Друг и лейтенант Робина Гуда

– В последний раз предлагаю, Локсли, – прорычал Харпер. – Сдайся, и я…

Никто так и не узнал, чем собирался прельстить главный лесник вожака аутло, чтобы тот добровольно сунул шею в петлю. Может, щедрыми заупокойными службами?

В поднебесье вдруг раздался душераздирающий вопль, и на голову Харперу свалился брат Тук.

Главный лесник, его оружие, доблестный фриар – все смешалось в одну живописную кучу, и Рябой Руперт невольно направил туда свой лук и свой взгляд. Именно такого подарка судьбы я и ждал!

Рванувшись вперед, я ударил ногой с разворотом, послав Руперта в сторону Статли. То, что в полете лесник принял в бок стрелу, которую его товарищ выпустил в Вилла, было чистейшей случайностью, а вовсе не моим хладнокровным расчетом.

Свистнувшая сбоку стрела царапнула мое плечо, но мне было некогда выяснять, кто ее пустил. Откуда ни возьмись у меня в руках оказался лук Рябого Руперта, и я врезал длинным тисовым стержнем по голове лесника, который прицелился в борющихся на земле Харпера и монаха.

Кто там говорил, будто я никогда не научусь пользоваться луком? Правда, от удара лопнула тетива, зато лесник упал, не вскрикнув.

Все произошло буквально в течение пяти-шести секунд. Едва Тук прыгнул на Харпера, как на поляне словно закрутился стремительный ураган, и когда я развернулся на крик слева, готовый бить или защищаться, оказалось, что бить больше некого, да и защищаться не от кого.

Два лесника лежали навзничь в разных концах поляны, у одного стрела с серым оперением торчала из груди, у другого – из левого глаза.

Вилл Статли наклонился над третьим лесником, который с хрипением скреб ногами траву, обеими руками сжимая древко засевшей в кадыке стрелы. Вилл резко рванул раненого за волосы, отклонив его голову влево, и полоснул ножом по горлу под щетинистым подбородком.

Я отвернулся, борясь с тошнотой.

– Bene venebatur![14 - Хорошо поохотился! (лат).] – прокомментировал брат Тук.

Фриар уже стоял на ногах, сжимая охотничий арбалет: тяжелый болт так и остался в желобе, но с дуги капала кровь, а вместо затылка у растянувшегося на животе Сандерса Харпера было кровавое месиво.

– Пощадите!.. Богородицей молю… Смилуйтесь!..

Скарлетт и Дик с треском выломились из кустов, волоча последнего оставшегося в живых папплвикского лесника. Белобрысый парнишка, чем-то напоминающий Мача из Руттерфорда, с прискуливанием взывал то к Пресвятой Деве, то к своим конвоирам.

Парня швырнули на колени рядом с поваленным буком, на который успел снова усесться Аллан-э-Дэйл, озабоченно осматривающий арфу. По лицу менестреля текла кровь, но его явно больше волновала целость инструмента, чем целость собственной кожи. Убедившись, что арфа не пострадала, Аллан подкрутил колки и принялся аккомпанировать молящему нытью лесника.

– Харпер сказал – дескать, чего ждать, пока награда уйдет к другим… Он сказал, все равно ваши головы скоро будут торчать на палисаде Ноттингема… Это он так сказал! А я, напротив…

– А ты, напротив, явился сюда, чтобы тоже стать вольным стрелком, так?

Парень, похоже, совсем спятил от страха, если принял злобную издевку Вилла Статли за чистую монету.

– Так! – с готовностью воскликнул он. – Я всегда хотел! Я всегда мечтал стать вольным стрелком, я ж говорил вам… Помните?

Вот теперь я вспомнил, как зовут сопляка – Алек. Правильно, во время братания «волков» и «псов» мальчишка надрался вусмерть и начал кричать, что желает остаться с нами, чтобы тоже каждый день охотиться на «черного зверя»!

Алек продолжал ныть, и Аллан наконец подстроился под тональность его причитаний. Некоторое время они выступали вместе, но скоро менестрель прижал ладонью стонущие струны, а Алек вытянул шею, словно аист при виде коршуна.

Робин Локсли закончил срывать с трупов колчаны и направился к центру поляны, проверяя на ходу лук, прежде принадлежавший одному из стражей леса. Он не смотрел на стоящего на коленях лесника, но Алек всем телом подался к вожаку аутло и взял тоном выше:

– Господин! Клянусь небесами… Клянусь всеми святыми… Я буду служить вам верой-правдой!.. Клянусь Иоанном, Петром и Павлом…

– Ты уже клялся этими тремя апостолами. – Локсли пробежал пальцами по вощеной тетиве, осматривая ее так же придирчиво, как Аллан – струны своей арфы. – Всего два дня назад, на этой самой поляне. Помнишь?

– Я… Да, я… – Парень съежился, осев на пятки. – Так ведь я же…

Робин Гуд оттянул и снова отпустил тетиву, которая пропела громче басовой струны потрепанной арфы менестреля. Алек умолк и затрясся, и я вдруг понял, что с меня хватит.

– Робин! Пускай он…

Слово «убирается» застряло у меня в глотке.

Робина Локсли отделяло от папплвикского лесника всего три шага – и ясеневая стрела пробила грудь мальчишки почти навылет, на полфута выйдя у него из-под лопатки. Тело медленно осело на траву, опустившись на бок так неторопливо, как будто парень прилег отдохнуть. Аллан слегка отодвинулся, когда голова мертвеца уткнулась ему в ногу.

Недолгое молчание первым нарушил фриар Тук.

– Vae victis![15 - Горе побежденному! (лат.).] – пробормотал он, поднимая перед собой окровавленный арбалет, словно крест, и возводя глаза к небу.

К сожалению, я не знал по-латыни ничего, кроме «пуэр, соцер, веспер, генер» – поэтому нашел спасение в шестиэтажной русской брани.

Глава третья. Робин Гуд и вдова

– Что слышно, хозяйка, у вас в городке? -

Старуху спросил Робин Гуд.

– Я слышала, трое моих сыновей

Пред казнью священника ждут.

– Скажи мне, за что осудил их шериф,

За что, за какую вину:

Сожгли они церковь, убили попа,

У мужа отбили жену?

– Нет, сударь, они невиновны ни в чем.

– За что же карает их суд?

– За то, что они королевскую лань

Убили с тобой, Робин Гуд.

– Я помню тебя и твоих сыновей.

Давно я пред ними в долгу.

Клянусь головою, – сказал Робин Гуд, -

Тебе я в беде помогу!