Господину Бранду было не до наших мелких склок – он отдавал должное очередному кулинарному шедевру Сольвейг. Казалось, он был готов защищать свою тарелку, будто дворовый пес – трофейную кость… Взглянув на свекра, почти с урчанием поглощающего завтрак, я снова перевела взгляд на мужа.
– Ночью первый снег выпал… – многозначительно произнесла я. Признаю, хотелось хоть как-то отплатить благоверному за бессонную ночь.
Окончательно упавший духом супруг с тихим стоном отодвинул тарелку и бросил угрюмый взгляд за окно.
Первый снег означал праздник, на котором мужу предстояло играть не последнюю роль. А сегодня это его нисколько не радовало, хотя обычно тщеславный Ингольв упивался подобными мероприятиями.
Уходя от разговора, он раскрыл газету и углубился в чтение, недовольно комментируя: «Опять требуют ограничить китобойный промысел. Совсем сдурели! Кетиль снова выставил своего жеребца на скачки. Какой идиот поставит на эту клячу? Очередная девица пропала… И с чего раздувать такую историю? Как будто мало дурех сбегают с любовниками! Так нет, выдумали маньяка! Газетчики!»
В последнее слово Ингольв вложил все презрение, которое питал к журналистам и прочим творческим личностям.
Насладившись последним кусочком кекса, я промокнула губы салфеткой и встала из-за стола.
– Приятного тебе дня, дорогой! И вам, господин Бранд! – прощебетала я и наконец упорхнула, не обращая внимания на недовольные взгляды мужчин.
Следующие часы принадлежали мне безраздельно.
В свое время я настояла, чтобы вход в «Уртехюс» был отдельный, иначе покоя бы мне не дали. Так что пришлось накинуть на плечи видавшую виды, но любимую и уютную шаль, некогда подаренную сыном, и выйти из дому. На улице царил мороз, но можно обойтись без шубы – благо до заветной двери рукой подать.
Сделав всего несколько шагов (снег от крыльца уже успели убрать), я очутилась перед входом в приземистое одноэтажное строение.
Вывеска была предметом моей особой гордости – не зря я заказывала ее у хель, которым не было равных в резьбе, – и смотрелась весьма органично в этом царстве льда и серого камня. Она была сделана из рога – леса, даже морозоустойчивых хвойников, на севере слишком мало, чтобы тратить древесину на всякие глупости.
В правом верхнем углу красовалась руна беркана, означающая в данном случае силы природы, в центре накорябано несколько вертикальных линий, перечеркнутых горизонтальными, – хельские письмена, которые все местные жители понимали без затруднений. Мне объяснили, что это хельское слово «Уртехюс», что буквально означало «Дом трав». Название было окаймлено переплетенными растениями, среди которых особенно умиляли резные листочки каннабиса. На мою вдохновенную (и весьма возмущенную) лекцию о недопустимости использования подобного в аромагии моя подруга Альг-исса по-хельски невозмутимо ткнула пальцем в бутылку с надписью «масло конопли». В ответ на смущенное объяснение, что масло семян и сигареты из листьев – совершенно разные вещи, она лишь молча пожала плечами.
Улыбнувшись воспоминаниям, я распахнула дверь.
Передняя в «Уртехюсе» не запиралась, чтобы клиенты могли дождаться меня с комфортом. Несколько кресел, столик, подставки для шляп и зонтов – вот и вся немудреная обстановка, но все же это куда лучше, чем мерзнуть на улице.
Ко мне, будто подсолнух к солнышку, тут же потянулась молодая особа в темном платье, и я изобразила улыбку.
– Вы опоздали! – с ходу возмущенно сообщила она.
– Немного, – призналась я, и улыбка моя стала обезоруживающе лучезарной.
Дама не желала так легко отступать.
– Я думала, вас не дождусь… – жалобно пробормотала она, смаргивая слезы и роясь в сумочке в поисках платка. – Мне так плохо! В боку колет, и сердце прямо выпрыгивает из груди… В глазах темнеет…
– Не волнуйтесь, лучше присядьте. Сейчас мы все исправим, – бодро прервала я поток угрожающих симптомов, нашаривая ключ. Клиентка скорбно поджала губы, весьма недовольная, что ей не дали пожаловаться всласть.
Мы прошествовали в «Уртехюс».
Я окинула комнату любовным взором. Потребовались немалые усилия, чтобы моя приемная нисколько не напоминала медицинскую палату. Несомненно, ряды склянок и блистающих металлом деталей внушали бы посетителям подобающее почтение, но одновременно вызывали бы страх. Так что мой кабинет оформлен как гостиная в любом респектабельном доме. Кресла, диванчики, бархатные портьеры… Все это золотисто-желтого и глубокого винного оттенков. В серванте хранятся коньяк, ликеры и прочие расслабляющие напитки в окружении хрустальной посуды, в шкафу солидно устроились книжные тома в скромных переплетах, на полке у камина выстроились безделушки.
Ко мне словно приходили в гости, чтобы за чашечкой чая или бокалом чего-нибудь покрепче посетовать на пошатнувшееся здоровье, выслушать дружеский совет и уйти обнадеженным.
Госпожа Эйва привычно приземлилась в кресло, прижав к груди пухлую ручку и закатив глаза. Я столь же привычно достала из буфета стаканчик, накапала немного настойки валерианы, щедро разбавив ее ежевичным ликером. Успокаивающее зрелище пузатых графинчиков с крепкими напитками и баночек с чаем и кофе настолько расслабляло посетителей, что они совершенно не замечали таящиеся за ними пузырьки с лекарственным содержимым. Впрочем, и чаи, и даже алкоголь вполне могут быть целебными, если знать, на чем их настоять, и использовать умеючи.
Вручив гостье питье, я поставила на спиртовку воду для чая, опустилась в кресло напротив госпожи Эйвы и приготовилась внимать.
Она была искренне убеждена (и истово убеждала близких) в хрупкости своего организма, так что посещала меня не реже раза в неделю. Эдакая увядающая роза, хотя здорового румянца на щеках и блеска глаз не могли скрыть даже блеклые шелка, в которые она старательно куталась. А сквозь тяжелый шлейф благовоний пробивался медовый запах здорового тела.
По правде говоря, единственной угрозой ее здоровью мог стать разве что бесконтрольный прием лекарств. Такие мнительные особы способны глотать микстуры бутылками. Госпожа Эйва старательно прислушивалась, не кольнет ли в боку и не приснится ли странный сон, а если этих «угрожающих» признаков не было, то их несложно и придумать… В итоге она поглощала множество снадобий, совершенно не думая об их взаимодействии.
На первых порах пришлось долго ее убеждать в своей компетентности, зато теперь госпожа Эйва доверяла мне безоговорочно и еженедельно являлась за лекарством, без которого не могла прожить и дня.
По правде говоря, «чудодейственный» состав был всего лишь безвредным успокоительным на основе валерианы и ромашки, тщательно замаскированным для усиления действия. Но ведь помогало, да еще как! Вот уж действительно – все болезни от нервов!
Вот и сейчас, допив целебный ликер и ободренная моим участием, клиентка на глазах похорошела. Благоговейно прижав к груди вожделенную бутылочку, госпожа Эйва удалилась, рассыпаясь в благодарностях за спасение своей младой жизни. Уже много месяцев она нуждалась в этом лекарстве. Или в заботе мужа?
Фиктивными больными чаще всего становятся те, от кого дома отмахиваются. Немного участия – и «безнадежные» пациенты чудесным образом выздоравливают. Правда, обычно ненадолго.
У женщины не так уж много способов привлечь к себе внимание, и она выбрала самый простой…
Размышляя об этом, я принялась убираться в шкафу. Следовало протереть пыль и рассортировать множество пузырьков и склянок, коробочек и свертков. Когда ингредиентов так много, со временем забываешь, что есть «в закромах», что давно закончилось, у чего истек срок годности… Поневоле приходится время от времени перебирать запасы.
Зато так интересно заново открывать собственные сокровища!
К примеру, вот пузырек пачули. Это эфирное масло становится лучше с каждым годом, поэтому я всегда стараюсь «забыть» его на год-другой.
А вот аттар хны – смесь цветов лавсонии и сандала. Такая кисло-сладкая тягучая карамель…
Вот небольшая пробирка с остатками абсолюта османтуса, который где-то раздобыла барышня Бирта. Эта милая девушка, вполне оправдывающая собственное имя «яркая», потребовала сделать для нее такие духи, каких больше в Ингойе не встретишь, для чего и принесла мне это экзотическое чудо. Османтус пахнет, как сад в августе: спелые фрукты и множество цветов, тягучий мед и утренняя свежесть. В качестве оправы немного мандарина, бобов тонка и ванили. Клиентка была в таком восторге, что последние два года пользовалась исключительно этими духами. Кстати, что-то она давно не появлялась…
В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в «Уртехюс» заглянул молодой человек в пенсне. Заурядный, изрядно помятый костюм и взлохмаченные волосы выдавали в нем человека, занимающегося умственным трудом, – подобной неаккуратности лавочники себе не позволяли, а для рабочего люда одежда была слишком хорошего качества.
– Доброго вам утра, госпожа Мила, – вежливо поклонился он.
– Мирра, – поправила я мягко. – Здравствуйте.
– Ох, простите, – смутился посетитель. – Я так рассеян…
– Ничего страшного, – улыбнулась я со всей сердечностью. – Проходите, присаживайтесь.
Гость последовал приглашению, бросив прямо на столик пальто, густо усыпанное тающими снежинками. Еще одно свидетельство рассеянности – в такую погоду куда уместнее шуба. С тщательно скрываемым неудовольствием я отметила, что с одежды капает вода, но промолчала.
Усевшись прямо, будто трость проглотил, визитер смерил меня взглядом. Надо думать, увиденное его не впечатлило, и на лице гостя читалось сомнение.
Не удержавшись, я тихонько вздохнула. Отчего-то пациенты преисполняются снисходительности, едва меня увидев. Видимо, женщина, к тому же не старая и не уродливая, да еще и облаченная в эффектный туалет, вовсе не кажется им заслуживающей доверия. Но если кого-то не устраивает мой облик, он вправе попытать счастья где-нибудь в другом месте. Найдется немало шарлатанов, готовых провести падких на антураж простаков.
– Слушаю вас, господин… – Я сделала паузу, намекая гостю, что неплохо бы представиться.
– Ох, извините, – пробормотал он, не делая попытки уйти восвояси. Видимо, счел, что за неимением лучшего можно воспользоваться и моими услугами. – Меня зовут Гюннар, сын Хакана. Я фотограф.
После взаимных убеждений в приятности знакомства господин Гюннар наконец приступил к сути своего вопроса.
Я налила ему коньяка, а себе заварила мятный чай.