Подошел к краю, посмотрел вниз.
Хотел разогнаться, прыгнуть, полететь, как обычно. Но потом представил, как врезаюсь в лед головой – бр-р-р-р. И ведь снова придется забираться наверх! Почти полчаса, между прочим, – и ради чего? Ради каких-то жалких секунд полета.
«Да я же и правда дурак! Все они правильно говорят. Ну разве может пингвин научиться летать? Где, где крылья? Вот эти жалкие шпильки, что ли? Ага, улетишь на таких. Никуда не улетишь».
На душе стало очень скверно. Там будто бы начался шторм. Все заходило ходуном, заволновалось. Тучи становились все чернее. А потом грянул гром и пошел дождь. В общем, заплакал я. Да, да, мальчишки тоже плачут иногда, хоть и редко. И обычно никому об этом не рассказывают. Но я же пообещал тебе все рассказать – я свое слово всегда держу.
Ревел я долго. И чем больше ревел, тем меньше верил, что смогу когда-то научиться летать.
«Все это глупые мечты и ничего больше!», – я в отчаянии бил крыльями по снегу.
Я был так увлечен процессом литья слез, что сначала и не заметил ничего – ни шума мотора, ни тени, которая вдруг заслонила солнечный свет. И даже когда заметил, не сразу понял, что это.
А это был… самолет! Большой, голубой, с крыльями. И с какими! Они разрезали воздух и переливались на солнце – могучие, смелые, решительные.
Самолет кружил надо мной все ниже и ниже. А я аж клюв открыл от восхищения. Дышать забыл, честное слово. А плакать – и подавно.
И только когда эта железная птица приземлилась неподалеку, ко мне вернулась способность мыслить. Вернулась мгновенно. Не прошло и секунды, как я зарылся в ближайший сугроб и злобно прищурился. Ведь самолет – это люди. А люди – это злодеи, которые похищают пингвинов, чтобы запирать их в зоопарках. И как только я мог забыть об этом, разиня?!
Дверца самолета тем временем отворилась. Ожидая увидеть бородатых дяденек с блокнотами и фотокамерами, я еще пристальней уставился на самолет.
Но никаких людей не было. Из кабины вышел… медведь!
Я протер глаза, думая, что мне мерещится, и посмотрел еще раз. Так и есть: медведь, собственной персоной. Белый, полярный – как в книжках по зоологии рисуют.
Правда, на картинках в учебниках он ходил на четырех лапах. А этот вышагивал на двух, задних. И на голове у него была диковинная шапка и огромные очки.
Медведь разминал лапы, потягивался, растирал морду снегом и что-то напевал себе под нос.
А я сидел в укрытии и терялся в догадках: «Каким ветром его занесло с Северного полюса на Южный? Почему он ходит как человек? И вообще, как так вышло, что медведь… летает?!»
Тут я аж подпрыгнул, чуть свое снежное укрытие не поломал.
«Медведь ЛЕТАЕТ! У него нет крыльев, а он ЛЕТАЕТ! А все почему? А потому что самолет! Вот оно, решение! Чтобы летать, нужен самолет!»
Мне хотелось кричать от радости и восторга, но этого я, понятное дело, не мог себе позволить. И потом – зачем тратить время на крики и вопли, когда нужно действовать?!
Я бесшумно скатился на брюхе со своей тренировочной льдины и стал тихонько подкрадываться к самолету.
Я не думал о том, как объясню свое появление на борту. И о том, что завтра в школе контрольные по естествознанию и математике, не думал. И о том, как воспитатели разозлятся.
Немножко подумал о том, что было бы неплохо, если бы О все увидела своими глазами и узнала, что не зря верила – но потом и про это думать перестал.
Некогда было думать. Я действовал! Шаг за шагом подбирался к железной птице. У трапа я замер. Сердце стучало так, что даже обезьяны на экваторе, наверное, слышали. Медведь, видимо, был туговат на ухо – иначе услышал бы и он.
Но он, к счастью, был занят своими делами – закончил зарядку и, скинув шапку на снег, бултыхнулся в воду.
Мне было страшно интересно посмотреть, как купается полярный мишка, но – увы – не в этот раз. Я юркнул в самолет, спрятался под сидением второго пилота и замер в ожидании.
Глава третья. О том, как мы познакомились с Михалычем
Медведь уверенно правил самолетом, то и дело поглядывая на приборную панель. А я – ни жив ни мертв – лежал под сиденьем. Боялся шелохнуться. Понятно было, что рано или поздно выбираться из укрытия все равно придется. Но хотелось оттянуть этот момент.
Я впервые в жизни видел полярного медведя и понятия не имел, чего от него ожидать. А вдруг он вообще пингвинами питается? В учебнике зоологии про это не говорилось. Но там и про то, что мишки могут самолетами управлять, не было ни слова.
У меня затекла правая ласта. Но я лежал и терпел.
– Ну здравствуй, помеха справа.
От неожиданности я чуть не поперхнулся. А медведь продолжал.
– Покидай уже свое укрытие. Чувствую, что-то самолет барахлит, кренится. Как считаешь, товарищ балласт, удалить мне тебя с борта воздушного судна или не стоит?
Я выбрался из-под сиденья и сел, понурив голову и поглядывая на пилота. Он был серьезен и хмурился. Стало жутковато.
Но потом я увидел, что глаза у него смеются. А затем и сам он засмеялся – весь, целиком: и голова, и живот, и лапы – все тряслось от смеха – раскатистого и заразительного. Затрясло и самолет. И меня заодно. Вот она, истинная причина турбулентности!
– Шутит, шутит Михалыч. Михалыч – это я.
Медведь протянул мне свою большую когтистую лапу.
– А я – Валера.
Я приготовился, что Михалыч опять будет смеяться – на этот раз над моим чудным именем. Все же смеются, я привык уже.
Но я ошибся.
– Отличное имя, – серьезно сказал он. – Зачем на самолет-то пробрался, Валера?
– Ну…
– Не тяни. Докладывай по существу.
И я стал докладывать. Рассказал ему все – и про маму с папой, и про ученых, и про зоопарк, и про то, как сильно хотел научиться летать.
– Я и подумал: раз на своих крыльях летать нельзя, можно же научиться на железных. Вы же летаете! Хоть и медведь.
– Значит, пилотом стать хочешь?
– Ага. Летчиком.
– Славно, славно. Ты смелый пингвин, Валера. Если честно, я немножко сомневался в том, что ты поверишь в чудо и заберешься на борт.
– А вы видели меня, что ли?!
– Старательно делал вид, что не вижу, – Михалыч улыбнулся. – Но видел, конечно. Вообще-то я за тобой и прилетел.
– Как это?