Deja vu

Глава 1

Автобус дернулся, и Элиас едва не выронил наушник. Это утро было до боли привычным, одним из тех, что сливались в бесконечную череду серых дней, пропитанных сыростью и усталостью. Старый автобус с его выцветшими сиденьями и запахом человеческих тел скрипел на каждом повороте, как будто жаловался на свою долгую службу. Дворники лениво размазывали капли по стеклу, своим монотонным звуком сливаясь с глухим гулом двигателя. Дождь барабанил по запотевшим окнам, оставляя мутные полосы на стекле, через которые едва проглядывали бетонные коробки города. Улицы за окном были такими же унылыми, как мысли Элиаса. Мокрые они блестели под тусклым светом фонарей, которые к этому времени еще не погасли. Прохожие, прячущиеся под зонтиками или капюшонами спешили по тротуарам, мелькая темными силуэтами. Высокие здания, словно желая спрятаться от дождя все ближе жались друг к другу. Где-то вдали мигала неоновая вывеска забегаловки. Ее красный свет то вспыхивал, то угасал, напоминая Элиасу о чем-то неуловимом, но тревожном. Он отвернулся от окна, сжав ремень рюкзака на коленях. В рюкзаке: учебники по анатомии, тетради с конспектами, мечты, которые он обещал воплотить, чтобы сдержать данное когда-то слово. Но каждый день, каждая поездка в этом автобусе словно тормозили его, загоняя все глубже в вязкую рутину, где время тянется от одной остановки к другой.

Элиас был студентом медицинского университета уже второй год, но даже лекции по нейрофизиологии и часы в анатомическом театре не могли заглушить пустоту, поселившуюся в нем после того дня. Он выбрал медицину не из страсти, а из долга перед ней, перед Витой, чей голосок до сих пор звучал в его голове, называя его “доктором Элиасом”. Но университ с его холодными коридорами и запахом антисептика стал еще одним напоминанием о том, как далеко он от того, кем хотел стать. Его жизнь сузилась до маршрута: съемная квартирка на окраине, автобус, учебный корпус, библиотека, и снова автобус. Друзей почти не осталось. Он сам отгородился от них, не желая объяснять, почему его взгляд всегда направлен куда-то в даль, в пустоту.

Элиас поправил наушник, утопая в звуках старого трека из детства, мелодии, которая как ржавый ключ отпирала дверь к воспоминаниям, которые он бы предпочел запереть навсегда. Почему именно эта мелодия всплыла в плейлисте, он не знал. Но в голове с хрустом открылась старая память, слишком свежая, чтобы поблекнуть. Как-то он уже сидел также – глядя в окно, на мелькающие силуэты улиц. В наушниках играла эта мелодия, рядом его сестренка копалась в своей детской сумочке. Она что-то эмоционально рассказывала родителям, сидящим на передних сидениях. Ее голос звонкий и полный жизни пробивался даже сквозь музыку. Элиас закрыл глаза, пытаясь отогнать образы, но они всплывали сами собой. Ему нравилось наблюдать за ней, такой крошечной, жизнерадостной, всеми любимой кучерявой малышкой. Родители назвали ее Вита – как сама жизнь. Она и была ею в каком-то смысле. Она наполняла его существование смыслом, а ее маленькие пальчики обнимающие его каждый вечер, когда он возвращался с подготовительных занятий, согревали его. Она очень переживала, что ее старший братик уедет и редко будет играть с ней. Казалось, им двоим не хватило бы времени всего мира, чтобы насытиться обществом друг друга. Так близки они были – он, Элиас, и его семилетняя сестра. Но по воле судьбы им было отведено всего несколько коротких лет. Говорят, имя – определяет будущее человека. Так Вита погибла, а Элиас разучился жить.

Он провел рукой по лицу, словно стирая воспоминания и сильнее сжал рюкзак. Нельзя сдаваться. Он обещал. Вита бы не позволила ему утонуть в этой серости. Она стояла бы перед ним уперев руки в бока с растрепанными локонами и строгим взглядом, требуя :”Доктор Элиас, а кто спасет мир?”

Она никогда не отличалась опрятностью. Он улыбнулся, вспомнив ее суровое выражение и непроходящие ссадины на коленях.

– Это боевые раны! – гордо заявляла она после очередной прогулки по парку за их домом. Вита был его источником света, а он ее тенью, всегда готовый защищать, лечить ее “боевые раны”. Но он не сумел защитить ее тогда. И эта мысль, как ржавый гвоздь вонзалась в его сознание, не давая покоя.

Два года прошло, но авария тенью продолжала жить в нем. Он раз за разом мысленно возвращался в тот день, прокручивая все снова и снова, словно мог найти ответ и переписать прошлое. Красная вспышка, пульсирующая, словно живая. Элиас прищурился, пытаясь разглядеть что это. Свет был слишком странным, почти осязаемым, будто смотрел на него, требуя внимания. А затем из ниоткуда появился грузовик. Его массивный силуэт, покрытый пылью вылетел со встречной полосы, словно кто-то дернул его за невидимые нити. Элиас помнил, как закричал, как рука инстинктивно потянулась к Вите, как ремень безопасности вдавил его в сиденье. Скрежет металла, звон стекла, крик матери – все смешалось в один бесконечный миг. Он видел, как грузовик врезался в их машину, как закружился мир. Потом наступила тишина. Вита, его маленькая сестра, лежала неподвижно, ее кудряшки прилипли к лицу, а сумочка валялась где-то на полу, покрытая осколками. Элиас пытался дотянуться до нее, но руки не слушались, а кровь заливала глаза. “Вита!”– кричал он, но голос терялся в звенящей пустоте.

В какой момент это случилось? Почему водитель того грузовика съехал со своей полосы? Он не был пьян и никак не сумел объяснить произошедшее следователям. “Все случилось само собой. Я просто повернул руль. Не знаю почему.” , – так он объяснялся на суде. Он сидел прямо, уставившись куда-то вдаль затуманенным пустым взглядом марионетки, чьи нити оборвали. Тридцать лет за рулем, ни одной аварии и вдруг – это. “Я просто …сделал это. Как будто все было решено за меня”. Что-то во всем этом было неправильно. Элиас сотни раз прокручивал тот день, искал зацепки. Он вспоминал, как пытался вытащить Виту, ее еще теплое неподвижное тело, как отец кричал на обочине, а мать рыдала, закрыв лицо руками. Он искал смысл, но находил лишь вопросы. Почему водитель, которого все знали, как надежного, вдруг съехал с полосы? И почему перед аварией возникло то странное красное свечение, о котором он не вспоминал до сегодняшнего дня? Тогда он моргнул, и свет исчез, оставив лишь смутное чувство тревоги. Словно кто-то стер его, замазал, как пятно на картине. Может, это был шок: крики, звон стекла, кровь- все это затмило странный свет. Или его разум, отчаянно цепляющийся за вину, спрятал эту деталь, чтобы защитить его от чего-то большего, чего он не мог понять. Что-то, он был уверен, было не так с тем днем, с той аварией.

И тут табло мигнуло. Элиас обычно не смотрел на него. Он наизусть помнил все остановки от его квартирки до учебного корпуса. Но в этот раз красные буквы заставили его поднять взгляд. Они словно приковывали к себе его внимание, все вокруг: шум дождя, гул автобуса, шорох голосов, перестало существовать, осталось лишь табло. Буквы, нет, не буквы, символы чуждые, извивающиеся, складывались в узоры, которые он не мог прочесть. На одно краткое мгновение Элиасу показалось, что он понимает их смысл, что они зовут его, раскрывают его предназначение. Что они – часть всей головоломки.

Воспоминания захлестнули его. Он вспомнил детство, когда он смеясь бежал по мокрой после дождя траве, подарки на дни рождения, первую влюбленность – теплую, но чужую, словно кадры из старого фильма. Он смотрел на это со стороны, будто его жизнь принадлежала другому. Как будто … Он не был тем, кем себя считал. Элиас моргнул, пытаясь ухватить ускользающий смысл, но символы мигнули, возвращая его обратно в автобус. Невнятные, неземные, не похожие ни на один язык, который он когда либо видел. Они напоминали отпечатки чего-то древнего, как руны вырезанные на камнях тысячи лет назад, но живые, движущиеся, смотрящие на него.

Элиас замер, сердце бешено колотилось в груди. Этот свет исходящий от табло, был похож на тот, что он вспомнил только сегодня, красный свет, мелькнувший за секунду до аварии. Тот пульсирующий холодный отблеск, который он видел, но забыл, подавил в памяти. Почему он вспомнил об этом именно сейчас? Словно символы разбудили в нем нечто, спавшее все это время. По спине прошел озноб. Сначала он подумал, что дело в недосыпе. Голова забита путающимися мыслями о прошлом, будущем, приближающимися курсовыми работами. Может ему просто показалось. Он моргнул. Нет, символы остались на месте, только теперь они были не такими четкими, какими он увидел их в первый раз. Он оглянулся.

Никто, абсолютно никто в салоне не выглядел встревоженным. Женщина пальцем показывала куда-то за окном, отвлекая своего ребенка. Парень в наушниках листал видео на планшете. Дед рядом даже не поднял головы. Пассажиры продолжали заниматься своими делами, погруженные каждый в свои мысли. Им не было никакого дела до странных знаков и уж тем более до нарастающего внутри какого-то парня беспокойства.

Элиас снова уставился на знаки. Они мигнули, продолжая буравить его своими холодными красными зрачками. Он достал телефон, пальцы дрожали, когда он попытался сфотографировать табло. Но экран его телефона показал только черный прямоугольник с надписью “Центр”. Элиас нахмурился, провел пальцем по экрану, проверяя не глючит ли устройство. С телефоном все было в порядке. Он снова посмотрел на табло. Символы оставались там, затягивая его в себя. Голова закружилась, в висках застучало, по спине прошел неприятный холодок. Почему-то он был уверен, что это не ошибка дисплея, что эти знаки были предназначены только для него и они зовут его, как тот красный свет два года назад. Он сглотнул. Ему стало не по себе. Тело напряглось, словно в ожидании падения или удара. Он снова перевел взгляд на символы, они начали менять форму и постепенно превратились в знакомое “центр”.

–Что за черт… – одними губами выдохнул Элиас. Он хотел подняться, выйти, только бы не оставаться здесь, не рядом с этим… Чем бы это не было. Но до его остановки осталась еще пара улиц.

Внутри что-то дрогнуло. Он почувствовал себя чужим. Реальность начала плавно соскальзывать, затягивая его в образовавшуюся трещину между явью и … чем же?

Элиас опустился чуть ниже в кресле, обхватил рюкзак двумя руками, прикрыл глаза, надеясь, что это неясное чувство пройдет. Он просто устал, нужно выбраться из этого города в выходные, освежиться, немного проветрить голову. Было бы неплохо навестить родителей. Почему-то это сейчас показалось очень важным. После той аварии они стали общаться все реже, пока в конце концов, Элиас не поступил в медицинский и не покинул родителей. Кажется, прошла вечность с их последней встречи. Почти год он не возвращался домой. Родители звонили, писали ему, звали на выходные. Он лишь отправлял односложные ответы “занят”, “учеба”, “практика”. В действительности правда крылась в другом. Ему было невыносимо больно от воспоминаний, которые навевал их старенький дом. За каждым углом его поджидала Вита. Ее рисунки на обоях в коридоре, оставшаяся без изменений детская, даже ее запах, казалось, до сих пор оставался полноценным обитателем этого дома. А самое главное – он сам. Он чувствовал себя живым напоминанием. Пока он оставался с ними он замечал, как мать избегает взгляда, как отец сжимает челюсть. Как будто вместе с ним в комнату заходила Вита. Его мучила мысль о том, что своим присутствием он лишь все усугубляет, мешая родителям начать жить заново.

Внезапно символы вспыхнули красным под его веками. Элиас почувствовал как горло сжимает ком. Он бы вскрикнул, если бы давным давно не научился терпеть боль после того дня, когда Вита ушла. Он резко открыл глаза, сердце колотилось так, словно хотело пробить грудную клетку. Что это было? Символы, что были на табло, теперь как паразиты жили в его сознании. Это не было сном или побочкой переутомления. Это было что-то реальное и “оно” знало о нем, знало о Вите. “Оно” было ключом, частью той головоломки, что отняла ее. Элиас сглотнул, чувствуя как реальность трескается, как тонкий лед под ногами. Он был не просто пассажиром автобуса, не студентом, бегущим от прошлого. Он был пешкой в игре, которую не понимал, в руках кого-то или чего-то высшего, имеющего власть изменять судьбы, обрывать жизни, играть ими как фигурами на доске. Он знал только одно: сестру ничего бы не спасло в тот день. Но кто они? Кому была выгодна смерть его маленькой сестры, и что означают те символы на табло? Ответов не было, только гул в ушах и бьющееся в сознании убеждение: ответы в этих знаках.

Элиас наклонился к окну, пытаясь уцепиться за реальность. Там город все так же тонул в серой пелене: мокрые улицы, силуэты прохожих, тусклые фонари. В отражении он увидел их снова – символы, мерцающие как бестелесные призраки. А затем они исчезли, оставив только слово “Рубежная” на черном табло. Его остановка. Элиас шагнул к двери, чувствуя , как холод пробирает до костей. Дождь хлестал по асфальту, а где-то глубоко в сознании он слышал голос: ”А кто спасет мир, доктор Элиас?” Он не знал ответа, но стоя под ливневым дождем напротив университета, понимал, что символы и тот красный свет были частью чего-то большего. И он найдет ответы. Или они найдут его.

Глава 2

Свет пробивался сквозь тонкие выцветшие шторы, отбрасывая на облупившиеся стены комнаты причудливые, дрожащие, словно живые, узоры. Элиас лежал на узкой кровати уже более часа, не в силах уснуть, уставившись в эти извивающиеся, как отголоски вчерашних символов, тени. Они не складывались в понятные формы, но чем дольше Элиас смотрел на них, тем больше казалось, что они хотят что-то сказать, как те алые знаки на табло автобуса, которые преследовали его даже во сне. Комната, его маленькая съемная клетка пахла сыростью и старой бумагой, стопки учебников громоздилась на шатком столе. За окном едва слышно шумел дождь, продолжая унылую симфонию вчерашнего дня. Элиас бросил взгляд на смартфон, лежащий на мятой простыне,– до сигнала будильника оставалось двадцать минут. Сейчас он перебирал в голове весь вчерашний день: автобус, пульсирующие символы, красный свет и ее.

Он сжал виски, ощущая как глубоко внутри нарастает давление, будто кто-то сжимал его мозг. Те символы не давали ему покоя. Они разбудили его ночью, вспыхнув во тьме как кошмар, который он не мог отогнать. Элиас прикрыл глаза, но вместо темноты увидел их снова – нечеткие, неземные, будто выжженные в его сознании. Они были такими же как тот свет перед аварией, который он вспомнил только вчера. Холодный, красный, живой он окутал кабину грузовика за миг до столкновения, а затем исчез из его памяти, словно кто-то стер его. Почему он не вспоминал это раньше? Шок, вина за Виту, желание забыть – все это похоронило ту деталь, но символы в автобусе разбудили ее. Элиас сглотнул, в горле пересохло. Он сотни раз прокручивал свою поездку в автобусе, но почему только он видел те символы? Как будто люди вокруг были декорацией, и только он был тем, кого выбрали эти знаки.

Элиас сел, опустив ноги на холодный деревянный пол. Мурашки пробежали по телу. Он бросил взгляд на старый обогреватель в углу, который давно пора починить – ржавый с погнутым шнуром, он казался бесполезным, как и попытки парня забыть вчерашний день. Эти обыденные мысли сейчас казались ему жалкими, лишенными смысла, как будто принадлежали не ему. Сейчас его реальность была такой тонкой, почти прозрачной, словно стекло, готовое расколоться на множество крохотных осколков от малейшего неаккуратного движения, от любой неверной мысли. Осколков, которые он никогда не сможет собрать воедино. Вчерашний день, автобус, алые символы и неожиданная встреча разбудили в нем что-то необъяснимое, но оно определенно наблюдало за ним, ждало, готовилось поглотить его целиком.

Он поднялся, чтобы прожить новый день или распутать вчерашний.

Вчера все начиналось до предсказуемости обычно. Элиас проснулся под мелодию будильника, отключил его не открывая глаз и, прислушиваясь к звонкой тишине его крошечной студии, провел с закрытыми глазами еще несколько минут.

Потом встал, натянул растянутый свитер поверх футболки. Элиас замер, проведя пальцами по потрепанной ткани. Этот темно-бордовый свитер как-то принесли ему мама с сестрой с одной из распродаж. Вита выбрала его сама – глаза сияли, когда она протянула его Элиасу. Тогда свитер был новым, с яркой биркой неизвестного бренда. Сейчас же свитер потерял свою прежнюю форму, рукава вытянулись, цвет потускнел после многочисленных стирок. Но он по прежнему согревал его и оставался дорог Элиасу как память о Вите, о ее смехе. Элиас сжал ткань, ощущая укол вины. Почему он не ценил те моменты больше? Почему он не защитил ее?

Завтрак был таким же рутинным – чашка кофе с молоком и пара яиц, шипящих на сковороде, запах которых смешивался с сыростью комнаты. Он ел механически, глядя в запотевшее окно, где серые дома растворялись в утреннем тумане. Элиас схватил приготовленный со вчера рюкзак и отправился на автобусную остановку, не подозревая, что отправляется навстречу чему-то, что перевернет его жизнь.

На занятиях Элиас никак не мог сфокусироваться. Аудитории гудели голосами, скрип мела по доске смешивался с шепотом студентов, а за окном серый дождь размывал очертания университетского двора. Преподаватель, пожилой мужчина в мятом пиджаке, монотонно объяснял нейронные связи, указывая на слайды с разноцветными схемами. Но все это – лекции, цифры, лица одногруппников, расплывалось в красные мерцающие пятна, которые заполняли пространство.

Люди вокруг что-то говорили, обсуждали между собой, кажется кто-то из них обращался к Элиасу, спрашивая что-то о конспекте. Он отвечал автоматически, не пытаясь вникнуть в суть и не отдавая себе отчета в происходящем. Красные пятна в глазах становились ярче, будто символы просачивались в его разум, заставляя чувствовать себя наблюдателем, а не полноценным участником своей жизни. Ему приходилось напрягать все силы, чтобы хоть как-то быть вовлеченным, делать вид, что все как обычно, что с ним ничего не происходит. С каждым часом это давалось все труднее. Голова гудела, виски сжимало, символы вгрызались в его сознание все глубже. Он боялся, что если отпустит контроль, то они поглотят его. Только оказавшись в библиотеке за деревянным столом, окруженный тишиной и запахом книг, он смог выдохнуть.

Элиас устроился в самом дальнем углу, подальше от входа, здесь только шелест страниц и звуки работающего кондиционера могли нарушить тишину. Тусклый свет ламп отбрасывал длинные тени, а за окном продолжал идти дождь. Элиас потянулся, пытаясь расслабить затекшую шею и открыл ноутбук. Первым, что бросилось в глаза – обои рабочего стола. Там на фото, маленькая девочка с пухленькими щечками, волосы светлыми прядями разбросаны по плечам, лицо сияет счастливой улыбкой. Она только что задула свечи, прошептав заветное: “Хочу самого милого котенка на свете”. За ее спиной он сам. Моложе, с открытым взглядом, ожидающий, когда она повернется, чтобы вручить ей ее подарок – крошечное ярко-рыжое существо, которое уютно устроилось на его руках и к удовлетворению той версии Элиаса, помалкивало, не издавая ни единого звука. Он нарочно встал сзади, чтобы сюрприз удался, но очень переживал, что котенок станет сопротивляться или вовсе начнет мяукать и тем самым сорвет его грандиозный план.

Элиас смотрел на фотографию и его сердце сжалось. Он едва заметно улыбался, вспоминая ее восторги по поводу такого чудесного подарка. Тогда она ни о чем не могла говорить, только о своем котенке мечты. И вот пушистый комочек мило свернулся на ее коленках, а она пыталась накормить его шоколадным тортом.

Сейчас ей было бы девять. Улыбка сошла с лица Элиаса, вернув его выражению прежнюю сосредоточенность. Она бы до сих пор бегала по парку, возвращаясь в пыли и ссадинах, которые Элиас аккуратно обрабатывал, пока она рассказывала о секретных тропах или кладах. Вита была неугомонной выдумщицей, с большим удовольствием предававшейся загадочным путешествиям по тропинкам парка, нежели игре в куклы. Но ее больше не было, и эта мысль, как нож, вонзалась в сердце Элиаса.

Элиас вдохнул побольше воздуха, щелкнул суставами пальцев и кликнул по иконке незаконченного файла. И вдруг.. на экране что-то дрогнуло. Буквы и таблицы слились в неразборчивое месиво, монитор задребезжал пылающим красным. Элиас замер, сердце заколотилось, пальцы сжали край стола.

–Ой, прости, – чей-то голос разорвал его оцепенение, а теплая рука легла на его плечо. Он обернулся. Рядом стояла девушка. Запнувшись о его рюкзак в узком проходе, она, опираясь на его плечо, старалась не упасть. Она ненадолго задержала на нем свою руку, прежде чем так же легко убрать ее. Темные, почти черные волосы волнами ниспадали на ее плечи, а щеки покрывал легкий румянец, выдававший смущение. Ее глаза искрящиеся зеленым, смотрели на него с любопытством.

–Прости, я совсем не смотрю под ноги… Я Элира, – сказала она, протягивая руку и слегка улыбаясь. Он едва кивнул, до сих пор переваривая мерцание на экране, которое погасло, вернув его в сухую курсовую. Он снова кивнул уже для себя, как будто проводя параллель между действительностью и его странными видениями и протянул руку в ответ. Их рукопожатие практически невесомое, продлившееся долю секунды показалось Элиасу таким реальным, словно все то, что он знал до этого прикосновения: университет, семья, боль утраты и даже красным отпечатанные на его веках символы, все было фальшью. Только ее тонкие пальцы в его руке были такими живыми, настоящими, словно подтверждающими, что он есть. Здесь. Сейчас.

–Элиас, – наконец, глухо выдавил он, задвигая сумку глубже под стол. Он надеялся, что она заметит отсутствие энтузиазма в его ответе и уйдет, но она продолжала стоять над ним, всматриваясь в его лицо с той же смесью любопытства и интереса. Ее взгляд, казалось, проникал глубже, чем он хотел, и Элиас почувствовал укол тревоги.

–Мы не встречались раньше?– она чуть наклонила голову, задумавшись. – Ты волонтер, да? В детской клинике? Я часто навещаю своего двоюродного брата.

–Угу, – буркнул он. В больнице он видит сотни детей с ушибами, переломами, лейкемией. Сначала он пришел туда ради практики, чтобы наблюдать за врачами, но потом стал волонтером. Он приносил подарки детям, играл с ними в игры, читал сказки и просто помогал чем мог. Его очень увлекала эта работа. Он чувствовал, что не столько он помогает детям, сколько они помогают ему справиться с воспоминаниями, заполнить пустоту, оставленную после смерти Виты.

–Точно! – Элира широко улыбнулась. – Я сразу подумала- знакомое лицо. Ты часто бываешь в той больнице?

–Иногда. Когда могу, – пожал плечами Элиас, стараясь выглядеть равнодушным. Ее улыбка, теплая, искренняя, казалась слишком яркой на фоне этого серого дня.

–Это потрясающе. Не каждый готов тратить свое время на помощь другим, – она казалась искренней. Как и многие, которые с восторгом относились к его внеурочным занятиям. – Прости, что лезу с расспросами, просто так здорово увидеть знакомое лицо в этом месте.

Элиас подумал, что она слишком часто извиняется, -Ты сказала, у тебя там двоюродный брат.

–Да, Лео. Химия …все сложно, – Элира отвела взгляд, ее улыбка потускнела, – После переезда я стараюсь навещать его как можно чаще. Наши семьи близки.

–Он в надежных руках, – Элиас был уверен в этом. – Там хорошие доктора.

–Хотелось бы верить в это, – она улыбнулась, но ее глаза затуманились, словно она что-то не договаривала. Элиасу хотелось скорее закончить этот разговор, он перевел взгляд на монитор ноутбука.

–Ой, ты наверное очень занят. Я тогда пойду, – открыто улыбаясь произнесла она, – до встречи, Элиас, – И снова улыбка. Теплая, не нарочитая, совершенно естественная и предназначавшаяся как будто только для Элиаса. Улыбка, от которой в его голове прояснилось, а шумы исчезли.

Она ушла, а Элиас остался за столом, уставившись в строки своей работы. Мир, который рядом с ней казался таким реальным,снова стал зыбким, как в автобусе, когда символы смотрели на него. И как тогда в автобусе его настигло то же ощущение: здесь что-то не так. Только в этот раз тревога смешалась с чем-то новым. Возможно, с подсознательным страхом, что эта девушка изменит больше, чем он готов позволить. Библиотека начала сжиматься вокруг него и Элиас медленно закрыл ноутбук.

Глава 3

Элиас поднялся, чтобы прожить новый день. Сколько бы он не копался в дне вчерашнем, кроме новых вопросов и бесконечного чувства тревоги вперемешку с ощущением, что что-то не так, он не находил. Элиас сел на край матраса. Стопами нащупав холодный пол, он уперся локтями в колени и сжал голову руками, пропуская пальцы сквозь отросшие растрепавшиеся волосы. У кровати в беспорядке валялось содержимое его рюкзака, который он бросил здесь, прежде чем тяжело завалиться в постель. Дождь барабанил по жестяному подоконнику, а серое небо сливалось с бетонными нагромождениями улицы. Машины ревели, с шумом проносясь по мокрым дорогам. Холод немного бодрил и напоминал о том, где он находится. Голова же раскалывалась, словно по ней кто-то не переставая бил тупым предметом, и каждый такой удар отдавался гулко в висках, заглушая шум дождя и звуки улиц.