Национальный образ мира в поэзии Олеси Николаевой

По словам С. Г. Воркачева, одним из компонентов «семантики языкового концепта является культурная память слова – смысловые характеристики языкового знака, связанные с его исконным предназначением, национальным менталитетом и системой духовных ценностей носителей языка»[34 - Воркачев С. Г. Счастье как лингвокультурный концепт. / С. Г. Воркачев. М.: ТДГК «Гнозис», 2004. С.12.].

Такое понимание концепта позволяет использовать этот термин и при литературоведческом анализе словесного творчества. Например, Т. А. Маховец рассматривает воплощение концептов «родное» и «чудо» в произведениях И. Шмелева как проявление его укорененности в православной культуре; при этом автор не употребляет выражение «образ национального мира», предпочитая «концепцию мира», но речь, по сути дела, именно о нем[35 - Маховец Т. А. Концепция мира и человека в зарубежном творчестве И. С. Шмелева. / Т. А. Маховец. Йошкар-Ола: МарГУ, 2004. С. 54.].

Однако подобные литературоведческие работы немногочисленны, и это, если задуматься, весьма странно. Если этнокультурной спецификой обладают отдельные слова, то ею закономерно должны обладать и образы. Если «культурная память», возводящая к «системе духовных ценностей», есть у языковых единиц, то она должна присутствовать и в художественных текстах, из этих единиц состоящих. Формы отображения в литературе национально значимых культурных концептов заслуживают такого же внимания, с каким А. Д. Шмелев подробно рассматривает «сквозные мотивы» выделения этических концептов[36 - Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе. / И. А. Есаулов. Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. ун-та, 1995. С. 158.].

Писатель находится в двойственных отношениях с культурой: с одной стороны, он является адресатом существующих культурных посланий, а с другой – сам создаёт и транслирует новые высказывания, формируя таким образом своеобразный «рецептивный круг» в сфере искусства.

Поле культурных смыслов определено содержанием мышления субъекта культуры, а он осуществляет и понимает себя в горизонтах этой культуры, поэтому самоопределение культуры как целостности и субъекта культуры как такового во многом совпадают. Осознание этой определенности требует выявления и обозначения границ, отделяющих одного субъекта культуры от другого, одну культурную целостность от другой. Культурная целостность и субъект культуры принадлежат к символической реальности – сфере выражения смыслов и находятся во взаимосвязи с социальной реальностью – сферой устойчивых и объективных социальных структур. «Самоопределение социального субъекта (исторического, национального, социально-группового, личностного) и общества как системы отношений между различными социальными субъектами происходит на основе их социально-экономического и социально-политического взаимодействия и имеет объективные, достаточно устойчивые показатели, фиксирующие положение субъекта в системе в целом. Социальное самоопределение субъекта происходит через выявление общности, к которой он себя относит – того коллективного „мы“, которое соответствующим образом конституирует его, задавая ориентации, целевые установки, принципы взаимодействия с другими субъектами. Для социальной системы первичны интеграционные процессы, успешный ход которых обеспечивается выработанными в рамках социальной общности образцами поведения, нормами, регулятивами, поддерживаемыми социальными институтами»[37 - Устюгова Е. Н. Глобализация и культура / Е. Н. Устюгова. Глобализация и культура: аналитический подход. СПб.: Янус, 2003. С. 25.].

Национальное своеобразие каждой культуры, «научно-художественную топику» подчеркивает А. М. Панченко. Русская культурная традиция, по мнению ученого, является общей для Древней Руси и для России нового времени. Исследователь утверждает, что, несмотря на попытку обособления культуры от веры в XVII веке, новая русская культура и литература имеют тесную связь с православным мировоззрением, и этим отличаются от западной культуры и литературы[38 - Панченко А. М. Русский поэт, или мирская святость как религиозно-культурная проблема // Новый журнал, 1991. №1.].

В работах отечественных литературоведов, опубликованных в последнее десятилетие, можно выделить два подхода к данной проблеме. Во-первых, в качестве определяющего для этнопоэтики фактора рассматривается фольклоризм – ориентация писателей на поэтику и жанры устной народной словесности, а также переработка ими отдельных элементов фольклора. Для обозначения «стилевых и сюжетно-повествовательных координат изображаемого фольклорного мира» В. М. Гацак предложил термин этнопоэтические константы[39 - Гацак А. М. Северные этнопоэтические константы / А. М. Гацак. Народная культура Русского Севера. Живая традиция. Архангельск, 1998. Вып. 2. С. 7.].

Во-вторых, в качестве важнейшего аспекта национального своеобразия русской литературы рассматривается «православный подтекст» или «православный код» произведений; именно он осмысляется как центральный предмет этнопоэтики. Как писал в 1995 году И. А. Есаулов, «осознание христианского (а именно – православного) подтекста русской литературы как особого предмета изучения является одной из актуальнейших проблем теоретического литературоведения», которая требует «особого научного инструментария»[40 - Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе / И. А. Есаулов. Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. ун-та, 1995. С. 40.]. Исследователь этнопоэтики В. Н. Захаров также считает, что для освоения национального своеобразия русской литературы необходимо придерживаться перечисленных выше определяющих тенденций[41 - Захаров В. Н. Православные аспекты этнопоэтики русской литературы / В. Н. Захаров. Евангельский текст в русской литературе XVIII – XX веков. Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. ун-та, 1998. Вып 2. С 5.]. За прошедшее десятилетие проблема не потеряла своей актуальности.

Можно согласиться с мнением исследователей о том, что понятие русского образа мира базируется на фольклорных и религиозных образах, однако видение национального образа мира оказывается более объёмным, если охватывает и другие элементы художественной системы, в частности, предметный мир, а также хронотоп.

Мы считаем, что категорию пространства также необходимо учитывать при изучении национального своеобразия русской литературы. Пространство – важнейшая для восприятия мира категория, поскольку взаимодействие человека и мира всегда протекает в системе некоторых пространственных координат. Пространство дано человеку как целостность, и выделение в этом целом тех или иных отдельных элементов, наделение этих элементов определенной семантикой (их концептуализация) является проблемой субъективного восприятия действительности – индивидуально личного или национального. Одни филологи предпочитают определять различия между пространственными предпочтениями писателей, принадлежавших одной эпохе и культуре, другие – искать в их художественных мирах тот «общий знаменатель», который определяется языковой картиной мира. В этом отношении активно исследуется, например, англоязычная литература. А. Ф. Кофман выделил и описал специфические признаки латиноамериканского художественного пространства[42 - Кофман А. Ф. Латиноамериканский художественный образ мира. / А. Ф. Кофман. М.: Наследие, 1997. С. 12.]; использованный им материал подтверждает тезис о том, что писатель, создавая образ пространственной среды, «сознательно или бессознательно выстраивает модель своей культуры». Этот тезис справедлив и для отечественной словесности. По утверждению В. А. Подороги, «вся наша великая литература топологична… это литература особых пространств»[43 - Подорога В. А. Философия и литература. Беседа с Жаком Деррида. Участвуют В. Подорога, Н. Автономова, М. Рыклин / Жак Деррида в Москве: деконструкция путешествия. М., 1993. С. 12.].

При анализе художественного пространства русской литературы в первую очередь выделялись мотив дороги и связанная с ним идея пути. В обзорной работе А. Г. и В. Ю. Прокофьевых образ дороги отнесен к лейтмотивам русской литературы[44 - Прокофьева А. Г., Прокофьева В. Ю. Анализ художественного произведения в аспекте его пространственных характеристик. / А. Г. Прокофьева, В. Ю. Прокофьева. Оренбург: Изд-во ОГПУ, 2000. С. 132.].

Т. И. Ходукина указывает на его значимость для национального образа мира, опираясь на примеры из лирики Пушкина[45 - Ходукина Т. И. Национальный образ мира в поэзии Пушкина. / Т. И. Ходукина. М.: ГГУКИ, 1999. С. 18.].

К упомянутым В. А. Подорогой пространствам, несомненно, относится и локус усадьбы, который плодотворно исследовался на материале творчества многих писателей XIX – начала XX веков. Заметим, что значимость усадьбы как элемента национального образа мира не ушла в прошлое вместе с усадьбой как феноменом действительности; она сохраняется и в современной литературе (в «Укусе ангела» П. А. Крусанова, «Ларце» Е. П. Чудиновой и других). В поэзии Т. Кибирова («Л.С.Рубинштейну», 1987—1988) усадьба остается поэтическим пространством, противостоящим хаотическим, разрушительным стихиям русской жизни: «Только слово за душою энтропии вопреки над Россиею родною, над усадьбой у реки»[46 - Кибиров Т. Стихи. / Т. Кибиров. М.: Время, 2005. С. 20.].

Национальный образ мира исследовался не только социологами и филологами, но и философами. В работах русских философов широкое использование термина «русская идея» началось в конце XIX века. Появление данного термина, в первую очередь, обусловлено потребностью интенсивного поиска средств выражения жизненных смыслов, составляющих сущность русской культуры. Актуальность вопроса русской идеи связана с переходом России на новую индустриальную стадию развития. Так, назревшие серьезные общественные преобразования ставили перед народом России вопрос о выборе пути дальнейшего исторического развития, а точнее, выбора принципов социального устройства, которые бы соответствовали промышленной жизни общества.

Поиск русской идеи по своей сути является рациональной формой осмысления того культурного генотипа, который присущ только русской истории и который обеспечивает национальную самоидентификацию и самосознание человека в различные исторические периоды. По мнению Н. Данилевского, народ только тогда может перейти к государственно-политической форме развития, когда он обретет свой культурный генотип[47 - Ермолин Е. И. Русская идея как теоретическое основание осмысления русской культуры. Электронный ресурс URL: http://vifsaida.com/100-facts/834-russkaya-ideya-kak-teoreticheskoe-osnovanie-osmysleniya-russkoj-kultury (http://vifsaida.com/100-facts/834-russkaya-ideya-kak-teoreticheskoe-osnovanie-osmysleniya-russkoj-kultury) (Дата обращения: 21.04.2015).].

В отличие от Н. Данилевского, В. Соловьев был сторонником концепции единого человечества. Философ в рамках этой позиции разделял идею исторического разнообразия всех народов, которые вносят свой вклад в развитие всего человечества, поскольку только таким образом народ обретает свое лицо и становится историческим народом, способным реализовать конкретную историческую миссию. Эта мысль В. Соловьева определила суть русской идеи, которая заключается в стремлении к осознанию основных ценностей и убеждений, собственной истории, своеобразия жизни и роли в мировой истории.

Главное отличие российских ценностей, прежде всего, состоит в том, что в их основе лежит ощущение органической связи личности и общества, что выражается в самом широком диапазоне, начиная от материальных жизненных проблем и заканчивая возвышенным чувством к Родине. Это является основным отличием русской идеи от идеи европейской цивилизации, основными ценностями которой являются индивидуализм и индивидуальная конкуренция, стоящая на пути к материальному благосостоянию. Однако только лишь благодаря соединению человека и социума может действительно реализоваться полноценная личность, которая способна наполнять свою жизнь высоким смыслом. Подобное чувство общности является главной чертой русской культуры, в которой особое внимание уделяется человечности, способности поведать свои переживания и понять чужие, а также так называемому «артельному коллективизму» – стремлению работать не только для себя, но и для других людей.

По мнению Л. Д. Гудкова (2004)[48 - Гудков Л. Структура и характер национальной идентичности в России. / Геополитическое положение России. М.: НЛО, 1999. С. 67.], характер и особенности русской национальной идентичности до сих пор являются одной из самых идеологизированных тем, обсуждаемых интеллектуальным сообществом в России. Истоки дискуссий на эту тему относятся к концу 30-х годов ХIХ века, когда в среде московского образованного дворянства, чиновничества и университетских преподавателей перерабатывался на русский лад проект «немецкой нации», идеи которого были выдвинуты классическими немецкими литераторами и философами. Стимулом для подобных размышлений была война с Наполеоном, встряхнувшая в интеллектуальном плане русское образованное общество. Утратив к тому времени свою непосредственную актуальность, война 1812 года приобрела совершенно иные смысловые измерения. В качестве «Отечественной войны» она стала частью национальной мифологии – противостояния России цивилизованной Европе. Война превратилась во внутренний фактор конституции национального самосознания. Таким образом, в идее империи, как парадигмы российского (русского) национального самосознания оказались в самых разнообразных сочетаниях значения войны как таковой, тотального государства, героизма и народной жертвы.

По мнению исследователя, знаменитая формула С. С. Уварова «самодержавие, православие и народность» надолго предопределила характер массового образования и формирования национального сообщества в России. Каждая версия национальной идеологии строилась на идее органического целого – неразрывном соединении империи, нации и управляющих структур исполнительной власти. Сохранение и усиление мощи и авторитета всего государственного целого, расширение его масштабов и сферы влияния мыслились российской элитой как главные задачи национальной политики.

Таким образом, «национальное» начинало мыслиться лишь как этноконфессиональная общность подданных великой державы, империи, символизируемая собственными репрезентативными фигурами царей, полководцев, великих ученых и писателей, значимых не самих по себе, а исключительно в качестве иллюстрации величия и мощи всего целого, как аргумент самодостаточности России в ее постоянных усилиях сопоставления с символическим фокусом мира – «Европой». Формирующаяся национальная культура мыслилась не как совокупность уже имеющихся достижений, сколько как «почва» будущего величия державы, своего рода манифестация или залог будущего признания другими «народами». Серьезных попыток научного описания и анализа структуры русской идентичности (за редким исключением работ дореволюционных историков – В. Ключевского, П. Милюкова и некоторых других), тем более – изучения ее изменений, практически не предпринималось. Катастрофа 1917 года и последовавшие затем гражданская война, террор, эмиграция лишь законсервировали позиции сторон в этой дискуссии, но мало что в принципе добавили к ней, если не считать большевистского идеологического проекта форсированной индустриализации России и создания нового, бесклассового советского общества.

Современная структура национальной идентификации, по мнению Л. Д. Гудкова, сложилась в брежневские годы, хотя важнейшие ее компоненты и направляющие (имперская и великорусская), без сомнения, сформировались гораздо раньше, к началу ХХ века и были реанимированы сталинским режимом. Однако никаких публикаций, обсуждений или выступлений по темам, касающимся вопросов национальной идентификации до конца сталинской эпохи, а точнее – даже до самой отставки Хрущева, быть, естественно, не могло.

Сегодня самостоятельных научных исследований по теме национальной идентификации практически нет, чаще всего это смесь из тезисов прежних философов и идеологов: А. Хомякова, К. Аксакова, Ю. Самарина, И. Киреевского Н. Бердяева и других. Как отмечает Т. Е. Смыковская, «в современном литературоведении употребление термина „национальный образ мира“ неустойчиво (национальная картина мира, национальный космос, национальная цивилизация, национальная модель и др.), и исследования, посвящённые национальной литературной специфике, немногочисленны»[49 - Смыковская Т. Е. Национальный образ мира в прозе В. И. Белова / Т. Е. Смыковская. М.: Флинта, 2010. С. 2.].

По мнению Л. Д. Гудкова, для понимания структуры русской национальной идентичности необходимо рассмотреть значимость институциональных моментов организации советского общества, образа жизни, идеологические рудименты и социально-психологические обстоятельства которого оказались функционально значимыми и для постсоветского периода. Советское общество – это общество, существовавшее десятки лет в режиме хронической мобилизации, чрезвычайного положения, обстановки «осажденной крепости». Функционирование его институтов могло осуществляться лишь в условиях угрозы репрессий, редуцированного понимания человека как элемента системы, который в этом смысле лишен самостоятельной ценности и значения. Отсюда берет начало гипертрофированный культ государства как единственной силы, конституирующей слабое и зависимое гражданское общество, культивирование самоотверженного героизма и потребительского аскетизма, имперского милитаризма, чувства превосходства русских над другими народами. Таков уровень поверхностной символической идентификации, который обеспечивал легитимность системы в целом и интегрировал Советский Союз, а внутри него – прежде всего русское население как основу системы[50 - Гудков Л. Структура и характер национальной идентичности в России. / Геополитическое положение России. М.: НЛО, 1999. С. 69.].

Таким образом, мы имеем дело с противоречивой структурой идентификации. Один ее план составляют представления и ценности предшествующей советской эпохи (великодержавный, героический, мобилизующий национализм), а другой – нерационализируемые ценности и представления о «нормальной», спокойной и защищенной в правовом отношении жизни. Связующим оба плана представлений было понимание роли государства как силы, конституирующей и организующей общество, как управляющей социально-попечительской инстанции, обеспечивающей «справедливое» распределение статусов, потребительских благ, защиту всех своих подданных. Однако сами по себе эти обстоятельства становятся элементами идентификации лишь тогда, когда даже негативные условия существования в мобилизационном и репрессивном обществе получают характерную положительную интерпретацию. Иначе говоря, негативные механизмы трансформируются в представления об особой ценности русского терпения, приоритетов духовной жизни над материальной, мирном, не воинственном характере русских, а соответственно – в комплекс «жертвы», конституирующий массовое восприятие происходящего.

Можно определить несколько константных признаков, характерных для историзма русской автоидентичности, которые, с большой вероятностью, могут отразиться в индивидуальных поэтических образах национального мира: комплекс «жертвы», о котором было сказано выше; символическая роль «великих людей» – царей и вождей, таких как, Петр I, В. И. Ленин и других; культ государства и коллектива; постоянно актуализированная связь с событиями прошлого; значимость категорий «род» и «память»; противоречивое восприятие «другого» (иностранца, иноверца).

На материале отечественной литературы системные исследования авторских образов национального немногочисленны, наиболее изученным в этой сфере является художественный мир Пушкина. В небольшой работе Т. И. Ходукиной, выполненной на основе поэтических произведений, данная тема представлена хронотопом дороги и некоторыми отдельными мотивами (дом, совесть)[51 - Ходукина Т. И. Национальный образ мира в поэзии Пушкина / Т. И. Ходукина. М.: ГГУКИ, 1999. С. 18.]. В. С. Непомнящий в книге «Пушкин: Русская картина мира» под национальной спецификой понимает трансформацию фольклорных канонов, осуществлённую поэтом в сказках, а также самобытность драматической системы Пушкина, которая определяется как провиденциальная, в отличие от антропоцентрической системы Шекспира. Литературовед оставляет не расшифрованным термин «русская картина мира», лишь вскользь упоминает о таких важных компонентах национального мироздания как дом, дорога, быт[52 - Непомнящий B.C. Пушкин: Русская картина мира / В. С. Непомнящий. М.: Наследие, 1999. С. 298.]. Таким образом, национальное своеобразие пушкинского мира исследователь, по сути, сводит к новаторству художественной системы поэта.

Наиболее значительными исследованиями национального бытия в русской литературе являются работы С. В. Шешуновой, которая на материале творчества А. И. Солженицына, И. С. Шмелёва и П. И. Мельникова-Печерского даёт многогранное представление о национальной специфике творчества каждого из перечисленных писателей. Литературовед, анализируя разнообразные мифологические, фольклорные, православные образы (Волги, Христа, Колеса, вихря) и мотивы (обрыва, усадьбы, дороги, пасхального воскресения, иконы, креста, молитвы), приходит к выводу о единстве традиций народного творчества и христианской культуры в русской литературе, об их целостности и взаимопроницаемости. С. Шешунова характеризует образ национального мира как многоуровневую художественную структуру, комплекс взаимодействующих компонентов литературного текста, обладающих этнокультурной спецификой. Эти компоненты, по мнению исследователя, выявляются в образном строе, сюжетно-композиционной и пространственно-временной организации текста[53 - Шешунова С. В. Национальный образ мира в русской литературе: П. И. Мельников-Печерский, И. С. Шмелев, А. И. Солженицын: Дис. … доктора филологических наук / С. В. Шешунова. Дубна, 2006. С. 10.].

При этом существуют плодотворные опыты описания отдельных лейтмотивов в творчестве того или иного автора, традиционных для отечественной словесности. «Каждая национальная литература имеет свою систему излюбленных, устойчивых мотивов, характеризующих ее эстетическое своеобразие. <…> Русская литература в этом отношении изучена недостаточно»[54 - Эпштейн М. Н. «Природа, мир, тайник вселенной»: Система пейзажных образов в русской поэзии / М. Н. Эпштейн. М.: Высшая школа, 1990. С. 142.], – отмечал М. Н. Эпштейн. Чтобы восполнить названный пробел, он проследил на материале творчества более 130 поэтов судьбу наиболее устойчивых и национально-характерных пейзажных образов русской лирики («зима», «береза» и так далее). Столь же обширное исследование на ином материале провел С. Я. Сендерович. Высказав родственную мысль о том, что «каждая культурная традиция представляет собой переплетение лейтмотивных линий»[55 - Сендерович С. Я. Георгий Победоносец в русской культуре: страницы истории / С. Я. Сендерович. М.: Аграф, 2002. С. 302.], он выделил в качестве одной из таких линий мотив Георгия Победоносца и рассмотрел его трансформации в отечественной словесности от «Слова о полку Игореве» до прозы Б. Л. Пастернака. Фундаментальным вкладом в исследование своеобразия русской литературы стали работы И. А. Есаулова о соборной доминанте в словесности[56 - Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе / И. А. Есаулов. Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. ун-та, 1995. 198.], В. Н. Захарова[57 - Захаров В. Н. Пасхальный рассказ как жанр русской литературы // Евангельский текст в русской литературе XVIII – XX веков. Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб. науч. трудов. Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. ун-та, 1994. Вып. 1. С. 249.] и И. А. Есаулова о пасхальности[58 - Есаулов И. А. Пасхальность русской словесности / И. А. Есаулов. М.: Кругъ, 2004. С. 420.].

Что касается лирики середины и второй половины ХХ века, то образ национального мира в творчестве конкретных поэтов малоизучен. О. А. Дашевская исследует константные мифологемы национального мирообраза в поэзии Вадима Андреева и Даниила Андреева[59 - Дашевская О. А. Поэзия В. Андреева и Даниила Андреева: к проблеме национального мирообраза. / STUDIA ROSSICA POSNANIENSIA, vol. XXXVI: 2011, pp. 59.]. Автор работы изучает «тематические параллели, которые выходят к проблеме путей воссоздания национального универсума в творчестве двух поэтов»[60 - Там же. С. 60.]. Существует несколько работ, определяющих базовые константы образа русского мира в лирике Н. Рубцова[61 - Кожинов В.Н.Рубцов: Заметки о жизни и творчестве поэта. / В. Н. Кожинов. М.: Советская Россия, 1976. С. 20.]. И. Ащеулова выделяет в его поэзии несколько «уровней национального», к которым причисляет: бытийность природного мира, субъективный эсхатологический миф о России, родовую память[62 - Ащеулова И. Николай Рубцов как национальный поэт России / Огни Кузбасса, 2011. №4. С. 24.]. А. Рухлов, в рамках изучения принципов художественного миромоделирования в поэзии Леонида Губанова, уделяет внимание функционированию «художественного мира в рамках русского национального образа мира»[63 - Рухлов А. В. Доминанты эстетического самоопределения и принципы художественного миромоделирования в поэзии Леонида Губанова. Автореферат на соискание степени канд. филол. наук. Тюмень, 2014. С. 4.] и связывает национальную идею поэта с цикличностью времени, нонконформизмом, близким порой к юродству, восприятием творчества как великой миссии, связанной с жертвами, лишениями, муками, и готовность нести этот крест до конца, вопреки всем страданиям»[64 - Рухлов А. В. Доминанты эстетического самоопределения и принципы художественного миромоделирования в поэзии Леонида Губанова. Автореферат на соискание степени канд. филол. наук. Тюмень, 2014. С. 10.].

Чаще всего в качестве уровней, организующих образ национального мира в поэзии, исследователями рассматривается образная система (в том числе слой мифологических, архетипических и фольклорных образов), хронотоп и самосознание лирического героя.

Приметы национального мира в поэзии Николаевой до сих пор не рассматривались литературоведами, что объясняет актуальность данной работы. Актуальность обусловлена также общегуманитарной ситуацией: возрастанием интереса филологии и культурной антропологии к проблеме этничности, основанном, в первую очередь, на глобальных изменениях в социально-политической сфере.

Целью данной работы является целостное изучение своеобразия образа национального мира в поэзии О. Николаевой.

Для достижения цели потребуется решить ряд задач:

– дифференцировать понятия «образ национального мира» и «национальный образ мира» в системе гуманитарного знания

– выявить роль христианства в формировании русской национальной идентичности

– проанализировать библейские образы в стихотворениях О. Николаевой и доказать их конститутивное значение в поэтическом мировоззрении автора;

– выделив константные образы и мотивы, атрибутировать образ России в поэтических сборниках Николаевой

В качестве основных методов исследования выбраны: общенаучный – анализ философской, филологической литературы по проблеме исследования, обобщение и систематизация изучаемых явлений и процессов; мотивный анализ, предполагающий обращение к устойчивым компонентамлитературного текста, наделенным семантической насыщенностью, повторяемостью; интертекстуальный анализ, позволяющий проследить межтекстовое взаимодействие, выявить роли аллюзий, прецедентных текстов; а также биографический метод.

Материалом для исследования послужили поэтические сборники О. Николаевой, созданные в период 1980—2000 годов: период наибольшей поэтической активности автора. В работе уделяется преимущественное внимание сборникам, включающим стихотворения, написанные в «переходный» период российской истории: «На корабле зимы» (1986), «Смоковница» (1989), «Здесь» (1990), а также стихотворениям периода зрелого творчества, актуализирующим проблему национального самоопределения, в частности, циклу «Национальная идея» (2006—2007).

Творчество О. А. Николаевой в литературоведении и критике

Ольга Александровна (литературный псевдоним – Олеся) Николаева окончила Литературный институт. Выступала со стихами и лекциями в Нью-Йорке, Женеве и Париже, преподавала древнегреческий язык монахам-иконописцам Псково-Печерского монастыря, работала шофером у игуменьи Серафимы в Новодевичьем монастыре (1995), в 1998 г. была приглашена в Богословский университет святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова читать курс «Православие и творчество» и заведовать кафедрой журналистики. Николаевой принадлежат такие книги, как: «Современная культура и Православие» (1999), «Православие и свобода» (2002).

Олеся Николаева ведёт активную общественную деятельность, часто выступает не только как автор художественных произведений, но и публицист, эссеист, критик[65 - См., например, её статьи и эссе: Поэт и свобода / Вопросы литературы, 1994, №4; Парижские посиделки / Московские новости, 1993, №43; Между серпом и молотом / Независимая газета, 1996, №38; Волки в овечьих шкурах / Независимая газета, 1996, №116; Прогулки с Синявским / Литературная газета, 1996, №41; Густота образа (о поэзии Сергея Шабалова) / Литературная учеба, 1997, июль-август – и другие.]. Она также ведёт семинар поэзии в Литературном институте имени М. Горького с 1989 года. Отмечена стипендией фонда А. Тепфера (1998), медалью г. Гренобль (1990; Франция), премиями имени Б. Пастернака (2002), журнала «Знамя» (2003), «Anthologia» (2004), «Поэт» (2006).

Первая публикация стихов Николаевой состоялась в 1972 году в журнале «Смена». К настоящему времени она выпустила 13 поэтических сборников: «Сад чудес» (1980), «На корабле зимы» (1986), «Смоковница» (1989), «Здесь» (1990), «AmorFati» (1995) и другие.

Несмотря на высокую творческую и социальную активность, Олеся Николаева остаётся на периферии литературоведческого внимания. Нет монографий и объемных научных работ, посвященных её творчеству. Основная группа исследовательских материалов носит характер эссе или рецензии на сборник стихов или прозу. Наибольшее количество письменных отзывов посвящены её романам «Мене, текел, фарес» (2003) и «Меценат» (2013). К романам О. Николаевой обращались такие исследователи, как: И. Дмитриева, А. Немзер, О. Мартыненко, М. Кучерская, Н. Волкова, В. Бузынкина, А. Григорьева.

Статьи о поэзии О. Николаевой принадлежат: О. Чухонцеву, Д. Баку, И. Роднянской, И. Шайтанову, А. Архангельскому, И. Петроченко, В. Бондаренко, В. Мощенко, Б. Кутенкову.

Тематика стихотворений Олеси Николаевой связана с отстаиванием христианских ценностей. В ее творчестве проявляет себя религиозное сознание. Лирическая картина мира строится на основе православной аксиологии, авторское мировидение проникнуто пониманием высшего смысла земной жизни, присутствием Бога. В ее поэзии «естественно растворено религиозное сознание»[66 - Николаева О. / Русские писатели 20 века: Биографический словарь / Гл. ред. и сост. П. А. Николаев. М.: Большая российская энциклопедия, 2000. С. 72.].

Христианская идеология проявлена в сборниках на разных уровнях: в образной системе; в аллюзиях и отсылках к Священным текстам; в сюжетах евангельской тематики. Как считает богослов, доктор филологических наук М. М. Дунаев, Олеся Николаева в своих стихотворениях выражает тяготение к духовному осмыслению бытия В поэзии Николаевой, по его мнению, с годами нарастает то, что определяет мировидение поэта и всё более становится основным содержанием этой поэзии: ощущение постоянного присутствия Творца в творении[67 - Дунаев М. М. Православие и русская литература. В 6-ти частях. Ч. VI. М. М. Дунаев. М: Христианская литература, 2000. С. 896.].

С М. Дунаевым соглашается И. Петроченко, признавая, что О. Николаева – один из немногих поэтов России с ярко выраженным православным мировоззрением[68 - Петроченко И. Проблема женского идентитета в современной женской поэзии. Электронный ресурс URL: http://f-gender.narod.ru/sposoby.htm (http://f-gender.narod.ru/sposoby.htm). (Дата обращения: 21.04.2015).]. Христианское мироощущение, по словам поэта, сформировалось у нее еще в детстве: «Я очень остро ощущала тогда чувство сиротства, и мне надо было найти способ выживания. И вот лет в пять мне было видение – то ли монастырь, то ли скит, где можно прекрасно и высоко прожить жизнь и служить Богу. Вот тогда-то я впервые получила представление о Царстве Небесном, и оно помогло мне удержаться в моем беззащитном положении. Я приобрела опыт преодоления своего одиночества»[69 - Персональный сайт. Олеся Николаева. Электронный ресурс URL: http://nikolaeva.poet-premium.ru/ (http://nikolaeva.poet-premium.ru/). (Дата обращения: 21.04.2015).]. Став супругой будущего священника, журналиста Вигилянского, Николаева по-настоящему приняла православие. Однако ради веры она была готова отказаться от творчества и только после благословения духовника продолжила писать стихи.

Свое литературное направление Олеся Николаева определяет термином «мистический реализм»[70 - Там же. Электронный ресурс URL: http://nikolaeva.poet-premium.ru/ (http://nikolaeva.poet-premium.ru/). (Дата обращения: 21.04.2015).]. Думается, что это понятие для Николаевой в философском отношении близко тому, как его истолковывал Н. Бердяев: «Мистический реализм связан с познанием различий в объективном бытии. Реально-мистические переживания предполагают некоторый свет, гнозис, они не могут протекать в полной темноте и слепоте. <…> Ощущение и сознание мистических реальностей есть ощущение и сознание реальных существ, реального бытия с именем собственным. Мистический реализм наступает лишь тогда, когда все и всех называем по имени, узнаем существа, из которых состоит мир, когда можем сказать: вот тот-то, а вот – тот-то. Догматизм, этот неприятный, отталкивающий, оклеветанный догматизм и есть, быть может, узнавание, обострение мистического зрения, название по имени реальных предметов мира. В этом смысле мистический реализм всегда догматичен, хочет узнать реальности, назвать их, иметь дело не с переживаниями только, а и с существами. Ведь реальны не переживания, реальны только существа, – носители переживаний. Мистический реализм предполагает интуитивное постижение бытия, благодать абсолютной реальности, входящей в человеческое существо и как бы насилующей его»[71 - Бердяев Н. Декадентство и мистический реализм / Н. Бердяев. Духовный кризис интеллигенции. Статьи по общественной и религиозной психологии. СПб.: «Общественная польза», 1910. С. 20.]. Для современного поэта, так же как для русского философа, принципиальна, с одной стороны, реальность бытия, с другой стороны, его двуплановость и теоцентрическая обусловленность.

Как считают критики, Николаева использует традиции русской поэзии Серебряного века, а также фольклор и церковную литургическую поэзию. А. Архангельский называет ее стихотворения «акафистоподобными»[72 - Архангельский А. «Здесь» / Литературная газета, 1991. С. 8.]. Художественная идея, по мнению самой поэтессы, осуществляется согласно божественному замыслу. Религия, по ее словам, занимает центральное место в творчестве и относится к ядру ее личности и существования.