Deja vu
Попрощавшись с Ариной, Элиас покатил свою капельницу к регистратуре. Колеса поскрипывали, нарушая на удивление, царящую здесь тишину. Обычно, коридоры полны шумом, а медсестры и врачи носятся, словно играя наперегонки с жизнью. Свет ламп, освещающих длинный коридор, отбрасывал тонкие тени. Одна из них, казалось, начала закручиваться и складываться в знакомый символ. Элиас затаил дыхание в ожидании, но ничего не последовало, тень оставалась все той же тенью, дразня, наблюдая, раскачиваясь в такт движению света на стене. Она словно подтверждала его опасения, подталкивала его вперед к цели. Элиас остановился у стойки, где молодая женщина что-то печатала на компьютере.
– Простите, -начал он, -у вас есть пациент по имени Лео? Мальчик, лет десяти?
Медсестра замерла, пальцы застыли над клавиатурой и она медленно перевела взгляд на парня перед собой. Ее глаза,темные и блестящие на миг показались Элиасу странными, словно в них отразился красный свет, что преследовал его.
–Лео? Вы уверены в имени?– тихо, почти шепотом, переспросила она, точно боясь называть это имя. Посмотрев по сторонам, будто проверяя, не подглядывают ли, она неуверенно стала вбивать имя в поиск.
–У нас нет никакого Лео. Никто с таким именем не поступал.
Она отвела взгляд, ожидая, когда он уйдет, а ее пальцы начали отбивать лихорадочный ритм по столу.
Ее нервозность, шепот и оглядки, заставили Элиаса насторожиться. Она явно чего-то боялась или что-то скрывала.
–Проверьте еще раз, -настаивал он. Его голос стал тверже, но внутри все оцепенело, – он лечится от лейкемии.
Женщина снова огляделась, будто ожидая , что кто-то появится из теней коридора. Элиас почувствовал себя одураченным, словно кто-то против его желания затянул его в дурацкую и уже затянувшуюся игру в прятки. Медсестра резко посмотрела на него, от запуганной женщины не осталось и следа.
–Нет. Никого, – уверенно произнесла она. Оба замерли, глядя друг другу в глаза. Время замедлилось, стало тягучим как мед. Затихли звуки приборов. Только запах антисептика тяжелым покрывалом обволакивал все вокруг. Элиас заметил что-то знакомое в ее взгляде. Она узнала его, а он ее, но это узнавание ускользало. Она словно мысленно потянулась к его воспоминаниям, но они расплывались, не собираясь в единое целое. Какой-то свет, гул и много странных аппаратов вокруг. Взгляд медсестры гипнотически манил, а алое свечение окружало ее зрачки, которое нетерпеливо подрагивало, словно дожидаясь от Элиаса какой-то реакции. Свет в коридоре мигнул. Тени вокруг закружились, превращаясь в символы. Они заплясали, пульсируя, сужая пространство до двух людей за стойкой. Его и этой странной, когда-то возможно знакомой женщины, в глазах которой пульсировало свечение, видимое им перед самой аварией. Элиаса подташнивало, голова кружилась, пот выступил на лбу от напряженной работы мозга. Он силился вспомнить. Кто он? А “оно”, то зловещее “оно”, что вторглось в его жизнь, подкрадывалось все ближе. Вопросы роились в голове, и уже были готовы вырваться из его рта, как вдруг мерцание прекратилось, свет, чисто льющийся из ламп, вспугнул, окутавшие его тени и они разбежались по углам, продолжая хищно подсматривать своими красными глазами, полными неукротимой ненависти от невозможности добраться до своей жертвы.
–Ах, вот ты где, – откуда-то издалека прозвучал голос Виктора и твердая рука легла на плечо Элиаса, возвращая его обратно в коридор. Женщина за стойкой куда-то исчезла. Парень озирался вокруг, пытаясь отыскать ее, желая снова вернуться в то измерение, где он был так близок к пониманию происходящего. Но момент был утерян. Ее нигде не было видно, только люди сновали вокруг, выполняя как пчелы в улье каждый свои обязанности. Медсестры, врачи, санитары мелькали в только что совершенно пустом коридоре. Перед ним, нахмурив брови, стоял озадаченный Виктор.
–Все нормально, Элиас? – спросил он. Голос был мягким, но с тревожной ноткой, словно он уловил скованность в позе Элиаса, напряжение в дрожащих пальцах, сжимающих стойку капельницы.
– Я всегда знаю, где тебя искать. Сразу к детям пошел? – добавил он, пытаясь улыбнуться, но его глаза продолжали внимательно изучать молодого друга. Элиас кивнул. Слова застревали в горле, а мысли путались: исчезновение медсестры, ее, проникающий, в само сознание, взгляд, ложь Элиры о брате, символы, которые тенью следовали за ним…
– Пойдем, сделаем МРТ, проверим, что с тобой, – твердо произнес Виктор, подталкивая Элиаса в сторону лифта.
Когда они двинулись по коридору, один из проходящих санитаров привлек внимание Элиаса. Тот, проходя мимо, повернул голову, и уставившись прямо на Элиаса, растянул губы в холодной ухмылке. Весь его вид говорил о том, что он знает все, что Элиас пока только пытался разгадать. А в его глазах, налитых красным, весело отплясывали свой дикий танец огоньки. Элиас внутренне сжался, когда санитар растворился среди толп снующих по коридору людей. Виктор, шедший спереди, оглянулся:– Ты идешь? – Элиас, пытаясь взять себя в руки, ускорил шаг. Надежда в нем боролась со страхом, а бесконечно длинный больничный коридор казался ловушкой, где за каждым повтором могла ожидать новая загадка.
Элиас и Виктор вошли в кабинет МРТ. Тишина была почти гнетущей, нарушаемая лишь гулом вентиляторов. Виктор привычным жестом поправил очки, объясняя Элиасу процедуру: “Ложись на стол, Элиас. Это не долго, но лежи спокойно”
Элиас кивнул, но беспокойство нахлынуло волной. Эта труба выглядела как капкан, как тесная клетка, где “оно” могло подстерегать его. Он забрался на стол. Пластик холодил кожу, когда механизм начал медленно вводить его внутрь. Тревога стала нарастать, стены давили на него, а узкое пространство накатывало со всех сторон, грозя раздавить. Элиас поймал себя на мысли, что ему страшно оставаться здесь, что стоит сейчас же прекратить все это, пока не стало только хуже.
–Готов? – в микрофоне раздался голос Виктора, – начинаем.
Аппарат загудел, обычный шум – низкий, вибрационный. Элиас закрыл глаза, пытаясь успокоиться, как вдруг гудение изменилось, стало высоким, как писк мониторов в палате, только громче, настойчивее. Свет внутри трубы, обычно белый и равномерный, мигнул, и элиас наблюдал, как он краснеет, заливая пространство алым сиянием. Тревога сменилась ужасом. Казалось, Элиасу ничего не угрожало, но электричество сходило с ума, аппарат трещал, вибрация усиливалась, словно пробуждающийся дракон. Элиас рванулся, но тело было зафиксировано. Клаустрофобия сжимала горло, он хотел закричать, но воздуха не хватало.
– Элиас,спокойно, – голос Виктора звучал напряженно, – я отключу, это сбой. Держись!
Элиас слышал как врач говорит что-то еще, но шум аппарата заглушал все, треск нарастал, красный свет пульсировал, снова пускаясь в свой неугомонный пляс. Вдруг голос Виктора стерся совсем, а Элиас провалился в густую, как смола, темноту.
Темнота была повсюду, в какую сторону Элиас не глядел, везде ночь. И эта ночь, окружающая его, казалось живой, она перемещалась, вздыхала и издавала одной ей понятные звуки, еле уловимые, но такие реальные во все сгущающейся тьме. И в ней, в этой тьме, соткался силуэт. Сперва Элиасу показалось, что это женщина со стойки регистрации. Ее черты были резкими, но ускользающими, словно по пробуждении, когда не можешь вспомнить приснившегося тебе лица. Оно постепенно преображалось, изменяя свои формы, перетекая в образ совершенно иной, уже виденный им. Ее зеленый глаза со смешинкой начали темнеть, пока вовсе не стали чернее окружающей его темноты. Затем они вспыхнули алым, как угли, готовые разгореться и пожрать все вокруг. Этот красный огонь втягивал Элиаса в себя, парализуя, лишая своего я. Она была совсем рядом, ее волосы скользили по его щеке, он чувствовал ее теплое дыхание на своей коже. Оно было интимным, почти эротичным, но пропитанным ядом, как рокот хищника перед прыжком. Ее губы, бледные, чуть приоткрытые, двигались, а слова текли медленным неразборчивым, но вливающимся в разум потоком: “..знаешь….проснись…..ждет…проснись…” Каждое ее слово было как укол, будоражило, вызывало дрожь, от которой волосы на руках вставали дыбом, а сердце сжималось в тисках ужаса. Элиас пытался уловить смысл, но шепот тонул во тьме, становился глуше, как голос, доносящийся из под воды. Ее лицо оказалось напротив, так близко, что их носы практически соприкасались, а ее глаза разгорались ярче и в них, как в зеркале, мельтешили символы, которые он никак не мог разобрать. Ужас захлестнул Элиаса, он хотел кричать, вырваться, но тело было неподвижно. Скованный тьмой, он продолжал всматриваться в ее взгляд. Она еще ближе приблизила свое лицо, ее горячее дыхание обжигало, а шепот, теперь едва слышный, но такой пугающий, проникал глубже: “..не уйдешь..мы уже здесь..ты нужен…” Тьма сгустилась, шепот оборвался, а огонь в ее глазах, распаляясь, уже доставал ее ,падающие на лицо, волосы, пока , наконец, не вырвался наружу бурным потоком, разрывая Элиру изнутри. Она взорвалась пылающем пламенем, который с силой рванул в сторону Элиаса и резко, как удар молнии, прожег его насквозь, лишая чувств.
Глава 5
ДомЧей-то неразборчивый шепот пробивался в сознание Элиаса, пока он приходил в себя. Голос Элиры до сих пор звучал в его голове: “Проснись” снова и снова повторяла она. Он не спал, так почему же он должен был проснуться? Он уже слышал этот призыв раньше в том сне о Лео и Вите. Что-то отчаянно хотело пробудить его, вытолкнуть из его реальности. Но что? Неужели то самое “оно” так нуждалось в нем?
Постепенно шепот превратился в понятные для Элиаса слова. Кто-то был в его палате и тихо, чтобы не потревожить его сон, обсуждал его состояние. Медленно, с трудом открыв глаза, он увидел своих родителей, встревоженно беседующих с Виктором. Он убеждал их, что все не так плохо, как кажется.
– Мама, – почти беззвучно позвал он. Тем не менее, его родители уловили вибрации и повернулись на его голос. Лица родных, полные тревоги склонились над ним. Элиас не видел их целую вечность, за которую они успели постареть, что выдавали глубокие морщинки у глаз всегда улыбчивого отца и бледное лицо матери.
– Элиас, родной! – всплеснув руками воскликнула мама и задушила его в своих крепких объятиях.
–Тише, Лара, – отец нежно потянул свою жену на себя, освобождая Элиаса от ее рук и давая возможность сделать полноценный вдох.
–Да, да, конечно, – Лара отстранилась от сына и взяла его холодную руку в свою теплую, родную. Все какое-то время молчали, изучая лица родственников, с которыми давно не встречались. Тишину разрезал сдержанный кашель. Виктор напомнил о своем присутствии. Привычно поправив очки прежде, чем что-то сказать, он произнес: – Я оставлю вас ненадолго. После подойдите к стойке регистрации, заполните кое-какие бумаги. Элиас, – многозначительно кивнул он в сторону своего студента, словно говоря, что теперь все будет хорошо. Тихо прикрыв за собой дверь, Виктор вышел, оставив семью в полной тишине, нарушаемой лишь писком мониторов.
–Элиас, -начала было мама, но запнулась и просто посмотрела на него своими полными любви и беспокойства глазами. Вместо нее начал отец : – Виктор хороший доктор, – Элиас кивнул. С этим он не мог не согласиться.
– Это он вызвал вас? – голосом, еще не окрепшим, спросил Элиас, хотя и так знал ответ. Его Виктор был действительно хорошим доктором, но и человеком он был не хуже. Он много раз предлагал Элиасу навестить родителей, на что тот только молча кивал и давал неопределенные комментарии. Виктор же был уверен, что семья – самое главное в жизни человека и поэтому, что бы между ними не происходило, он верил, что воссоединение могло бы помочь Элиасу справиться с переживаниями.
–Да. И он предлагает тебе пожить с нами, пока ты снова не сможешь посещать занятия, – ответил отец. И чуть помедлив, добавил: – Мы были бы очень рады провести с тобой время. Когда ты последний раз был дома?
В этот момент Лара крепче сжала руку Элиаса, ее глаза наполнились слезами, всхлипнув, она прошептала: – Мы очень скучаем.
–Верно. Твоя мама места себе не находит. Разве можно вот так запросто бросить своих родителей? – уже строго и без намека на сочувствие произнес Марк, его отец, который души не чаял в Ларе, своей мягкой, чувствительной жене. Снова воцарилась тишина. Все прекрасно понимали, почему Элиас не возвращался домой.
–Ладно, – прерывая давящую тишину, начал отец, – я пройдусь, найду Виктора, а вы собирайтесь потихоньку.
Отец вышел из палаты, а мама не сдержавшись, зарыдала. Элиасу было невыносимо видеть ее такой. Эти слезы возвращали его в прошлое, о котором он хотел бы никогда не вспоминать. День аварии, долгие месяцы пустоты в их доме, постоянные слезы матери и гнетущая суровость отца сейчас снова стягивали вокруг него свой обод. Может он и был эгоистичным сыном, но оставаться под кровом родителей было просто выше его сил.
Элиас сел на койке и прижал плачущую мать к себе. Поглаживая ее по спине, он молча успокаивал содрагающееся от рыданий хрупкое тело.
Придя немного в себя, Лара отстранилась от сына и заглянув в его глаза мягко сказала, – Мы и правда очень будем рады, если ты поживешь с нами. Доктор сказал тебе нужен покой и родные люди рядом. Я знаю, как тебе тяжело вспоминать, но… У тебя есть мы.
Да, вспоминать было тяжело, но еще труднее стараться отгородиться от своей памяти. Как бы он ни старался, его сестра всегда была с ним. И вот сейчас снова, активизированные словами матери, воспоминания нахлынули, как теплый свет из прошлого. Элиас и пятилетняя Вита в ее комнате строили дом для кукол из всего, что попадалось под руку. Комната утопала в мягком солнечном свете, лившемся через окно, запахи, доносящиеся с кухни дразнили и наполняли воздух уютом. Вита, с растрепанными волосами смеялась, ее глаза искрились, когда она добавляла очередной предмет к их несуразному домику. Она что-то говорила. Ее голос звенел в памяти, но слова ускользали, как песок, оставляя лишь намеки на тепло и далекое счастье. Они спорили, где у кукол будет кухня, их смех отражался от стен, усеянных рисунками. Элиас чувствовал себя живым, невесомым, но сейчас в палате, это простое воспоминание разрывало сердце болью утраты. Ностальгия сжала горло, но он все же кивнул, давая свое согласие. Он вернется в место, наполненное такими же светлыми воспоминаниями и позволит им окутать его. Кто знает, может пережив все еще раз, он сумеет разделить свою жизнь на до и после.
Вскоре, вся семья уже была у квартиры Элиаса, куда они заехали забрать все необходимое. Стоило Элиасу перешагнуть порог, как теснота тут же сдавила его, как если бы он снова оказался в трубе МРТ, где красный свет и шепот душили его. Технический сбой, – такими словами объяснил случившееся Виктор. После долгого копания в приборах, специалисты так и не нашли проблем с аппаратом. Ни треск, ни красный свет, ни сбой электричества не стали понятны. Все произошедшее в том кабинете так и оставалось загадкой, которая лишь усиливала тревогу Элиаса и его неуловимое предчувствие. “Проснись”– эхом отстукивало в его сознании. Он чувствовал, что ответ, хоть и ускользал от него, находился где-то близко.
Элиас бросился к шкафу, вытащил сумку и начал кидать вещи,– футболки, джинсы, зарядку. Он работал быстро, словно комната была капканом, готовым захлопнуться в любой момент. Лара суетилась рядом. Перебирая его вещи, дрожащим голосом она говорила, что ему стоило бы получше за собой следить, качественнее питаться, сменить белье, наконец. Она теребила рукав его куртки, глаза бегали по комнате, словно пытаясь найти причину его состояния среди этих стен. Элиас едва вникал в ее слова, его мысли были заняты желанием поскорее вырваться из этой квартиры, где каждый угол казался ловушкой. Это походило на его побег в дождь. Он не был уверен, что переезд к родителям что-то изменит, но очень хотел в это верить. А настойчивая забота матери доходила до него, как сквозь туман, смягчая тревогу, но не прогоняя полностью.
Он замер, когда проходил мимо тусклого зеркала в ванной. В нем также не отражалось ничего, что могло бы его напугать, но воспоминание об охватившем его тогда ужасе холодком пробежало по спине. Элиас торопливо запихнул последние вещи, стараясь не смотреть в зеркало, в котором мелькало его бледное отражение.
– Ты до сих пор носишь этот свитер, – голос матери вытянул его из тревожных мыслей.
–Угу, – кивнул на это он и застегнул сумку, готовый покинуть это место.
Заметив его поспешность, Лара коснулась его плеча, – Готов? Идем, дома станет получше.
И они вышли. Скрип двери отозвался в пустоте и Элиас почувствовал облегчение, которое длилось ровно до того момента, пока отец не остановил их старенькую машинку во дворе дома, в котором Элиас провел большую часть своей жизни.
Он стоял напротив такого родного места. Его сердце сжалось от тоски, цепкой, как ветер, гуляющий по дорожкам в конце сентября. Одноэтажный дом с мансардой, где были их с Витой комнаты, смотрел на него обновленным взглядом: облезшие некогда края, что хранили в себе боль утраты – исчезли, а стены, оштукатуренные и выкрашенные в теплый кремовый цвет, сияли словно родители зашили рану прошлого. Дорожка к крыльцу утопала в астрах и хризантемах. Их лепестки, падающие на землю, словно прощались с летом, а дорожка, гостеприимная хозяйка дома, дружелюбно приглашала зайти и провести часок другой в кругу самых близких людей. Удивление от перемен – новый цвет стен, ухоженные клумбы, смешалось с надеждой, что это место может стать и его убежищем. Но ветерок, прогуливающийся вокруг шептал свое бесконечное “проснись”. Элиас понимал, что уже не сможет быть прежним и уж точно не забудется даже в этом открытом, казалось, любому ищущему пристанище путнику, месте. Родители, явно, учились жить без нее. И, как видел Элиас, неплохо справлялись. Это осознание, почему-то важное сейчас, кольнуло, словно и он сам собирался попрощаться с ними и своим прошлым.
Элиас помедлил у крыльца. Воспоминания о Вите, – ее голос, звонкий смех сковывали Элиаса страхом. Да, дом изменился, но образы былого продолжали жить в нем. Марк коснулся его локтя, его взгляд был сосредоточенным, но по-отцовски мягким.
– Идем, сын, -подтолкнул он, а его улыбка смягчила морщины, пробудив тепло детства. Элиас вдохнул запах цветов, цепляясь за надежду, что дом, как родители, готов к новой жизни.
Элиас переступил порог и дом встретил его, словно обнимая после долгой разлуки. Кухня, залитая мягким светом подвесной лампы, была наполнена ароматом свежесрезанного букета, стоящего в стеклянной вазе на столе. Несколько лепестков яркими пятнами лежали на льняной скатерти. Все здесь, когда-то пропитанное горем сейчас сияло улыбкой. Элиас был поражен. Дом, где они и его сестра бегали будучи детьми снова стал самим собой – надежный, крепкий, пропитанный запахами цветов и субботней выпечки, он воплощал в себе чувство безопасности и принадлежности. Лара, стоявшая рядом, нервно перебирала цветы в вазе.
– Дом, милый дом, – похлопав сына по плечу, произнес Марк.
– Здесь очень мило, – сдерживая подступивший ком, промолвил Элиас. Мать, казалось, оживилась от его замечания и начала щебетать о том, какие изменения претерпели эти комнаты во время его отсутствия. Элиас с наслаждением слушал ее рассказ, делая комплименты их выбору цветов и подушек в гостинной, которая распростерлась перед ним заманивая уютно устроиться на диване, погрузиться в одну из множества книг, собираемых каждым членом семьи в течение многих лет. Элиас бросил взгляд на лестницу, которая вела в комнаты его и Виты. Она одновременно звала и пугала его, отбрасывая блики от свежевыкрашенным перил.
Лара суетилась, смахивая невидимую пыль с мебели, ее мягкий голос звучал: – Ты голоден, наверное. Сейчас что-нибудь приготовлю. Можешь подняться, убрать свои вещи, – говоря последние слова, она внимательно вгляделась в лицо сына, пытаясь разобраться в его чувствах. Ее забота заставила Элиаса улыбнуться. Он еще раз обнял ее и краем глаза взглянул на лестницу, которая должна была свести его с его воспоминаниями.
На пути в свою комнату, Элиас остановился напротив двери с табличкой с криво вырезанными буквами, складывающимися в ее имя. Сердце сжалось, ностальгия и страх переплелись в тугой узел: за этой дверью жило прошлое, которое он не сумел спасти. Он знал, что войти – единственный способ справиться с болью, утонуть в ней, чтобы обрести покой. Тишина мансарды была тяжелой, и только слабый сквозняк, гуляющий по коридору, шевелил сгустившийся воздух. Его рука замерла на ручке, сердце колотилось, но он толкнул дверь и комната Виты открылась перед ним как портал в детство, неизменная, застывшая во времени.
Детская кровать, заправленная розовым покрывалом стояла у окна, из которого лился слабый закатный свет, отбрасывая тени на подушки. Стены пестрели ее рисунками: звезды, цветы, путешествия в ведомые лишь детскому воображению места. Полка с игрушками у стены, лежащие на полу кубики и куклы, словно Вита просто ненадолго вышла, лежали как прежде. Все в комнате оставалось нетронутым, как в святилище, в котором только стирают пыль с поверхностей. Шатаясь, Элиас вошел внутрь. Он видел ее здесь танцующую под радио, смеющуюся, но ее образ был призрачным, недостижимым. Глаза защипало и он опустился на кровать, слегка касаясь зайца, который одиноко восседал между подушками. Он как и все в этой детской находился в ожидании, что их девочка сейчас снова заглянет и поиграет с ними в их любимые игры. Но девочка уже никогда не переступит порога своего царства. Не повзрослеет, не заведет сотни интересных знакомств, не сделает ничего из ее огромного списка.
Эта комната была капсулой времени, возвращая в незаживающее прошлое. Вина терзала Элиаса: он не спас ее, а это место хранило его провал, подтверждая его причастность. “Проснись, проснись, проснись….”– внушал он сам себе. Пусть все это будет долгим мучительным сном. Он проснется и его семья благополучно доберется домой. Не будет аварии, неведомого свечения, и чувства, что кто-то за ним наблюдает. Он будет все тем же Элиасом, тенью жизнерадостной Виты. “Пожалуйста”, – мысленно молил он, сжимая, казавшегося крошечным в его руках, зайца: “Пусть все это будет жутким сном”.
Его терзания прервал Марк, тихо вошедший в комнату вслед за ним.
–Мы ничего не стали менять, – стоя у порога произнес он, наблюдая за своим сыном. Его голос был хриплым, но в нем звучала та сила, которой Элиас восхищался в детстве. Марк приблизился к кровати. Смотря на зажатого в руке Элиаса зайца, он, не касаясь его, присел рядом.
– Нам надо поговорить, сын, – не осмеливаясь отвести взгляд от рук сына, продолжил он. Его лицо лицо выражало ту же боль, что не давала покоя Элиасу.
–Мы потеряли ее, Элиас. Это сломило нас всех. Но мы должны продолжать жить. Ради себя. Ради нее – он многозначительно посмотрел на Элиаса, на глаза которого наворачивались слезы, – Ты должен, – продолжал отец, обняв сына за плечи, – Не нужно убегать, Элиас. Бегство – не выход. Мы семья. Даже без нее.
–Я знаю, папа. Я просто.. Не представляю, как без нее жить…
–Никто не знает, но мы учимся. Шаг за шагом. Она любила тебя и хотела бы, чтобы ты был счастлив.
Элиас больше не мог сдерживаться и вцепившись в рубашку отца, зарыдал у него на груди.
–Вот так, сын, поплачь, – Марк успокаивающе похлопал Элиаса по спине, пока тот содрогался рыданиями. Столько лет, он сдерживал в себе боль, чтобы казаться сильным, не причинять хлопот своим родителям.
–Я мог бы это предотвратить, – сквозь застилающие лицо слезы, говорил Элиас, – Это моя вина! Я мог сесть с той стороны, я…, – слова тонули в всхлипах.
– Ты не виноват. Никто не виноват, – дрожащим голосом промолвил отец. Все это время его старший ребенок терзался виной, а они даже не замечали этого, утонувшие в своем собственном горе. Марку стало нестерпимо больно за Элиаса, он крепче обнял сына. Казалось, этот момент сблизил их как никогда. Оба мужчины, потерявшие родного человека отец-дочь, а брат- сестру, черпали силу в их общей боли.
Внизу звякнула посуда и до них донесся запах запеченного картофеля.
–Кажется, там, внизу нас ждет что-то вкусненькое, – потрепав Элиаса по плечу, улыбаясь, произнес Марк. Вытирая слезы, Элиас отстранился от отца и улыбаясь в ответ, кивнул.
–Ну что? Идем? Мама нас ждет.
Глава 6
ПроснисьСледующее утро дало о себе знать очередным приступом головной боли. “Только не снова”, – подумал Элиас, накрываясь с головой одеялом, пахнущим кондиционером и домом. Он до сих пор не мог поверить, что находится здесь в своей комнате с выцветшими обоями со звездами, что хранили отголоски детства. В том самом доме, в котором он рос, в котором испытал все турбулентности взросления от первых радостей до самых болезненных моментов. А еще именно в этом доме когда-то бегала смеясь его маленькая сестра. Элиас глубоко вдохнул и плотнее зарылся в ткань. Голову тисками стягивала пружинящая нестерпимая боль. Она выдавливала глаза из глазниц, пульсировала в его черепе, ослепляя, обездвиживая. Парень зажмурился, прогоняя накатившый приступ. Красный цвет вспыхнул под веками, норовя вырваться из его глаз, вылиться сиянием красного и выползти наружу змеей неясных замысловатых очертаний символов. Они кружились в его голове, пока не начали принимать совсем иные образы – нечеткие, пугающие, как отголоски сна, который он не мог вспомнить. Бестелесные существа, сгустки энергии одиноко странствовали в темноте. Меняя формы и направления они мелькали перед ним маня за собой, призывая последовать за ними. Они казались невероятно заброшенными и никому не нужными, как дым, что не схватишь, когда он расплывается по воздуху. Тем не менее, какая-то неуловимая сила заставляла их продолжать свои поиски. Что они хотели найти? Куда летели? Вдруг Элиаса захлестнула волна тоски, которую он еще никогда не испытывал. Она была сильнее его головной боли, даже потеря сестры ни шла ни в какое сравнение с той мучительной томящей меланхолией, что следовала следом за этими призраками. Ему вдруг показалось, что он также как и они постоянно пытается найти что-то, что постоянно ускользало у него из под носа. Вот-вот и он дотянется, но оно каждый раз оказывалось быстрее. Он начал тонуть в голосах. Их были сотни, нет тысячи тысяч разнообразных голосов, окруженные чернотой они шептались о чем-то. Кажется, они спорили. Но о чем, было невозможно уловить из-за гула, в который эти голоса перерастали. Словно говорили все, и не говорил никто одновременно. Среди всей этой неразберихи было что-то отдаленно знакомое. Элиаса окутало ощущение того самого облегчения, когда после долгого путешествия возвращаешься домой. Да, ты видел много красивых мест, знакомился с интересными людьми, посетил большое количество невероятных мероприятий, но это ничто по сравнению с чувством радости от долгожданной чашки чая в своей гостинной. И сейчас Элиас чувствовал себя примерно как вернувшийся из отпуска турист, открывший дверь своей квартиры: тишина пустых стен, тоска по былым приключениям, счастье от нахождения в родном месте. Эти ощущения принимали странный образ в этом пугающе унылом месте. Не здесь его дом, не в этом лишенном какого-либо света пространстве, где кроме тьмы и шепота не было ничего на миллионы километров вокруг. Каждый из этих существ, если они и были живыми, скитался по этой пустоте, в поисках чего-то неопределенного. Ведь как таковых желаний у них не было. Не было и эмоций. Все вокруг словно застыло, онемело, увязнув в развернувшейся вокруг пропасти. При всей их безучастности, эти тельца объединяла одна цель. Все они двигались в одном направлении, а ориентиром служил маленький огонек, что маяком указывал им путь. Он был настолько далек, что обычному человеку не хватило бы сотни жизней, чтобы до него добраться. Этим же существам не приходилось думать о времени. Они медленно продолжали свое движение в сторону их солнца.