Зачарованное место. Медиапотребление, медиаграмотность и историческая память сельских жителей

Рассказчица: Нет, никогда. И в детстве, и замужней. Мне 45 было, когда Мити [мужа] не стало, а детей-то растить надо было.

Исследователь: Советская власть вам помогала?

Рассказчица: Пенсию получила 56 рублей на четверых [детей].

    Пожилая женщина, Иркутская область, село Середкино

Конечно, жить в советское время было легче, гораздо. Хоть и говорят, что мяса не было, колбасы не было да очередь была. Да это специально все сделали! Перевели нас на талоны в последние годы, чтоб люди подушились в очередях и были рады потом этому капитализму [перестройке], я так считаю. И мясо, и колбаса в буфете шахтерском были… Подойдешь, там всегда 300 грамм варенки тебе дадут и копченой палочки дадут. Вот это вот – брешут и брешут, что было плохо.

    Пожилая женщина, Ростовская область, поселок Белая Калитва

Отец, я знаю, по переселению переехал, в 1955–1956 годах, когда в Белоруссии была вот эта разруха после войны. <…> Он приехал не один, они приехали как бы кланом. Бабушки, дедушки, если родство у нас тут соблюдать, то бабушки-дедушки, потом дяди-тети и так далее. А моего мужа родители в Читинской области жили. Вот там он родился и там отец его умер уже в городе Ангарске, когда мы переехали… Райком партии его [мужа] направил работать сюда сначала главным инженером. Ну, он молодой, все это очень трудно для него было. Такой директор был крутой, как говорят, человек – Назаров. Может, про него говорили вам, да? Вот он не смог с ним работать, молодость, туда-сюда. И поэтому долгое время работал инженером уже по технике безопасности. <…> Потом, в 1992 году, здесь поставили колбасный цех. И уже он два года почти проработал начальником этого колбасного цеха. И парторгом тут его выбирали. Потом, когда вся эта партия ушла у нас коммунистическая… Рассыпалась и рассыпалась. Плакать, конечно, никто из-за этого не стал.

    Женщина средних лет, Иркутская область, село Середкино

Родители жили бедно. У меня папа учитель. Я училась в педучилище. <…> У меня были туфли черные. Они уже такие страшные стали. Я приду домой, их намою и лаком покрою. Лак-то для дерева был у отца. Они высохнут – красивые! Как новые блестят, все хорошо. Иду в училище. Знаете, как иду? На носочках иду. Чтоб не сломались они у меня вот здесь. А если здесь потрескается, уже некрасиво будет. Я до остановки иду – тихо-тихо, чтоб не потрескались. Ну, там доходишь, приходишь – они опять уже никакие. И опять с них сдираешь это все. И опять заново. Вот так вот жили. Кошмар.

    Женщина средних лет, Республика Татарстан, деревня Данауровка

Мне нравится, когда уютно и приятно. Раньше это было у всех. Не было такого, чтобы были неухоженные дворы. Разве что люди неблагополучные, а так все были ухоженные. Не было травы, например, и во дворах, и за дворами. Люди дворы, заборы красили. Все было уютно, все было красиво. Я вот прохожу, думаю: вот тети с дяденьками встали бы [из могил] и посмотрели на свои дворы. Они были бы в шоке. Я вот помню, как они ухаживали, как все это было в порядке. И что теперь стало? Я не могу понять, почему это происходит?

    Женщина средних лет, Ростовская область, поселок Белая Калитва

Леночка родилась прямо под стройку. Мы только купили подводу. И я забеременела. И как бы сказать, вот Бог помог, и все. И роды у меня были просто сумасшедшие. <…> После в травматологию – и неподвижности полтора месяца, лежишь там, как бревно. Я подумала, что же ее с первого дня жизни от груди отнять? А во-вторых, думаю, ну кто за ней будет ухаживать? Некому. Бабушек у нас, можно сказать, нету. Ему [мужу] работать надо, кто-то нас должен кормить. Я расписочку написала, что за меня не отвечают. <…> Первое время было больновато. Я очень осторожно ходила. И ничего, с Божьей помощью. Построились, и девочка выросла.

    Женщина средних лет, Ростовская область, поселок Белая Калитва

Поймите правильно. Когда началась эта передряга вся – перестройка, – когда наши татары тоже хотели быть татарами. Глупость такую делали. Быстро это закончилось, года три-четыре была такая вот агрессия со стороны русских, со стороны татар. Потом все это успокоилось, и я даже могу сказать, что поступают по-хитрому. Вот здесь через два участка участок есть. У татарской семьи дочь и сын. Так отец что сделал: дочку за русского, а сына… (смеется). В общем, поменял. То есть все равно сближения ищут.

    Пожилой мужчина, Республика Татарстан, деревня Данауровка

Вот раньше, когда я маленькая была, мы все жили как-то одинаково. А сейчас который не учился, ничего не делал, а у него все есть, он миллионером стал. А ты училась, всю жизнь в грязи проковырялась, а ничего не добилась. Я не говорила, что я там плохо живу, нет. Я хорошо живу, слава Богу. Но позволить себе, вот сейчас бы сказать, поехали на море, я не могу. Либо мне надо в течение года отменить какие-то планы там, проходить в старом пальто, не купить сапог сыну – и вот это все сложить, тогда и ехать.

    Женщина средних лет, Костромская область, сельское поселение Угоры

Впечатления

У нас выходной – самый лучший рабочий день. Лучше на работу ездить в лес, чем дома. Дома дел по хозяйству больше, чем на работе. <…> Это хорошо жить в городе в квартире – пришел там, ну ладно, для мужика там, розетка сломалась. А тут… заборы падают, там не окошено, там скотина вон валяется не кормлена. <…> Охота бы, конечно, чтобы сельское хозяйство подняли, чтоб государство как-то помогло, чтоб не только с тебя спрашивали.

    Мужчина средних лет, Костромская область, сельское поселение Угоры

Переживаю очень за Украину. Вот за таких людей, как мы. Которые хотят мира. Которым не нужна эта война… вот эти вот все. Тут же явно видно, что их просто угнетают, сами понимаете. Если простой народ [украинцы], вот такие, как мы, которые хотят просто мирно жить, – то и за них тоже. Они тоже нашей веры, тоже так же их угнетают, сами знаете, что с ними там делают. В каком-то плане их хотят тоже поработить, навязать что-то, а им это не нужно.

    Пожилая женщина, Республика Татарстан, деревня Данауровка

Мы выйдем с соседями, обсуждаем проблему. Говорим, что надо порядок навести. Они соглашаются. Все соглашаются, но никто не хочет делать. Посадили на той стороне деревья, купили черешню хорошую. Пусть растет черешня, дети будут идти и обрывать. Проходят люди, кто-то говорит: вот молодцы! вы там деревья посадили. Будет приятно ходить по улице. Кто-то идет: вам что, делать нечего? вы тут занимаетесь непонятно чем!

    Женщина средних лет, Ростовская область, поселок Белая Калитва

Я думаю, во вселенной таких планет, как наша, много. Много солнечных лет до них лететь. Я думаю, на той стороне солнца наверняка есть такая же, как мы… ну, может, говорят, не как мы, давление не такое… может, меньше люди, может, выше. Но все равно, я думаю, есть. Не мы же одни живые, есть что-то еще. Вот эти, допустим, летающие тарелки. Конечно, я не видел их, но передачи я смотрю. <…> Встретиться с ними очень приятно, пообщаться, а почему бы и нет? (Смеется.)

    Пожилой мужчина, Костромская область, сельское поселение Угоры

Надо признать, что нашей исследовательской команде тоже иногда казалось, что мы прилетели в это «зачарованное место» на летающей тарелке. Но в другие моменты мы отчетливо понимали, что это и есть одновременно и наше прошлое, и наше настоящее, и часть будущего. Что наши собеседники во многом похожи на наших родителей и бабушек с дедушками. И нам очень трудно полностью отстраниться и сохранять дистанцию. Эта «двойная экспозиция» сохранится и в тексте книги. Наши личные «голоса» нам тоже кажутся важными и ценными, они тоже эго-документы, отражающие живущие в нашей голове мифы о том, какой должна быть сельская Россия – «другая Россия» – зачарованное место, где настоящее никак не может проститься с прошлым.

Предисловие второе. Научное

Наше исследование задумывалось как научная рефлексия по поводу модернизационного дискурса о цифровом телевидении. В результате государственной многомиллиардной реформы к концу второго десятилетия XXI века в любой деревне, где раньше телевизор принимал в лучшем случае два канала с рябью, должны были стать доступными в качестве HD минимум 20 цифровых телеканалов. По мнению сторонников, это должно было обеспечить сельским жителям «поставку» городского образа жизни и «открытие» сознания.

Понимая, что любые обещания за столь короткий срок при помощи какой-либо технологии изменить сознание людей являются чистой воды технологическим детерминизмом, зная, насколько сложно, комплексно, нелинейно осуществляется влияние медиа на людей, мы считали важным с помощью медиатеорий и эмпирических исследований показать невозможность «победоносного шествия» городской медиатизированной культуры в сельской среде. Мы исходили из того, что в ситуации неопределенности, характерной для современности в целом и находящей отражение в современной медиасреде, человек стремится избавиться от состояния когнитивного диссонанса [Фестингер, 2018]. При этом городские жители обладают гораздо более широким, чем жители сельской местности, набором досуговых практик, позволяющих им преодолевать это напряжение. Это приводит к тому, что последние имеют, как правило, более низкий уровень адаптивности к изменениям, чаще пытаются избавиться от страхов, связанных с неопределенностью настоящего и будущего, с помощью привычных (можно даже сказать – ритуальных) способов медийных и интерперсональных коммуникаций.