плитка…

– Я обратила внимание, – Александра безуспешно пыталась изобразить воодушевление. Гнетущее чувство опасности не оставляло ее. – И коллекция монет прекрасная…

– Да у нас множество материала, многое еще от Радзивиллов осталось, только вот места нет! – пожаловалась заведующая, то застегивая, то расстегивая пуговицу на легком плаще. Она явно собралась уходить. – И нет людей, что самое печальное. Молодежь у нас работать не желает. Все уезжают, кто в Минск, кто за границу. Я и еще два человека – мы все должны делать, и экспозиции составлять, и оцифровкой заниматься… Нельзя же отставать от времени! А знаете, сколько у нас единиц хранения? Более шестидесяти тысяч!

Александра покачала головой, храня на лице выражение благочестивого ужаса. Она наконец решилась бросить пробный камень. «Ведь увидел же как-то приятель Павла эти гобелены! Причем, по словам Павла, случайно увидел!»